«Взаимно искажая отраженья»: Фридрих Зибург и Анри Массис

«Друг друга отражают зеркала, взаимно искажая отраженья», — написал в конце жизни Георгий Иванов. Эти слова идеально описывают ситуацию, о которой я хочу рассказать, а именно о критике французскими националистами того, что писали о Франции и Германии франкофилы веймарской эпохи, остававшиеся при этом немцами.

После Первой мировой войны ведущие интеллектуалы-националисты Франции — Шарль Моррас, Леон Доде, Жак Бенвиль — отвергали самую возможность диалога с «бошами» и не считали нужным интересоваться, что пишут о них «за Рейном». Рене Бенджамен прямо заявил: «Я не могу разговаривать с немцем: мне нечего ему сказать. У нас просто нет общих тем для разговора. <…> Меня поражает, что немец моего возраста (т.е. поколения участников войны. — В.М.) вообще осмеливается заговаривать со мной» [1].

Автор знаменитой книги «Защита Запада» Анри Массис (1886–1970) допускал возможность диалога, но видел его неравноправным: Германия должна признать свою ответственность за войну, смириться с поражением и отказаться от мечты о реванше — право на который для Франции десятилетиями отстаивали Баррес и Моррас. Их ученик игнорировал то, что Версальский «мир» для немцев столь же неприемлем, как для французов — Франкфуртский «мир», а оба победителя хотели видеть свой триумф вечным.

Анри Массис. Рекламная открытка издательства “Plon”. 1927.
Собрание В.Э. Молодякова

Мало кто в Германии собирался вести диалог на таких условиях. Одним из них был баварский католический священник и публицист Георг Мёниус, антипрусские и «пораженческие» высказывания которого вызывали недовольство не только у националистов, но и в церковных кругах. В 1929 году Мёниус написал предисловие к немецкому переводу «Защиты Запада», озаглавив его «Германизм против романства». Массис сразу же опубликовал его французский перевод в Revue universelle [2].

В согласии с Массисом автор начал с того, что «Германия всегда была антироманской страной», начиная с победы Арминия в 7 году н.э. над римскими легионами в Тевтобургском лесу. «Меч Арминия отделил нас от латинской цивилизации, — сокрушался Мёниус. — <…> Тевтобургский мемориал — символ нашего отказа от культуры». Продолжателями Арминия он назвал Лютера, который «резким разрывом с традиционной культурой отбросил Германию далеко в прошлое», и Бисмарка.

Вред протестантизма Мёниус видел и в том, что он, будучи «стихией разделения и хаоса», разрушил единство Европы, которое обеспечивалось «универсалистским духом Рима», но Рима католического, а не просто «латинского». Поэтому автор предпочитал религиозное «романство» этническому «латинству».

«Рим — европейское решение всех проблем»: этот тезис Мёниуса объясняет его симпатии к Муссолини, особенно после заключения конкордата с Ватиканом, и критику в адрес германских католиков, на которых дурно влияют присущий немцам «опасный этнический партикуляризм», «слишком тесный контакт с протестантскими элементами нашего народа» и «прусское» стремление ставить интересы государства выше интересов Церкви. Особое неприятие автора вызывали расистские идеи «германского Христа» и «Германской церкви», что сделало его непримиримым противником нацистов и заставило эмигрировать после их прихода к власти.

В отличие от Массиса, Мёниус не выводил Германию целиком за пределы «Запада», но подчеркивал ее расовую и культурную неоднородность, отсутствие внутреннего единства, усугубленное Реформацией как расколом. «Западное» в германской цивилизации и культуре автор объяснял влиянием католицизма и сокрушался, что оно не стало всеобъемлющим. Затронув тему славянского влияния, он высоко оценил религиозность «русской души» и значение православия для Церкви Христовой (куда ему надлежит «вернуться»!), но напомнил, что немцам нужна «прививка латинства», дабы не утонуть в «восточном мистицизме».

