Дмовский. Роман о России

Роман Дмовский — польский политический деятель, сыгравший немалую роль в российской политике. Еще с начала 1900-х годов он, будучи лидером Национально-демократической партии, настаивал на необходимости сотрудничать с российским правительством. В годы Русско-японской войны выступал против восстания в Царстве Польском. Более того, он даже предлагал правительству посильную помощь в борьбе с социалистическим движением (хотя в то же самое время сотрудничал с японским правительством) [1]. Дмовский — депутат II и III Государственной думы от Варшавы, один из лидеров Польского кола. Он неоднократно выступал с трибуны Таврического дворца, был членом думских комиссий по народному образованию и местному самоуправлению. Особая позиция, занимаемая Дмовским, многим его польским коллегам казалась вопиющей. В итоге 23 января 1909 года он, постоянно критикуемый за «соглашательскую» политику, был вынужден сложить с себя полномочия депутата. Это не стало концом его карьеры. Впереди было еще председательство в Польском национальном комитете, участие в Версальской мирной конференции, работа в Законодательном сейме Польше и правительстве и, наконец, никогда не кончавшаяся политическая борьба с Ю. Пилсудским [2]. И все-таки в 1907–1909 годах писалась особая страница его биографии — русского парламентария.

Он принадлежал к Польскому коло, которое вызывало сложный набор чувств у большей части депутатского корпуса. В Думе часто отмечалось, что поведение польских избранников было мотивировано национальными, а не общероссийскими интересами. Отстаивая их, они вели сложную политическую игру, так что предсказать решение депутатов от Привислинских губерний по тому или иному вопросу было практически невозможным. По словам октябриста М.Я. Капустина, поляки «явились чужими в Государственной думе и пришли сюда только ради Польши. Они — прежде всего, польские патриоты… Они видят, что Дума может помочь Польше, и потому пришли сюда. Они культурны, образованы, но узкопатриотичны». Во II Думе Коло увязывало свою позицию по тому или иному вопросу с решением сугубо польских проблем. Например, оно было готово пойти на осуждение террористических актов, если бы правительство удовлетворило хотя бы некоторые их национальные требования [3]. И министры, и оппозиция не могли в полной мере рассчитывать на польских депутатов и всегда ждали от них «предательства». Это вызывало особое раздражение в I и II Думе, где избранники Привислинского края обладали весомым представительством: так, в I Думе у Польского кола было 63–70 депутатов (т.е. 12–13% всего депутатского корпуса), во II Думе — 47 народных избранников. Одним из следствий нового избирательного положения 3 июня 1907 года стало то, что в III Думе польских депутатов оказалось существенно меньше — лишь 11. Тем не менее, они и тогда были заметной политической силой, а одним из их лидеров (пускай, правда, недолго) оставался Дмовский.

Дмовского как депутата Государственной думы оценивали по-разному, подчас прямо противоположным образом. Нередко в нем видели послушного лакея российского самодержавия. Например, Л.Д. Троцкий писал: «Люди г. Дмовского голосовали не только за закон 9 ноября [4], но и за удаление “неблагонадежных” элементов (в том числе, надо думать, и распропагандированных народовцами [5] сторонников польской автономии?) из рядов армии. Они же дали своими голосами перевес октябристской формуле по поводу запроса о провокации охранных отделений…» [6] Впрочем, у представителя Варшавы были и свои доброжелатели среди весьма известных представителей российской общественности. Так, М.А. Маклакова, сестра московского депутата из фракции кадетов В.А. Маклакова, всячески нахваливала Дмовского Л.Н. Толстому. Толстой заинтересовался лидером Польского кола и попросил его портрет. «Какое умное у него лицо, я бы желал его видеть», — отметил писатель [7].

Некоторые в Польше считали Дмовского изменником национальному делу и почти все — оголтелым националистом. Он же полагал себя реалистом, исходившим в своих рассуждениях из здравого смысла. Дмовский был прагматиком, отказывавшимся во всем угождать общественным настроениям, когда они противоречили долгосрочным и верно понятым национальным интересам. Причем для него нация — не классы или сословия, а, прежде всего, культурная и историческая общность. По его мнению, она выше, значимее частных, сиюминутных интересов даже большинства населения, которыми в ряде случаев можно было пожертвовать. При этом следовало быть расчетливым политиком, чтобы не потерять то, что было действительно важным для стратегического развития (и главное, сохранения) нации.

