Революция идеи демократии или консервативный откат?

От редакции: Материалы к X заседанию клуба ПЛ_РУ «Современные “революции”» (Варшава, 5–6 апреля 2017 года).

Ольга Ирисова, политолог-международник, старший редактор интернет-журнала “Intersection”, аналитик Центра польско-российского диалога и согласия

Новый популизм как вызов и окно возможностей

Любые попытки осмыслить происходящий на наших глазах подъем популистских сил приводят к терминологическому спору, к попытке унифицировать понятийный аппарат: одни исследователи обобщают происходящие в западном мире процессы, говоря о глобальной консервативной революции/контрреволюции или ультраправом повороте, другие предлагают рассматривать каждый случай по отдельности, что, однако, не отменяет важности выделения общих тенденций частных случаев. Придерживаясь второго подхода, отмечу, что у польского консервативного атлантизма и, например, венгерского этнополитического национализма общего оказывается куда меньше, чем может показаться на первый взгляд: даже на уровне идеологии, в первом случае она — самоцель, во втором — инструмент. Однако, как бы мы ни описывали эти тенденции (в категориях ультраправых, популистов, реакционеров, традиционалистов, интегралистов или любых других), свидетельствуют они об одном — о кризисе не столько либерального мирового порядка, сколько самой либеральной идеи.

Либерализм как идейное течение не смог сформулировать внятный ответ на новые вызовы (будь то миграционный кризис или рост неравенства доходов), он перестал реагировать на общественный запрос. Будто поверив в «конец истории» Фукуямы, носители либеральных идей сочли победу либерализма окончательной и перестали заниматься его пропагандой (или же ошибочно сочли общество способным самостоятельно помнить, чем условная свобода лучше обратного состояния). С другой стороны, среди защитников либерализма на протяжении последних десяти лет самыми активными были сторонники леворадикального либерализма, чья повестка опережала запрос общества и его готовность ее воспринять. В условиях, когда либерализм оказывается неспособен на диалог с обществом на понятном ему языке, логичным ответом становится рост интереса к политическим силам, которые этот язык находят. Если либеральный истеблишмент объясняет непопулярные у общества шаги интересами «других», то популистам становится очень легко присвоить себе монополию на рациональность (вспомнить хотя бы Норберта Хофера, нарекшего себя «голосом разума»).

С точки зрения общественных настроений, мы видим разочарование современным наполнением либерализма, но о диалектическом отрицании главных классических постулатов либерализма речи нет. Общество не стремится вернуться к «естественному состоянию» (по Ж.-Ж. Руссо), оно находится в поиске новой приемлемой формы социального контракта и нравственных ориентиров. Для кого-то приемлемой оказывается форма, предлагаемая политиками-популистами типа Трампа, но значимое большинство до сих пор находится в состоянии «молчаливого большинства» Бодрийяра (крайние фланги политического спектра этого «большинства» и составляют электорат популистов, в то время как основному умеренному «большинству» необходим более серьезный раздражитель, чтобы временно выйти из состояния «молчания»).

Нынешняя волна роста популярности популистов — это одновременно и вызов, и возможность. В краткосрочной и среднесрочной перспективе в странах, где у власти находятся «новые популисты», мы увидим расширение применения авторитарных практик, наступление на свободу слова, увеличение числа конфликтов на религиозной и расовой почве. Уже сегодня мы видим негативные последствия для глобального информационного пространства — и это не только антилиберальная пропаганда, проводимая по большей части Кремлем, но и радикализация/эмоционализация языка и западных традиционных СМИ, что ведет к углублению поляризации электоральных флангов и ставит под сомнение перспективы развития журналистики фактов. С другой стороны, этот антилиберальный вызов способен стать тем катализатором, который необходим для мобилизации противников этого курса (многотысячные демонстрации в Польше и в США), и реальной проверкой устойчивости созданных институтов. Если либеральная идея (а точнее ее нынешние интерпретаторы) не смогла объяснить широким слоям, в чем состоит ее привлекательность, то, возможно, это на практике сможет показать антилиберальный популизм. История не развивается линейно, периодически происходят «откаты». И сила последующего отката назад к либеральному порядку и модерной системе социальной организации окажется, скорее всего, прямо пропорциональна вреду, нанесенному сегодня популистами.

