2015: новые смыслы юбилея Победы

От редакции: Материал из книги «Победа-70: реконструкция юбилея» под редакцией Геннадия Бордюгова (М.: АИРО-XXI, 2015) публикуется с любезного разрешения Ассоциации исследователей российского общества.

А все-таки жаль — иногда над победами нашими встают пьедесталы, которые выше побед.
Булат Окуджава

Десять лет назад вряд ли кто-нибудь мог предположить, каким будет 70-летний юбилей Победы и в каком контексте он будет проходить, как невозможно представить сегодня, что произойдет с главным праздником в 2020 или 2025 годах. Завтра ведь всегда иное, неизвестное.

В 2015-м впервые развернулась серьезная, часто непримиримая полемика о характере нашей памяти — способны ли подлинные воспоминания и символические ритуалы вытеснить казенные, выхолощенные.

В 2015-м впервые столкнулось несколько сценариев содержательного наполнения юбилея — официальный (со ставкой на парадность и демонстрацию мощи страны), общественный (в основе которого скорбь и память, запрос на осмысление истории войны заново, предупреждение против повторения трагедии) и маргинальный (отрицающий праздник вообще или признающий его, но только с целью извлечения коммерческой выгоды).

В 2015-м впервые после завершения Холодной войны бывшие союзники по антигитлеровской коалиции отмечали юбилей Победы над фашизмом по разные стороны идеологического фронта, что по большому счету обесценивает подвиг всех стран-победительниц в мировой войне, не дает возможности Западу понять, как прошлое России влияет на ее будущее.

В 2015-м впервые два братских славянских народа — россияне и украинцы — подошли к 9 мая разобщенными.

В 2015-м впервые в условиях информационной войны и «войн памяти» встал вопрос о защите итогов войны и самой Победы.

Накануне 9 мая сухая статистика напоминала, что повсеместно и повседневно рядом с каждым из нас находятся живые свидетели страшной трагедии — около 2,6 млн ветеранов и инвалидов Великой Отечественной войны, а также членов их семей, в том числе 45 381 инвалид войны, 163 512 ветеранов, из которых 6688 человек попали на фронт с последней призывной волной. Бывших несовершеннолетних узников фашизма — 150 128 человек, тех, кто награжден знаком «Житель блокадного Ленинграда», — 131 201 человек. Тружеников тыла, совершеннолетних узников фашизма — 1 678 100 человек. По закону в число ветеранов войны юридически входят не только те, кто непосредственно участвовал в Великой Отечественной войне, но и те, кто работал в тылу.

Накануне 9 мая различные социологические опросы предупреждали: политическая культура общества быстро меняется, в общественном сознании не прошли бесследно всплеск протестного движения за честные выборы, киевский Майдан, присоединение Крыма и гражданская война в Донбассе. Непредвзятые оценки подчас опровергали расхожее мнение экспертов, что агрессивная внешнеполитическая риторика в российском обществе — даже на фоне событий на Украине и западных санкций — вовсе не растет, а наоборот снижается (Валерий Федоров).

 

Утрата монополии на управление пространством памяти о Победе

Все перечисленные выше факторы означали одно — в кардинально изменившихся условиях использовать пространство памяти по-старому никому не удастся, актуализация прошлого для нужд настоящего приобретает совершенно иной характер. Поначалу казалось, что власть нисколько не сомневается в том, что управлять памятью можно и должно, а вот как именно — вопрос второстепенный. Это подтверждали и первые сигналы, идущие сверху, — стремление отдельных политиков законодательно закрепить за властью функции неусыпного блюстителя исторической чистоты. С этой целью демонизировались дешифраторы мифов, созданных вокруг юбилея, разными способами нейтрализовывались критики, подрывались репутации неконъюнктурных историков.