Дмовский старался не подпадать под власть эмоций, трезво оценивать ситуацию и в то же самое время быть твердым в отстаивании собственной позиции. Аналогичного поведения он ждал от своих оппонентов. П.Н. Милюков вспоминал съезд революционных и оппозиционных партий в Париже в сентябре — октябре 1904 года: «После прений ко мне подошел коренастый поляк с умным взглядом глаз и с энергичным выражением лица и сказал мне: “Очень рад познакомиться с русским человеком, который наконец в первый раз не обещает нам всего, чего мы требуем”. Это был Дмовский» [8]. Он предпочитал иметь дело с «реальными политиками», защищавшими, подобно ему, собственные национальные интересы.

Люди изучают историю, интересуются ею, но чаще всего не верят, что она может произойти у них на глазах, радикально меняя жизнь вокруг. Современник в своих прогнозах всякий раз отдает предпочтение инерционному варианту развития. Точно так же и Дмовский предлагал своим соотечественникам отказаться от политического романтизма и выстраивать стратегию на будущее, исходя из имевшейся международной конъюнктуры и сложившегося расклада сил в империях, давно уже поделивших между собой польские земли. Прямое столкновение с могучими европейскими державами было безнадежным для национального польского движения. Дмовский исходил из сценария, неблагоприятного для Польши: status quo будет и в дальнейшем незыблем, можно было рассчитывать на благоприятное для себя развитие ситуации только в рамках существующего миропорядка. А для этого следовало понять, как он устроен, на кого можно сделать ставку в своей политической борьбе. Польше, поделенной между Германией, Австро-Венгрией и Россией, следовало, по мнению Дмовского, скорее рассчитывать на компромисс с Россией, нежели с немецким миром. Последний — органический и непримиримый враг всего польского. В России же рано или поздно могли победить «польские симпатии», что способствовало бы преображению и внутренней, и внешней политики империи. Наконец, именно тогда Россия стала бы подлинным выразителем интересов всего славянского мира, что подняло бы ее статус в мировой политике [9]. Иначе говоря, решение польского вопроса — в интересах самой Российской империи.

Такое развитие ситуации казалось лидеру Национально-демократической партии не фантастическим, а вполне соответствовавшим характеру эволюции большой евразийской державы.

Дмовский полагал, что сама специфика развития России по определению предполагала серьезные внутренние кризисы. Империя быстро разрасталась, но при этом не способствовала совершенствованию собственных социальных и политических институтов. Таким образом, поглощая новые территории, Россия, в сущности, пренебрегала внутренним развитием. Ему она предпочитала внешнеполитическое могущество, экстенсивный, а не интенсивный рост. Однако этот подход способствовал накоплению социальных и политических конфликтов в стране [10]. Россия оказалась на пороге большого кризиса — политического, экономического, финансового [11].

Антипольская линия России, естественно вытекавшая из общей направленности ее политического курса, предопределяла внешнеполитическую слабость державы. Такая Россия была вынуждена добиваться союзнических отношений с Германией. Этот альянс обеспечивал подавление польского элемента и одновременно подчинение России немецкому миру. Данную политику проводила российская бюрократия, в значительной своей части немецкая по происхождению [12].

Наконец, и внутриполитическое положение страны заставляло задуматься над решением польского вопроса. Ситуация перманентного конфликта на окраинах империи вынуждала перестраивать всю политическую систему на военный лад, что требовало большого напряжения сил и не способствовало внутреннему миру в стране. «Даже очень сильное государство, со здоровой основой в центре, в коренном населении, — каковым Россия еще не была и долго еще не будет, — не выдержало бы долго такого положения вещей, созданного на почве окраинного вопроса, при подобном его понимании» [13].

Неизбежным следствием национальной политики империи была гипертрофированная централизация, характерная для всей системы управления. Она парализовала законотворческий механизм России. Это, конечно же, имело место и до 1906 года, но после учреждения Государственной думы такое нездоровое положение бросалось в глаза любому наблюдателю. Новое представительное учреждение было вынуждено утверждать самые ничтожные по значимости решения, проходившие прежде через Комитет министров. «Нормальное движение государственных дел, шедшее все свободнее и все более вступавшее на путь удовлетворения жизненных потребностей, оказалось формально остановленным со времени введения новых Основных законов [14]» [15].