Источник: Клуб ПЛ_РУ

Томаш Ф. Кравчик, эксперт по вопросам политики и европейского права, германист, юрист, член польско-немецкой группы Немецкого общества внешней политики (DGAP) в Берлине

Причины и ход современных революций

В эпоху инфляции и обесценивания понятий нам сложно разглядеть истинную сущность революции, сложно определить, с каким фундаментальным для данного общества явлением — социальным, политическим, личностным и экономическим — мы имеем дело. Нас захлестывает поток информации о революциях в производстве окон, автомобилей и смартфонов, который появляется практически в той же строке, что сообщения о драматических событиях на киевском Майдане и новости о так называемой «арабской весне».

Прежде чем мы ответим на вопрос об извечных причинах революции и покажем, что по существу марксистские тезисы о причинах революции до сих пор удивительно актуальны, нам все же придется задуматься о самой сути революции. Так что же такое революция? Что превращает ее в столь крайний и исключительный акт в жизни общества? Необыкновенно меткое определение революции устами судьи Удо ди Фабио дал Федеральный конституционный суд Германии, который, ссылаясь в своем лиссабонском приговоре на т.н. принцип вечности немецкого государства, содержащийся в ст. 79 п. 3 Конституции Федеративной Республики Германия, вынес решение, что только революция может упразднить в Германии демократическое правовое государство и провозгласить, например, монархию или передать суверенность Евросоюзу или его наследникам. Конституционный суд тем самым сослался на мысль Карла Шмитта, который в своем «Учении о Конституции» показал, что существует своего рода «вечная Конституция» общества, иначе говоря, определяющая его существование в определенных рамках — правовых, политических, социальных и экономических. Шмитт считал, что эта «вечная Конституция» не подчиняется обычному конституционному законодательному органу и тем самым выключена из процедуры конституционной новелизации. Более того, она не подлежит изменениям в ходе плебисцита или референдума, а подведомственна лишь изначальному основателю, каковым является политическое сообщество в своей естественной, неуправляемой форме, когда мы имеем дело с политичностью в чистом виде. Из этого следует, что революционный акт прерывает «герменевтику непрерывности», если сослаться на понятие, сформированное папой Бенедиктом XVI. Правда, революция вовсе не обязательно изменяет каждый аспект жизни общества, однако она все же рвет эту герменевтическую непрерывность, которую не следует путать с традиционализмом, поскольку она представляет собой постоянное обновление общества в актуальной реальности через свет и тень «Традиции». Революция, если она эффективна, — это всегда «акт созидания заново».

Лишь после этих вступительных замечаний мы можем начать рассуждать о причинах современных революций. Более того, эти замечания позволяют нам отделить зерно революции от плевел псевдореволюции. Революция — это всегда акт несогласия части общества или абстрактного целого с неким актуальным положением вещей — социальным, политическим, правовым или экономическим (хотя последние входят в состав социальных). При нормальных условиях в современных обществах, если определенные явления или деяния вызывают чувство протеста, то данная группа прибегает к методам забастовки или протестной акции. Однако когда данное явление достигает пика или какие-либо политики пытаются нелегитимным образом повлиять на форму и будущее общества, то его члены могут прибегнуть к крайним мерам — революции. Примерами апогея явлений, вызывающих протест, и возникших по этой причине революций являются, например, мирные революции в Польше и Португалии. В свою очередь, революция, у основ которой лежало нелегитимное политическое решение, возникла из-за срыва президентом Януковичем переговоров с Евросоюзом и попытки вернуться в геополитические объятия России. Украинское политическое сообщество, которое, по существу, лишь благодаря событиям на Майдане, военным действиям России в Донбассе и аннексии Крыма обрело самосознание, решило, что хочет иначе определить свое будущее и сущностное содержание, а именно, путем интеграции с т.н. Западом (на этот выбор следует посмотреть с более широкой перспективы, не только сквозь призму объединения с Евросоюзом).

Попытка описания хода революций, не являющаяся описанием хода конкретной революции, обречена окончиться малопонятными обобщениями (например, посредством триады: кипение – зенит и «созидание заново» – попытка введения и/или сохранения достижений революции). Более того, история революции и ее хода иногда становится предметом актуальных политических споров уже после ее окончания. Примером может послужить история польской революции «Солидарности».

Источник: Клуб ПЛ_РУ