Другая часть политической элиты уже осознала, что власть не может быть единственным источником информации и ее интерпретации, что неуклонно и динамично формируется диалоговая демократическая информационная культура, которая сменяет монологичную форму организации информационного пространства (Игорь Эйдман). С распространением Интернета массы действительно обрели голос, в социальных сетях любой человек может высказать свое мнение и даже стать популярным блогером, если ему есть что сказать окружающим, если он способен формулировать смыслы, в том числе по поводу государственных акций, касающихся прошлого. Но тем не менее и на этот раз День Победы рассматривался властью как наиболее значимый как в системе пропаганды, так и в системе легитимации власти, так как у нее нет других оснований, кроме постоянных отсылок к данному событию, к этой дате (Лев Гудков), а также ее приватизации чиновниками как материального актива. Отсюда — погоня за рекордами («самый большой портрет Жукова», «самая длинная георгиевская лента»), административные циркуляры, разнарядки и накачки. Единственным, до конца не проясненным местом в сценарии власти, как и в 1995, а также 2005 годах, оставалась фигура Сталина. И дело не в ее вычеркивании из истории или тех или иных запретах на упоминание, а в использовании сталинского профиля как исключительного бренда Победы.

Но как это можно было сделать сегодня, если немыслимый раньше вопрос о том, является ли 9 мая праздником скорее «народным» или скорее праздником «государственным, официальным», разделил общественное мнение? В целом эти мнения имеют равный вес: поровну (1:1) таких мнений в среде тех, кто, по их понятиям, живет средне, — рабочих, специалистов, а в среде тех, кто хорошо обеспечен — начальственной должностью или деньгами, — этот праздник подавляющим большинством (4:1) считают «народным». А скорее государственным, чем народным, он считается среди наименее обеспеченной части народа — людей с небольшим достатком (2,5:1), невысоким образованием (3:1) и живущих на селе (4:1) (Любовь Борусяк, Алексей Левинсон).

Понятно, что среди сторонников «народного» праздника однозначно определяется и его целевая аудитория — это простой солдат, который выиграл войну, но о котором забывает официальная пропаганда. К сожалению, никогда 9 мая в сущности не было праздником простого солдата, выжившего, дошедшего, дохромавшего до родного дома или до пепелища, которое от него осталось. Многие люди шли к Большому театру и в Парк Горького, чтобы посмотреть как раз на этих людей, на этот «истончающийся слой истинных победителей в той войне, которым обязаны полмира». Здесь всегда была искренность, слезы и правда, а на трибунах всегда были вожди, каждый из которых «узурпировал этот праздник». Так сложились две реальности: люди — плохо выглядевшие, тяжело доживавшие, не сильно избалованные ветеранскими подачками, и трибуны с очередным начальником и его гостями. «Трибуны были про мощь нашего оружия, про непобедимую и легендарную, а улица — про прекрасных стариков, проживающих очень сложную и, как правило, тяжелую жизнь, у которых бесконечно хотелось просить прощения» (Наталия Геворкян). Поэтому большинство участников форума призвали избавить День Победы от излишнего идеологического пафоса, оставив ветеранам и их потомкам как «праздник со слезами на глазах».

Альтернативу нынешней стилистике празднования с помпезными и развлекательно-увеселительными мероприятиями сформулировал от имени довольно большого числа участников дискуссии политический журналист Олег Кашин. Уже десять лет каждый год на 9 мая он пишет заметку о том, почему этот день не стоит праздновать как праздник, вызывающий «бесконечную боль». А работу памяти, переопределение ориентиров будущей совместной жизни человечества журналист предложил связывать со следующими действиями:

1. Средства, которые ежегодно тратятся на парады [1], потратить на ветеранов и пенсионеров (миллионы пожилых людей в нашей стране нуждаются в лечении, отдыхе от пожизненной работы, жилье, заботе, просят милостыню на улицах на питание и лекарства).

2. Средства, которые ежегодно тратятся на выхолощенное и эмоционально не заряженное ура-патриотическое воспитание, потратить на развивающие критическое мышление образовательные программы (ввести в учебные программы школ и вузов проблемно-ориентированные курсы по истории Второй мировой войны и холокосту, по критике идеологий, расовых теорий, современных форм дискриминации и т.д.), субсидировать развитие мемориальных и правозащитных центров.

3. Эфирное время СМИ, которое ежегодно тратится на риторику победы и непобедимости, использовать для развития в массовом сознании дискурсов толерантности, взаимного уважения, международной переговорной этики.