По мнению Дмовского, история Российской империи в XIX веке — это череда кризисов. В начале XX века новые кризисы были уже на горизонте, и они предвещали скорую катастрофу. Она, прежде всего, коренилась в неразрешенности проблемы взаимоотношения власти и общества. Российское общество не верило в способность власти провести реформы сверху. Многим казалось, что единственный выход из сложившегося положения — подтолкнуть правительство снизу. К этим выводам общественные деятели приходили скорее под влиянием неосознанного инстинкта, нежели здравого рассуждения. «В этом конфликте было меньше творческого обновляющего движения, нежели рокового стремления к катастрофе, что также было последствием государственного строя и внутренней его политики» [16].

Политическая борьба в России не имела ничего общего со столкновением различных социальных групп, отстаивающих свои интересы, так как различные общности в стране были очень слабы. Это было обусловлено решениями правительства, которое проводило целенаправленную политику по недопущению общественной самоорганизации. По оценке Дмовского, такая линия поведения власти имела целый ряд социально-политических следствий. Во-первых, Россия практически не знала европейского консерватизма, основанного на привычке к определенным общественным формам. Во-вторых, в империи сословные и социальные группы не могли противостоять правительству: их фактически не было. Власть имела дело с неструктурированной толпой, а это значит, что она рано или поздно могла столкнуться с неорганизованной стихией народных масс. Все это делало политическую жизнь России в высшей степени непредсказуемой [17].

Это отчасти объясняло характер Первой русской революции, у которой не было определенной политической программы. Ее двигали чувства, но не разум — а именно, во многом иррациональная ненависть к правительству. Вместе с тем государственная власть имела в своем распоряжении лишь простейший алгоритм решения политических проблем — репрессии. Столкновение этих двух сил создавало безысходную ситуацию. Они не были готовы к компромиссу, рассчитывая нанести сокрушительное поражение друг другу [18]. Дисперсное общество не могло свергнуть правительство, а оно, в свою очередь, не желало уступать. Все это должно было с неизбежностью завершиться победой действующей власти, но победой временной и ненадежной. «Абсолютизм, раз потрясенный в своих основаниях, не может вернуться к прежней силе. Такое потрясение сразу уничтожает весь тот капитал, который накопили в душе народа столетия деспотической власти» [19].

Это обозначало то, что, в сущности, действовавший режим был уже сокрушен, но вместе с тем он продолжал свое существование, которое не могло быть очень долгим. Болезнь входила в свою острую фазу. А, следовательно, новый и, конечно же, более серьезный политический кризис был не за горами. Коренная его причина — правительство утратило всякое «обаяние власти». «Ни в одном европейском государстве в настоящее время престиж и значение власти не стоят так низко, как в России. Даже реакционные элементы, казенные представители русского патриотизма, “истинно русские люди” относятся к правительственной власти с крайним презрением…» [20] Вместе с тем, по мнению Дмовского, они совершенно не понимали истинных масштабов угрозы существовавшему правопорядку и в свою очередь тоже способствовали его будущему краху.

В отличие от них, действовавшая власть все же предвидела надвигавшуюся катастрофу и предпринимала судорожные меры во имя собственного спасения. Для этого создавались земельные комитеты С.Ю. Витте, разрабатывалась политика «полицейского социализма» С.В. Зубатова и др. Но в этих предприятиях правительства не было системы. Они не могли исправить положения, а только его безнадежно усугубляли [21].

По мысли Дмовского этот крах был предрешен самой природой политической модели, ядром которой была военно-политическая организация, озабоченная лишь проблемой самосохранения. «Многие русские, кажется, не отдают себе отчета в том, что Россию сделала такой огромной, какой она является в своих настоящих границах, не самобытная энергия русского народа, не его творческий труд, не его собственный гений, но та особая организация государственной машины, которая с самим русским народом обращалась как с побежденным, которая дезорганизовывала его, уничтожала его общественный строй, чтобы обеспечить себе независимость от него. Эта своеобразная государственная организация, усиливаемая со времен Петра Великого чужими элементами, кондотьерами разных рас, в особенности же немцами, опирала свое существование не на благосостоянии коренной России, но на все новых захватах; она занималась не воспитанием сил русского общества и устройством здоровых основ его жизни, его культуры, его богатства, рождающегося из собственного труда, но расширением границ государства и усовершенствованием аппарата для удержания в своих руках завоеванных земель и жизни на их счет. Эта организация, как и все подобного рода организации в истории человечества, основывавшие свою жизнь исключительно на захвате, приговорена была к быстрому упадку» [22].