Позиция Мёниуса была исключением. Готовые к диалогу интеллектуалы собирались разговаривать на равных и отказывали французам в монополии на «цивилизацию» и «культуру». Получив от автора «Защиту Запада», Эрнст-Роберт Курциус (о нем в следующей статье) — ровесник Массиса, протестант и уроженец Эльзаса — писал ему 8 апреля 1927 года:

«Я не католик, как вы, но отстаиваю свое право быть христианином. Я не латининян, как вы, но отстаиваю свое право быть западным человеком и по-своему служить делу Запада. Сводить дело Запада к католицизму и латинству представляется мне политически ошибочным. Трудно не любить большевиков сильнее, чем я, но неужели вы не чувствуете, как обезоруживаете нас, разделяя Запад и ”германство”? <…> Разве мы защищаем не один и тот же гуманизм? Неужели вы заинтересованы в том, чтобы толкать нас на Восток, в сторону России, Азии, варварства?» [3]

В унисон с либералом-франкофилом Курциусом прозвучали слова радикального националиста Артура Марауна, главы «Ордена молодой Германии», сказанные им в конце 1926 года стороннику франко-германского диалога Фернану де Бринону: «Когда Москва сеет смуту среди народов Азии, я полагаю важнейшим для нашего времени, чтобы Германия протянула руку великим странам Европы и прежде всего Франции» [4].

Однако рукопожатие далось непросто. «Германии протянули руку, и не важно, что ее пожимает Гинденбург», — съязвил Бенвиль по поводу Локарнских соглашений 1925 года [5]. Избрание фельдмаршала Пауля Гинденбурга в том же году президентом Германской Республики, предсказанное Моррасом еще в ноябре 1918 года, стало любимой темой саркастических комментариев L’Action française.

Значимой репликой во франко-германском диалоге оказалась книга парижского корреспондента либеральной газеты Frankfurter Zeitung Фридриха Зибурга (1893–1964) «Бог во Франции» (1929) [6]. Предпочитавший бытовые зарисовки и рассуждения на темы культуры подробностям деятельности Палаты депутатов и биржи, Зибург собрал из эссе и заметок книгу, похожую на мозаику и «сшитую» несколькими общими идеями, точнее, выводами из увиденного. Первый опыт оказался удачным, что побудило автора дополнить газетную работу писательской — до конца жизни он опубликовал еще 22 книги.

Фридрих Зибург. Фотография из книги: Cecilia von Buddenbrock. Friedrich Sieburg (1893–1964),
un journaliste allemand à l’épreuve du siècle. P., 1999

Успех «Бога во Франции» привлек внимание парижского издателя Бернара Грассе. В 1930 году он выпустил перевод под заглавием «Бог — он француз?» — видимо, полагая, что публика не поймет оригинальное название, отсылающее к известной немецкой поговорке «жить, как Бог во Франции», т.е. «как сыр в масле кататься».

Воздерживаясь от прямой полемики, Зибург не раз оспаривал Морраса, высоко ценимого издателем. Поэтому Грассе послал «дорогому мэтру» один из первых экземпляров с пояснением, что придает книге «исключительное значение», поскольку ее выход «может стать событием, открыв путь благородным диспутам духа между народами», и выразил надежду, что адресат «тоже будет тронут похвалой, которую немецкий автор воздает нашему гуманизму и бескорыстности наших действий в мире» [7]. Иными словами, «не извольте гневаться».

Зибург искренне чтил Францию как «воплощение всего, что делает человеческую жизнь благородной и прекрасной» (SDF, 318), старался понять ее и объяснить соотечественникам. Однако он смотрел на нее со стороны, а не снизу вверх; смотрел как «европеец», а не как немец, указав, что «национальная идея затрудняет Франции нахождение своего места в современной Европе» (SDF, 91).

Признавая вклад Франции в европейскую цивилизацию и культуру, он не ставил между ними знак равенства, исключающий другие страны и народы. «Идти во главе цивилизации, точнее, отождествлять с таковой французские обычаи — самое скромное из ее притязаний. Уже в начальной школе учат, что Франция и человечество — одно и то же понятие. <…> Вступить в отношения с Францией — значит либо признать французский дух единственным верным, либо согласиться на предложенное место во втором классе» (SDF, 253–254, 94). На это автор не соглашался.

Первую часть книги Зибург посвятил Жанне д’Арк, которую считал основательницей современной Франции. Казалось бы, это вполне в духе движения Aсtion française, которое объявило Орлеанскую деву своей покровительницей. Моррас делал акцент на ее монархизме, борьбе за восстановление законной королевской власти: «Самая патриотичная черта деяний Жанны д’Арк — легитимизм» [8]. Немецкий автор видел в ней создательницу национального самосознания, отождествлявшего с Богом не просто Францию, но только Францию. «Любой путь к сердцу французского бытия должен начинаться от Жанны» (SDF, 28).