4. Вместо запуска военной техники в мировое пространство зажигать свечи, разбивать сады памяти, слушать тихую музыку, думать о тех, чьи жертвы служат сегодня не только миру, но и построению новых идеологий.

Юбилей Победы обострил внимание к этому и другим сценариям праздника, фиксировал состояние общественной мысли и ее устремлений. Однако все это может потерять свой смысл, если 9 мая станет культом, обретет культовые черты. В этом случае прошлые победы утратят способность обеспечивать новые прорывы сегодня, поскольку культ устраняет критический взгляд на современную ситуацию, мешает реальной оценке смыслов будущего. Представляя внешнее проявление религии, культ привлекает массы, опьяняет их иллюзорной надеждой (Шарль Эншлеи). Быстро появляются и пропагандисты культов, которые, преклоняясь перед юбилеями, вводят людей в заблуждение по поводу не укладывающихся в праздничный сценарий фактов и событий. Реакцией на это, возможно, и стало неприятие частью общества праздника Победы как такого, а еще и взрыв «дурного креатива» со стороны ушлых предпринимателей.

 

По размеру ли дедовы гимнастерки?

Чем меньше верхи обращали внимание на неравнодушное обсуждение иных проектов юбилея и запрос их инициаторов на диалог, тем резче становились выпады в адрес власти как официального «осветителя» пространства памяти. Культовые черты Победы многие участники дискуссии восприняли как возврат к советскому прошлому, причем сталинскому прошлому. «Я знаю, чем рискую, но скажу: это объективно реакционный праздник, ставший мощным ментальным рычагом, повернувшим нас назад. “День Победы” стал эдаким пиратским топором, зловредно подсунутым под политический компас постсоветской России», — заявил один из российских блогеров.

Что не захотели принять так называемые ниспровергатели праздника?

Во-первых, замысел некоторых кремлевских идеологов свести Победу в Великой Отечественной войне к победе России, русских и россиян (эта позиция стала проникать в учебники и другие публикации, современные коммеморативные практики и символическое пространство). Крайне своевременно и весомо в связи с этим прозвучало заявление министра иностранных дел Сергея Лаврова: «Линия, проводимая нами на международной арене, — она ведь не направлена, как некоторые пытаются представить, на то, чтобы украсть у других победу. Совсем нет. Ее у нас пытаются украсть. А мы всегда подчеркиваем многонациональный характер той войны. Многонациональный и в смысле Советского Союза, который внес решающий вклад, и в смысле коалиции, в которой также героически сражались и американцы, и англичане, и французы, и многие-многие другие граждане союзных стран либо бойцы движения Сопротивления».

Во-вторых, неоправданные попытки власти «объединять нацию» на истории войн.

В-третьих, ряд пропагандистских мобилизационных акцентов, рождающих ощущение, что 70-летие Победы становится чем-то вроде «стартовой черты для Третьей мировой войны».

Большое возмущение вызвало и появление слоя людей, озабоченных тем, как повыгоднее продать, вложить, заложить прошлое, получить со Дня Победы, входящего в национальное достояние страны, немалый процент. Подобные «менеджеры» — ничуть не меньшие фальсификаторы исторической истины, нежели их советские предшественники. И даже более того — не только фальсификаторы, но и могильщики: ведь если в советские времена официальная ложь лишь разжигала любопытство, то нынешнее опиаривание истории губит всякий интерес, порождает скуку и провоцирует безучастность. История же, как известно, прощает многое — кроме равнодушия.

 

Самое живое и честное

Моментом примирения разных подходов к юбилею неожиданно, незапланированно стал «Бессмертный полк», который вызвал смятение чувств у самых разных слоев общества, внутри страны и за границей. Ведь невозможно противостоять таким очевидным и простым вещам, как шествие в едином потоке граждан разных возрастов, национальностей и веры, граждан, готовых подняться над своими политическими пристрастиями, перетерпеть экономические трудности и стать партнером власти по преобразованию России.