Огромная империя была связана общей администрацией, но отнюдь не моральными и экономическими связями. Российская власть по самой своей природе не могла ассимилировать подчиненные ей народы. В значительной мере утратив внешнеполитическое могущество в начале XX века, она была дезорганизована и не могла в полной мере полагаться на единственно привычный ей инструментарий насилия. Иными словами, Первая российская революция — это прежде всего проявление кризиса бюрократической системы управления, которая должна быть сменена новыми политическими формами [23]. Администрация, оказавшись в вакууме тотального недоверия, вынужденно полагалась на репрессии, повсюду вводя чрезвычайное положение, которое по своей природе не может быть постоянным, а только временным. В России же оно становилось нормой жизни, что не способствовало упрочению авторитета власти, подтачивало веру в закон и лишало общество надежды на установление скорого подлинного порядка. В этом была «дурная бесконечность», которую нельзя было преодолеть в рамках действовавшей политической системы [24]. «Нельзя ожидать спокойствия и порядка в стране, где организованный культурный труд, ведущий к воспитанию масс, лишен твердой законной почвы, где власти являются врагами местного общества, где военное положение сделалось основой управления и служит борьбе властей с мирным трудом общества, с творческим трудом, который есть единственно верный враг преступничества» [25].

Польское направление российской политики — лишь частный случай, характеризующий наиболее значимые ее недостатки. Р. Дмовский, выступая в Государственной думе 29 апреля 1908 года, отмечал, что курс, избранный правительством в Польше, лишал государственную власть всякой социальной поддержки в этом крае и она в очередной раз была вынуждена делать ставку на силу. Однако политика подавления национальных интересов не могла быть вечной. Рано или поздно этой силы не будет хватать. «Правителям государства и отдельных его частей не позволено руководствоваться мечтами, не позволено задаваться неосуществимыми целями и жертвовать для них тем, что везде составляет задачу управления. Если оно этого не соблюдает, то результаты оказываются мстительными, страшными, и тем более в наше время осложнения социальной жизни и глубокой перемены психологии народных масс, в это время, в которое теряет свою стоимость устарелый принцип: управлять — это запугивать» [26].

Власть, сеющую хаос, а не устанавливающую порядок, должно было сменить противодействовавшее ей общество. В сущности, иной альтернативы не было. Однако едва ли у прежней оппозиции получилось бы справиться с многочисленными проблемами, накопленными за столетия российской истории, — предсказывал Дмовский. В любом случае важнейший вопрос, который бы встал перед новым правительством, — реформа государственно-территориального устройства страны. «Оно [Российское государство] уже не может быть государством одного русского народа, навязывающего всем другим свою культуру и свои учреждения: силы других народов, и прежде всего польского, должны быть наравне с русскими призваны к жизни, к самостоятельному творчеству» [27].

Иными словами, сама Россия нуждалась в скорейшем и благоприятном (для поляков) решении польского вопроса. Это внушало Дмовскому определенный оптимизм. Кроме того, по мнению депутата, у здравомыслящих поляков и не было другой надежды. Ведь Россия представляла существенно меньшую угрозу всему польскому, чем Германия, которая с легкостью ассимилировала польское меньшинство. В России лишь около половины населения составляли русские (Дмовский, в отличие от официальной статистики, относил к ним только великороссов), в Германии же немцы — большинство. При этом численность поляков в империи Гогенцоллернов — 4 млн чел., а в империи Романовых — 11 млн [28]. Во многом именно поэтому попытки русификации польских земель не имели никакого успеха и были обречены на поражение. В частности, это отразилось в правительственной политике в области школьного вопроса, неудачной и контрпродуктивной.