Эти слова могли понравиться Моррасу, но предшествующие им привели бы в ужас: «Понять, что “Марсельеза” продолжает молитвы Жанны, — значит понять Францию» (SDF, 28). Не принял бы Моррас и тезис о том, что революция и наполеоновские войны — очередное воплощение исключительности Франции как «носителя и законного защитника цивилизации», каковым она претендовала быть во все исторические периоды, хоть и в разных формах (SDF, 71–73, 96–100).

Далеко не первым из немцев Зибург отметил отсутствие у французов расового сознания. По его словам, «можно стать французом, как можно креститься»:

«Быть французом — не значит принадлежать к расе, которую отличают одинаковый цвет волос, форма черепа или инстинкты; это значит иметь одинаковое представление о национальном духе, чувствовать себя наследником, исполнителем и продолжателем Рима и латинского мира. <…> Достаточно одного поколения, чтобы сделать из еврея с Востока “чистокровного” француза. <…> По той же причине во Франции не может развиться инстинктивное неприятие цветных рас» (SDF, 76–79).

А как же «метеки»? «Презренному “метеку” достаточно один раз во все горло крикнуть “Да здравствует Франция!”, чтобы его произвели в ранг собрата-латинянина» (SDF, 82). Однако «иностранец, столь необходимый этой стране экономически, никогда не будет любим, но лишь терпим. Француз видит в нем нахлебника, а не дающего» (SDF, 123).

Присущие французам вкус и «умение жить» восхищали автора, но рядом с ними он видел недостаток трудовой этики: «Немецкая пословица “Труд облагораживает” здесь непонятна» (SDF, 159), — и отсутствие стремления к развитию. «В глазах Франции немцы — прежде всего народ порыва и стремления вперед. В этом вся проблема» (SDF, 145).

Титульный лист французского издания книги Фридриха Зибурга «Бог во Франции» (1930)

«Бог во Франции» написан для соотечественников, поэтому германская, точнее, франко-германская, тема занимает в книге важное место. Моррас мог согласиться, хотя бы в душе, со словами: «Борьба, которую Франция ведет ради сохранения своей монополии на цивилизацию, во всем направлена против нас. <…> Нас судят — и осуждают, — меряя французской меркой» (SDF, 257–258). Но автор напомнил: «Не следует забывать, что под враждой между Францией и Германией скрывается более глубокая вражда — между Францией и миром. <…> Позиция Франции в отношении Германии — это и позиция в отношении будущего» (SDF, 257, 317).

Во время войны «народы в последний раз согласились с притязанием Франции представлять человеческую цивилизацию», но в послевоенной Европе, где набирает силу стремление к «всеобщей солидарности, исключающей духовное и политическое господство одной конкретной страны», она остается фактором разобщения и причиной конфликтов (SDF, 262–266).

Этого «бошу» простить не могли.

Велеречиво-изысканное послесловие издателя Грассе «Письмо Фридриху Зибургу о Франции» (SDF, 321–367) призвано нейтрализовать… нет, не критику — автор «Бога во Франции» не критиковал, а лишь констатировал, — но его утверждения.

Француз не отказывал немцу ни в знании предмета («вы жили у нас, вы знаете»), ни в доброжелательности («вы умеете говорить о Франции с любовью»), но пытался истолковать его утверждения «к нашей чести». Не инертность и нелюбовь к прогрессу — «постоянство» и «мудрость». Немцы понимают прогресс как «машинизм», французы — как «гуманизм». У немцев «потребность внушать страх», у французов — «потребность быть любимыми». Французская культура — дух, немецкая Kultur (для отличия от «настоящей» культуры французы писали слово по-немецки) — власть. Ответ по существу или игра словами?..

Отметим следующий пассаж: «В нескольких местах книги вы упрекаете Францию в отсутствии “европейского чувства”, конкретно в отсутствии понимания общих нужд того, что вы именуете “Европой”. Вы говорите: “Это понятие слишком широко для Франции”. Нет, господин Зибург, слишком узко! Поверьте, слово “европейский” ничего не говорит французу: это ошибка наших политиков, что после войны они стали что-то подразумевать под этим словом. Француз не может называть себя европейцем, не изменяя духу своей расы. Он чувствует себя прежде всего французом, затем человеком» (SDF, 335–336).

