В состоянии войны

Итак, мы на войне. Или, точнее, с этого момента мы все находимся в состоянии войны. Мы взрываем, и нас взрывают в ответ. Мы скорбим, страдая от последствий страшных событий, и с печалью сознаем: будут новые. Каждый убитый незаменим.

Но о какой войне мы ведем речь? Эту войну описать непросто, поскольку она формируется из различных типов войн, которые с течением времени сложились вместе, и сегодня, похоже, их уже невозможно «расплести». Войны между государствами (даже псевдогосударствами, такими как ИГИЛ). Войны гражданские национальные и гражданские интернациональные. Войны «цивилизаций» (или тех, кто себя так воспринимает). Войны интересов и войны за право имперского патронирования. Войны религий и сект (или определяемые как таковые). Это великий stasis или «расколотый город» XXI столетия, которому в один прекрасный день мы найдем отдаленные параллели (если доживем): Пелопонесскую войну, Тридцатилетнюю войну или, ближе к нам, «Европейскую гражданскую войну» с 1914-го до 1945 года…

Частично благодаря вооруженному вмешательству Соединенных Штатов на Ближнем Востоке (и до, и после 9/11) война усилилась, и теперь главные роли в этой войне играют Россия и Франция, каждая из которых преследует собственные цели. Эта война, помимо прочего, коренится в жестком соперничестве государств, претендующих на гегемонию в регионе: Ирана, Саудовской Аравии, Турции, Египта и в определенном смысле Израиля — на сегодняшний день единственной среди них ядерной державы. Этот приступ коллективного насилия обострил все нерешенные проблемы, связанные с колонизацией и империями: угнетенные меньшинства, произвольно проведенные границы, захват природных ресурсов, спорные территории влияния, огромные оружейные контракты. Как мы недавно видели, война ищет и иногда находит поддержку некоторых групп населения «с той стороны».

Хуже всего, пожалуй, то, что эта война пробуждает к жизни древние богословские распри: расколы внутри ислама, столкновения между монотеизмом и его секулярными «заменителями». Давайте внесем ясность: ни одна религиозная война не начинается благодаря самой религии — всегда есть подводные течения: репрессии, схватки за власть, экономические стратегии, избыточное процветание, крайняя бедность. Однако если конфликт «кодируется» религией (или «антирелигией»), если враг предан анафеме, то жестокость последовавшего конфликта может перейти все границы.

Чудовищное варварство поднимает голову, подпитывая себя безумием собственного насилия — как ИГИЛ с его обезглавливаниями, изнасилованием порабощенных женщин, разрушением памятников культурного наследия человечества. Однако на свет появляются и другие, внешне более «рациональные» формы жестокости — такие как изобретенные лауреатом Нобелевской премии мира Обамой «войны дронов», в результате которых, как теперь известно, на каждого убитого террориста приходится девять смертей мирных жителей.

В этой номадической многоликой и асимметричной войне население по обе стороны Средиземного моря взято в заложники. Заложниками являются жертвы терактов в Париже, до этого — в Мадриде, Лондоне, Москве, Тунисе, Анкаре, Бейруте, а также их близкие и соседи. Заложниками являются те, кто ищет убежища, и беженцы, которые тысячами гибнут, уже заметив на горизонте берега Европы. Заложниками являются курды, расстреливаемые турецкой армией. Все граждане арабских стран стали заложниками: они зажаты в железных клещах государственного террора, фанатичного джихадизма и иностранных бомбардировок.

Что должны делать мы? Во-первых, мы во что бы то ни стало должны сообща размышлять, противостоя при этом страхам, поспешным обобщениям и побуждению мстить. Конечно, мы должны принять все необходимые меры для обеспечения гражданской и военной защиты, для укрепления разведки и механизмов безопасности, для предотвращения или отражения террористических актов и, если это возможно, суда и наказания преступников и их сообщников. Однако, поступая подобным образом, мы вправе требовать от «демократических» государств максимальной бдительности: нельзя допустить проявлений ненависти по отношению к тем гражданам или этническим группам, которые из-за их происхождения, веры или образа и стиля жизни самопровозглашенные патриоты окрестили «внутренним врагом». Более того, необходимо требовать, чтобы государства, укрепляющие системы безопасности, уважали индивидуальные и коллективные права, которые и являются фундаментом их легитимности. Примеры «Патриотического акта» и Гуантанамо показывают, что это не так-то просто.

Однако еще важнее, чтобы главным пунктом повестки стало восстановление мира, пусть это и представляется крайне сложным. Я говорю о мире, не о «победе» — о долгосрочном, справедливом мире, продиктованном не трусостью, не сделкой с совестью, не «контртерроризмом», но мужеством и волей. О мире для всех, кто его желает, — живущих на обоих берега моря, давшего жизнь нашей цивилизации, равно как и нашим национальным, религиозным, колониальным и постколониальным конфликтам. Я не тешу себя иллюзией легкой достижимости этой цели. Но я не вижу, как политические инициативы, способные противостоять катастрофе, можно визуализировать или артикулировать яснее, чем проистекающий из этой цели моральный импульс. Приведу три примера.

С одной стороны, восстановление главенства международного права и, как результат, восстановление авторитета ООН (сведенного на нет претензиями США на односторонний «суверенитет», подменой целей гуманитарных целями безопасности, подчинением «власти» глобального капитализма, политикой стран-клиентов взамен политики блоков). Нам следует возродить идею коллективной безопасности и предотвращения конфликтов. Это предполагает работу над основаниями организации: вероятно, следует расширить полномочия Генеральной Ассамблеи и региональных коалиций, эти структуры должны прийти на смену диктатуре нескольких держав, достигающих согласия только в негативных намерениях.

С другой стороны, мы видим гражданские инициативы по преодолению разногласий, вызванных различиями верований или принадлежностью к той или иной группе, а для этого в первую очередь требуется публичность. Не должно быть табу, но нельзя и допускать единственную точку зрения на что-либо, ведь истина по определению не может быть дана еще до всяких дискуссий. Секулярные европейцы, равно как и европейцы-христиане, должны знать, что думают мусульмане о джихаде как способе узаконить тоталитарные авантюры и террористические атаки, и должны так или иначе представлять возможности сопротивляться ему «изнутри». Точно так же мусульмане (и немусульмане) Южного Средиземноморья должны знать, как относятся некогда доминировавшие «северные» нации к расизму, исламофобии, неоколониализму. Важнее всего, чтобы и «западные», и «восточные» народы сообща выработали язык нового универсализма, рискнув говорить от имени других сторон. Закрытие и укрепление границ вредят мультикультурализму наших обществ и уже ведут к гражданской войне.

В этой смысле, Европа обладает так или иначе незаменимой функцией — ее следует выполнить несмотря на симптомы грозящего крушения. Скорее же, чтобы избежать его. У любой страны есть возможность привести другие страны в тупик, но, объединившись, они могут выработать механизм самосохранения и обезопасить себя. Назревающая после «финансового кризиса» и «кризиса беженцев» война уничтожит Европу, если Европа не будет подготовлена к серьезной ее встрече. Такой будет Европа, способная работать над восстановлением международного права, живущая убеждением, что безопасность демократий недостижима ценой отказа от силы закона, — Европа, создающая материю новых форм общественного мнения из самого многообразия сообществ, живущих на ее территории. Разве призыв ко всем европейским гражданам (т.е. всем нам) жить в соответствии с новыми требованиями — нечто неосуществимое? Трудно сказать. Однако очевидно, что именно на нас лежит ответственность за то, чтобы происходящее стало возможным и что оно возможно вновь и вновь.

Источник: Columbia University Press Blog