Этот ценнейший импульс имеет принципиальное значение. Почувствовала ли его власть, проанализировала, уловила критическое отношение к заданному сверху сценарию юбилея, осознала ли значимость 9 мая как основы новой идентичности? Трудно сказать. Но один символический шаг навстречу своему собственному обществу властью был сделан — в первую шеренгу «Бессмертного полка» встал Владимир Путин с фотографией своего отца. Смысловая нагрузка? Усиление пространства публичности, соединение усилий, взаимодействия власти и общества, внимание к сценариям, предлагаемым снизу, и принятие их государством. Как никогда, стало ясно, что память о Победе воздействовала и будет воздействовать на движение России в истории, что наше отношение к этой памяти будет оказывать влияние на позицию ближнего и дальнего зарубежья к России. И если ряд руководителей государств не нашли возможность лично воздать почести павшим и народу, спасшему мир от нацизма, и тем самым вписали свои имена в исторический список недальновидных политиков, то это не значит, что диалог между людьми разных национальностей завершен и ответственность за мир исчезла. Те, кто не приехал в Москву в святой для новой России день, непременно услышат оценку со стороны своих соотечественников.

Рано или поздно мы увидим, узнаем, упустили ли власть и общество уникальный шанс на обновление, обозначенный шествием «Бессмертного полка», произойдет ли духовное и экономическое возрождение страны, повернется ли власть по-настоящему к российским гражданам не в праздничные дни. А пока что семидесятый День Победы рельефно высветил с новой силой обозначившиеся противоречия:

— между вроде бы как пробудившимся намерением власти уловить все сильнее ощущаемые запросы общества на формирование если не идеологии (это слово пока еще вызывает устойчивую идиосинкразию значительных сегментов наших сограждан), то, во всяком случае, некоего нового мировоззрения развития, без которого существование страны в XXI веке становится проблематичным, и ее нежеланием идти на конфликт с той — все еще по-прежнему весьма значительной — частью элиты, которую устраивает статус-кво;

— между искренним желанием подавляющего большинства народа наконец-то, после долгого перерыва — а может, и вообще впервые в нашей более чем тысячелетней истории — действительно поверить власти и найти с ней общий язык, примером чего может стать неожиданно случившаяся в прошлом году «русская весна», и одновременно устойчиво нарастающим недоверием к тем, кто «сверху» и кто немало поспособствовал тому, чтобы эта «весна» поскорее стала «осенью» — недоверием, которое парадоксальным образом сочетается с устойчиво высоким рейтингом власти (рейтингом негативным — от нежелания и боязни абсолютно любых перемен, которые видятся лишь движением к худшему) и создает последней иллюзию в ее якобы массовой поддержке;

— между очевидно проявившимися в ходе празднования юбилея Победы и пока еще робкими попытками власти прекратить апеллировать к имитационным практикам и развернуться в сторону подлинности во всех ее проявлениях и неизбывной инертностью властных институтов, привыкших минимизировать любые не укладывающиеся в оптимальный для взимания сырьевой ренты проявления общественного и политического;

— между различными средами внутри нашего общества, которые — несмотря на печальный пример аналогичных дрязг на Украине накануне и во время Евромайдана — не то что придерживаются разных взглядов на прошлое, настоящее и будущее, но вообще обладают несовпадающими картинами мира, взаимоисключающими правдами и открыто конфликтующими ценностными системами;

— между социальным инфантилизмом как доминантной — несмотря на очевидный неимитационный массовый порыв «Бессмертного полка» — чертой общества, по-прежнему не обладающего опытом солидарных действий и способностью самоорганизовываться в ситуациях разного рода вызовов, и теми непростыми условиями, в которых оказалась страна из-за санкций, провоцируемой извне нестабильности курса национальной валюты и общей неготовности ориентированной на экспорт углеводородов экономики развивать стратегические инновационные производства, способные обеспечивать обороноспособность и развитие.