Противопоставление «Франции» и «Европы» приобрело особое значение в годы оккупации, когда под «европейским делом» его сторонники, а отчасти и противники, понимали участие Франции в гитлеровских планах «новой Европы». 22 марта 1941 года Зибург, прикомандированный к посольству Рейха, выступил в Париже с лекцией «Франция вчера и завтра», утверждая, что «перемены в Европе не навязаны Германией, но стали неизбежным последствием мировой эволюции, которую война лишь ускорила». Слушателям его представил не кто иной, как Грассе, напомнивший, что «объявленный новый порядок, несомненно, может быть установлен только силой», но перевел разговор в сферу литературы, «международной духовной жизни, во многом свободной от сиюминутных политических соображений» [9].

Автора и издателя приятно удивила популярность книги, вызвавшей разноречивые отклики, вплоть до критики с точки зрения астрологии: Зибург не учел, что Франция — Меркурий и Солнце, а Германия — Сатурн и Луна, сочетания которых определят дальнейшие отношения стран [10]. Критик Рене Гийюэн, ранее опубликовавший содержательный разбор «Защиты Запада», прочитал подаренную Зибургом с дружеской надписью книгу (экземпляр в моем собрании) и оставил много помет карандашом, однако его рецензию я не нашел. Как не нашел и речь Пуанкаре (в «Боге во Франции» ему посвящен хвалебный этюд) с рефреном «Нет, господин Зибург…» [11].

Инскрипт автора критику Рене Гийюэну на авантитуле французского издания книги «Бог во Франции». Собрание В.Э. Молодякова

Получив книгу от издателя, Моррас наверняка хотя бы пролистал ее, но его отклик нам неизвестен. Зато откликнулись Массис (HMD, 179–190; переработанный и дополненный вариант: HMG, 158–169) и его младший друг Робер Бразийяк, восходящая звезда литературной критики L’Action française.

Симпатии автора к Франции показались обоим внешними, неглубокими, а то и неискренними. Обратив внимание читателей на купюры в переводе, из которого исчезли многие инвективы против французского империализма — не только «идейного», но дипломатического, экономического и военного, — Бразийяк выразительно озаглавил свой отклик «Германская контрабанда». «Под словом “солидарность”, — цитировал он одну из исключенных фраз, — Франция всегда понимала согласие бывших союзников, которых она называет “народами доброй воли”, против мятежного духа побежденных врагов». По мнению критика, внимания французов достойны только суждения Зибурга о двусторонних отношениях, а «остальное, Бог мой, лишь доказывает взаимную непостижимость двух народов» [12].

Похожего мнения придерживался Массис: «Хорошо, что книгу Зибурга узнают во Франции: это лучше, чем похвала, это предупреждение» (HMG, 169). У немецкого автора, «принадлежащего к молодому, новому, еще варварскому народу и гордого этой принадлежностью» (HMG, 165), критик нашел новые доказательства того, что немцы руководствуются «философией становления», для которой нет ничего определенного и постоянного, «творческим динамизмом», противостоящим «стабилизму». В последнем Зибург видел главную слабость Франции перед лицом наступающего «динамизма».

«Говоря прямо, — парировал Массис, — философия становления, по сути являющаяся немецкой, проявляет себя как бесконечный разрушительный оппортунизм» (HMD, 187). Вслед за своим учителем Моррасом он трактовал это как конфликт «варварства» и «цивилизации», напомнив, что «греко-латинская культура и связанная с ней человеческая традиция не являются для немцев фундаментальной ценностью цивилизации» (HMD, 183).

Обложка книги Анри Массиса «Германия вчера и послезатра» (1949)

Предостерегая соотечественников от отношения к Германии как к «стране, подобной всем другим» (HMD, 179), Массис утверждал, что немецкие понятия о «человеке», «цивилизации», «праве», «интеллектуальных и моральных ценностях» отличаются от «цивилизованных», то есть французских и единственно верных, и характеризуются «непреходящей враждебностью ко всем человеческим идеям, которые не допускают превращения жизни в неконтролируемый кошмар» (HMD, 190).

«Для нас понятия об обещании и договоре есть основа всей цивилизации» (HMD, 188), — провозгласил Массис, а немцы не приемлют категорию «ответственности». «Говоря прямо», речь шла об ответственности за развязывание мировой войны и о пересмотре Версальского «мира», основанного на тезисе об исключительной вине Германии. «Что для Жизни эти клочки бумаги?» — иронизировал французский критик (HMG, 166).