По мнению Дмовского, это был пример того, как неуклюже в России решался национальный вопрос, что провоцировало новые конфликты, а не способствовало единению империи. Выступая по этому поводу в Государственной думе, Дмовский доказывал, что образование должно быть в руках людей идеи, а не чиновников. Бюрократизированная же школа готовит революционеров, а не граждан. «Если школа будет преследовать идею, если школа будет бороться против независимости убеждений учащихся, то она непременно будет воспитывать революцию в самом ярком ее виде. В противоположном случае, быть может, она не воспитывает людей, подходящих под тип околоточного надзирателя, она воспитывает людей широких и свободных убеждений, но они будут люди, способные к мирной работе, к мирной политике, быть может не всегда согласной с тем, чего требует правительство» [29].

В Польше же русская школа постоянно находилась во власти чиновничества, так как русского общества как такового в Привислинских губерниях не было вовсе. В государственные учебные заведения польские родители предпочитали своих детей не водить, преимущественно выбирая частные школы. Те же немногие польские ученики, которые все же ходили в государственную школу и там сталкивались с русским учителем, проникались к нему далеко не самыми добрыми чувствами. «Ученик, понятно, ненавидит учителя, он борется против него с возрастающей ненавистью, а так как для него этот учитель — единственный представитель русского государства и русской нации, то он переносит эту ненависть на русское государство, на русскую нацию. И нет таких агитаторов во всем государстве, которые способны были бы с таким успехом возбуждать молодых людей против русского государства и русской нации, как русский учитель в Польше» [30]. По оценке Дмовского, прежде, до политики русификации Привислинских губерний, не было такой ненависти к России и всему русскому, которая к началу XX века возобладала среди поляков.

Иными словами, по мнению Дмовского, Польша оставалась Польшей даже в составе Российской империи, вопреки всем усилиям государственной власти. Если бы правительство признало этот факт и учитывало бы его в своей политике, внутренний мир в империи воцарился бы скорее.

В Думе Дмовский непременно подчеркивал особый характер польских проблем, отличный от общероссийского. В частности, аграрный вопрос нельзя было разрешить, игнорируя национальную специфику. Причем он подчеркивал своеобразие не только Привислинских губерний, но и Северо- и Юго-западного края, то есть территорий, преимущественно населенных украинцами и белорусами. И в этих губерниях аграрный вопрос должен был быть разрешен по справедливости, что было принципиально невозможно, пока там существовала национальная и конфессиональная дискриминация польского населения [31]. Дмовский настаивал, что в этой его позиции сказывалась не ностальгия по Речи Посполитой, а насущная потребность защиты польских интересов даже там, где поляки составляли меньшинство. При этом депутат, вопреки настроениям многих своих соотечественников, на тот момент заявлял, что Северо- и Юго-западный край России был безвозвратно потерян для Польши [32].

Государственная дума стала центром притяжения различных национальных элит. В ряде случаев она (точнее, выборы в Думу) даже способствовала их формированию. Конечно, это не относилось к Польше, где национальная элита сформировалась задолго до 1906 года. Вместе с тем польские депутаты ценили ту возможность диалога с центральным правительством, которая перед ними открывалась во многом благодаря законодательному представительству [33]. Это позволяло не только сказать правительственным чиновникам о своих насущных проблемах, но и обрисовать перспективы развития России в целом и своего края, что казалось очень важным в условиях быстро менявшейся страны. Польский националист в роли русского парламентария, наряду с октябристами, кадетами, правомонархистами, социал-демократами и др., предлагал еще одну модель развития Российской империи, которая, как и многие другие, не была реализована. По мнению Дмовского, сохранение единой державы подразумевало принципиальный отказ от большого национального проекта. Империя могла сохраниться как наднациональное образование, в котором оставалось бы место для окраинного, регионального национализма. Дмовский, выступая на заседаниях Государственной думы, не уставал повторять, что «польский народ никогда не примирится с положением граждан второй степени в этом государстве (в России. — К.С.) и никогда не способен будет примириться с государством, в котором ему предназначено такое место» [34].

