Размышления в связи с гефтеровским проектом «Российский национализм»

Преподавание русского языка и литературы в американском университете для меня и моих коллег имеет отношение к национальной идее постольку, поскольку всемирная отзывчивость — открытость различным способам видения, внимание к чужой субъективности — является характерной чертой русской культуры. Многие наши студенты выбирают для изучения русскую культуру именно потому, что это естественный, прямой путь к пониманию общечеловеческих вопросов, на которые они пытаются найти личный ответ. Акцент, таким образом, делается не на изолирующем своеобразии, но на открытости, общечеловеческой важности, полифонии.

Отношение к языку как к национальному достоянию в Америке в принципе иное, чем в России: с одной стороны, английский язык не только в Америке является основным языком, а с другой — английский формально не является признанным государственным языком, и хотя это язык власти и делопроизводства, и фактически он наиболее распространен, нет официально заявленной связи языка и нации, а во многих штатах испанский является первым для большой части населения.

В целом, преподавание и изучение иностранных языков и литератур в университете, вообще преподавание отдельных дисциплин сейчас ориентировано на области пересечения культур и предметных областей. Во время недавних выпускных церемоний в речах выпускников факультета языков и литератур, к которому принадлежит наша кафедра, постоянно повторялась тема: каждый новый язык — это новое окно в мир, новый способ видеть мир, понимать разнообразие типов человеческого мышления и критически относиться к собственному. В последние годы многие дипломы, которыми я руководила, были именно компаративистскими — по русской и немецкой, русской и французской литературе; вообще, специалисты в междисциплинарных областях востребованы значительно больше, чем замкнутые в одной культуре. Сама я преподаю, помимо курсов по русской литературе, утопию и антиутопию в мировой литературе; вместе с польской коллегой Ивоной Садовской — курс по русскому и польскому фильму (Big Brother and the Other — «Большой брат и его Другой»): о том, как формируется образ России и Америки в российских, европейских и американских фильмах. Этот курс я считаю очень важным и очень характерным для нашей кафедры именно потому, что он посвящен видению себя глазами другого, конструированию точек зрения.

В самом устройстве американского университета кафедры и факультеты вообще менее изолированы, чем в российском: помимо углубленных курсов для специалистов, мы предлагаем много литературных курсов студентам, чьей главной специальностью русский не является. Все студенты университета должны прослушать определенное количество гуманитарных предметов, которые предлагаются самыми разными языковыми кафедрами, кафедрой славянских языков в том числе. При этом часто бывает, что, прослушав один курс русской литературы, студент, чья главная область — международные отношения или математика, записывается на следующий, а то и начинает изучать русский язык.

В Джорджтаунском университете помимо бакалавриата есть очень известная мастерская программа — Центр евразийских, русских и восточноевропейских исследований, и принцип выделения предметной области там экономико-геополитический, как видно уже из названия. Такие центры, помимо славистских кафедр, есть в разных университетах — например, в университете Массачусетса, Огайо. Общеуниверситетская аспирантура сейчас реорганизуется, и тенденция та же, что я описала, — отход от изолированного изучения дисциплин к исследованиям, организованным вокруг значимых тем, глобальных проблем современного мира, которые должны рассматриваться с разных точек зрения, специалистами из разных областей (например, старение с точки зрения антропологии, экономики, этики, литературы, политики). У меня есть свои опасения по поводу этих преобразований — поскольку для успешного развития междисциплинарных областей необходимо глубокое знание этих дисциплин — но я надеюсь, что нужный баланс будет найден.