Перечень противоречий можно продолжить. Но в данном случае симптоматично, что все они обострились на фоне празднования юбилея Победы, который, таким образом, оказывается не просто датой, воспринимаемой большинством в качестве главного национального праздника, но наиболее точным индикатором того состояния, в котором пребывает страна. В этом смысле вообще правомерно усомниться в том, что современная РФ качественным образом отличается от Советского Союза и является его отрицанием. Тот факт, что именно Великая Отечественная и победа в ней, доставшаяся дорогой ценой, способны настолько сильно влиять на сугубо современные процессы, на тенденции, привычно относимые к исключительно текущей действительности, наглядно и убедительно свидетельствует о том, что мы до сих пор как бы еще не отработали повестку семидесятилетней давности, не можем воспринимать это кульминационное событие всей советской эпохи как всего лишь историческое — яркое, героическое и трагическое, но при этом уже оставшееся далеко позади, — и продолжаем активно переживать его уже в контексте совершенно иных реалий.

Данный вывод побуждает отказаться от оценочных штампов и представлений о том, что собой представляют нынешняя РФ, ее власть и общество, насколько они свободны от советского наследия — как в негативном отношении так называемой отягчающей и деструктивной памяти, так и во вполне позитивном смысле социального опыта, по-видимому еще не исчерпавшего своего конструктивного заряда, если до сих пор те или иные суждения и выводы о современной России делаются как бы на фоне проекции в военное прошлое и его последствия. Если наследие Победы, под которым следует понимать как конкретные результаты войны, предопределившие раздел мира державами-победительницами, Холодную войну, а затем и холодный мир, саму модель советской системы, специфику общества и его социокультурных ориентиров и многое-многое другое, так и динамично менявшееся на протяжении всех 70 лет восприятие всех названных последствий 1945 года, до сих пор способно предопределять политическую, социальную, культурную, информационную погоду в стране, то, значит, война еще продолжается, а Победа в ней явилась завершением всего лишь одного из ее этапов.

Это утверждение, разумеется, нуждается во всестороннем и основательном осмыслении, которое позволит прийти к более или менее взвешенным оценкам того, какие фазы и тенденции прошлого завершились, а какие — еще «работают». Но сегодня ясно, по крайней мере, одно: если по прошествии 70 лет образ Победы способен пробуждать такую острую и бескомпромиссную полемику, придавать новую актуальность, казалось бы, уже притупленным и оставшимся в прошлом противоречиям, то, значит, 9 мая 1945 года является системообразующим фактором нашей истории — фактором, постоянно врывающимся в настоящее, напоминающим о себе и активно влияющим на формирование будущего. Возможно, в такой способности жить без настоящего, когда текущий момент оказывается, по сути, лишь площадкой, на которой былое адаптируется к той миссии, которую ему предстоит выполнить в грядущем, и заключается наша особость. И в этом смысле мы по-прежнему оказываемся обреченными на переживание Победы как события, постигаемого и воспринимаемого больше иррационально, чувственно, нежели рассудочно. Похоже, что за 70 лет мы так до конца и не поняли, что Победа на самом деле значит для нас и почему мы до сих пор так остро ее переживаем: почти что как главные праздники церковного годичного круга — Рождество или Пасху. В констатации такого непонимания — пожалуй, главный урок юбилея 2015 года.

 

Примечание

↑1. В опросе ВЦИОМ о смысле Парада Победы лишь 12 процентов из 1600 опрошенных свели его к демонстрации военной мощи страны. Это на 6 процентов меньше, чем в 2010 году. Одновременно специалисты отмечают рост мирных патриотических настроений: почти половина (треть — в 2010 году) респондентов уверены, что парады нужны для того, чтобы не забыть славную историю страны и подвиг предков. И еще 27 процентов россиян уверены, что, проводя парад, мы отдаем дань уважения павшим воинам, а заодно делаем приятное ныне живущим ветеранам. 11 процентов опрошенных также видят в параде способ воспитать молодежь в духе патриотизма. «Смысл Парада Победы — не громыхать ракетами и военными самолетами, — считает половина россиян, настаивая, что парады нужны прежде всего, чтобы история страны, память о подвиге народа не была забыта» (Валерий Федоров).

Источник: Победа-70: реконструкция юбилея / Под ред. Г. Бордюгова. М.: АИРО-XXI, 2015. С. 55–62.