Примечания

1. При этом в марте 1904 года Р. Дмовский вел переговоры с японским агентом Акаси Методзиро о возможном сотрудничестве польской оппозиции с Токио. Дмовский был против восстания в самой Польше. Вместе с тем он предлагал Акаси Методзиро организовать агитацию среди солдат-поляков в Маньчжурии в пользу того, чтобы они сдавались в плен японцам. Это ослабило бы российскую армию и способствовало бы ее дезорганизации. В мае 1904 года в Токио Дмовский сочинял соответствующие памфлеты, адресованные солдатам-«инородцам» (т.е. отнюдь не только полякам) и при этом добился согласия от японского правительства улучшить материальное положение польских военнопленных. Дмовский вновь выступил категорически против восстания в Царстве Польском, предлагая лишь поддерживать напряженную ситуацию в этом регионе, всегда чреватую «взрывом» (Инабу Чихару. Японский резидент против Российской империи. Полковник Акаси Методзиро и его миссия 1904–1905 гг. М., 2013. С. 47–48, 55–56).

2. Государственная дума России: Энциклопедия: в 2 т. М.; Челябинск, 2013. Т. 1. Государственная дума Российской империи, 1906–1917. С. 198–199.

3. Партия «Союз 17 октября». Протоколы съездов, конференций и заседаний ЦК: В 2 т. М., 2000. Т. 2. С. 13. Это было тем более важно, что члены Польского коло обычно голосовали в Думе солидарно, чем выгодно отличались от своих коллег от других фракций, которые страдали от отсутствия дисциплины.

4. Т.е. аграрную реформу П.А. Столыпина. Имеется в виду Указ 9 ноября 1906 года.

5. Имеются в виду члены Национально-демократической партии.

6. Троцкий Л. Ходатаи или депутаты // Киевская мысль. 1909. 8 февраля. № 39. Примечательно, что на момент публикации статьи Троцкого Р. Дмовский уже не был депутатом Думы.

7. Маковицкий Д.П. У Толстого. 1904–1910. Яснополянские записки: В 4 кн. М., 1979. Кн. 3. С. 291.

8. Милюков П.Н. Воспоминания: В 2 т. М., 1990. Т. 1. С. 253–254.

9. Дмовский Р. Германия, Россия и польский вопрос. СПб., 1909. С. 174–175.

10. Там же. С. 183–185.

11. Там же. С. 202.

12. Там же. С. 166–167.

13. Там же. С. 187.

14. Имеются в виду Основные государственные законы 23 апреля 1906 года.

15. Дмовский Р. Указ. соч. С. 190–191.

16. Там же. С. 203.

17. Там же. С. 208.

18. Там же. С. 214–215.

19. Там же. С. 217.

20. Там же. С. 218.

21. Государственная дума. Созыв 3-й. Сессия 1-я. Ч. 1. СПб., 1908. Стб. 338.

22. Дмовский Р. Указ. соч. С. 221–222.

23. Государственная дума. Созыв 3-й. Сессия 1-я. Ч. 1. СПб., 1908. Стб. 342.

24. Государственная дума. Созыв 3-й. Сессия 1-я. Ч. 2. СПб., 1908. Стб. 2434–2435.

25. Государственная дума. Созыв 3-й. Сессия 1-я. Ч. 1. СПб., 1908. Стб. 1861.

26. Государственная дума. Созыв 3-й. Сессия 1-я. Ч. 2. СПб., 1908. Стб. 2446–2447.

27. Дмовский Р. Указ. соч. С. 224.

28. Там же. С. 187–188.

29. Государственная дума. Созыв 3-й. Сессия 1-я. СПб., 1908. Стб. 2471.

30. Там же. Стб. 2477.

31. Государственная дума. Созыв 2-й. СПб., 1907. Стб. 743–746.

32. Войнилович Э. Воспоминания. Минск, 2007. С. 188.

33. Лишенное поддержки стабильного думского большинства правительство было вынуждено договариваться о прохождении каждого отдельного законопроекта. Причем надо было вести переговоры и с небольшими фракциями. Так, в марте 1914 года Польское коло по просьбе премьера И.Л. Горемыкина согласилось голосовать в пользу законопроекта о городском самоуправлении в Царстве Польском в редакции верхней палаты, что гарантировало утверждение этого документа (ГА РФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 985. Л. 472).

34. Государственная дума. Созыв 3-й. Сессия 1-я. СПб., 1907. Стб. 343.

Источник: Соловьев К.А. Дмовский. Роман о России // Дмовский Р. Германия, Россия и польский вопрос. СПб., 2017. С. 11–21. Издание подготовлено Институтом русско-польского сотрудничества.