Аргументы из «Защиты Запада» и своей критики в адрес Зибурга Массис повторил в небольшой книге «Германия вчера и послезавтра» (1949). Для него ничего принципиально не изменилось: поверженная Германия напоминала то, что было после Первой мировой… вплоть до начала Второй.

«Сегодняшняя ошибка, как и вчерашняя, — мы говорим здесь только о политической ошибке — заключается в обращении с немцами, как будто они во всем похожи на других, тогда как это очень особенные люди. <…> Денацифицировать их? Следует сказать: дегерманизировать! Потому что речь идет о сущностном изменении, а не о временнном обезвреживании». Не закавычивая цитату и не указывая источник, Массис повторил известные слова Сталина о том, что «Гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское остается» — только в этом он видел доказательство «вечной угрозы» [13].

«Бог во Франции» принес Зибургу успех во Франции (Массис назвал его «странным»), где позже вышли еще 10 его книг. В их числе «Какой будет Германия» (1933), написанная в последний год Веймарской республики и оперативно выпущенная Грассе в переводе философа Пьера Клоссовски под названием «Защита германского национализма».

Повторяя прежние тезисы: устремленность немцев в будущее, любовь к труду ради труда, к процессу творчества, а не к результату в противовес французскому прагматизму и стремлению к законченности форм как совершенству, — автор от рассуждений о том, что «для нас завершенность означает смерть» («только законченная вещь имеет ценность», повторял Моррас), перешел к конкретным политическим проблемам.

Инскрипт автора Эжену Фабру на авантитуле книги «Германия вчера и послезатра». Собрание В.Э. Молодякова

Целью послевоенной политики «союзников» Зибург назвал «как можно более радикальное и длительное ослабление Германии», которой «в принципе сохранили жизнь, но постарались сделать ее практически невозможной» (SNA, 42). «Мы ни на миг не поверим, что сохранение мира зависит от исполнения Версальского договора», — подчеркнул он (SNA, 111), добавив, что «полагаться на твердость Франции в деле спасения цивилизованного мира от гибели — чистой воды иллюзия» (SNA, 191).

По утверждению Зибурга, «франко-германский диалог в настоящее время — не что иное, как французский монолог, слабеющий отзвук которого теряется в пустоте» (SNA, 189), а «ссылки на “человечество” всегда служат одному народу лишь предлогом для навязывания другому своих моральных ценностей» (SNA, 124).

Французов особенно должны были встревожить рассуждения автора о «бескорыстности» германского милитаризма как этического проявления национального духа и о необходимости всеобщей воинской повинности — для «формирования нации» (SNA, 89), которая, по мнению Зибурга, еще находится в процессе обретения единства, для «наиболее полного воплощения моральной воли немцев» (SNA, 82) и «восстановления утраченной связи между индивидуумом и государством» (SNA, 77), а вовсе не для подготовки новой агрессии.

Восстановив в марте 1935 года, через два года после выхода французского перевода, всеобщую воинскую повинность, нацисты объясняли это не только соображениями «чести», «равенства» и «безопасности», но желанием воспитать у молодежи сознание единства Рейха, «дать им узнать Германию», а не только свою провинцию, как писал Гитлер в «Майн Кампф» [14].

 

Сокращения

HMD — Henri Massis. Débats. I. P,: Plon, 1934.

HMG — Henri Massis. La guerre de trente ans. Destin d’un âge. 1909–1939. P.: Plon, 1940.

SDF —Sieburg F. Dieu est-il Français? P.: Bernard Grasset, 1930.

SNA —Sieburg F. Défense du nationalisme allemand. P.: Bernard Grasset, 1933.

 

Примечания

↑1. Benjamin R. Les augures de Genève. P., 1929. P. 77.

↑2. Перепечатано: Massis H. Allemagne d’hier et d’après-demain, suivi de Germanisme et Romanité par Georg Mœnius. P., . Р. 101–146; далее цит. без сносок.

↑3. Цит. по: Toda M. Henri Massis. Un témoin de la droite intellectuelle. P., 1987. P. 268–269.

↑4. De Brinon F. France — Allemagne. 1918–1934. P., 1934. P. 133–134.

↑5. Bainville J. L’Allemagne. Vol. II. P.: Plon, 1939. P. 117.

↑6. Единственная биография — von Buddenbrock C. Friedrich Sieburg (1893–1964), un journaliste allemand à l’épreuve du siècle. P., 1999 – сводится к изложению фактов жизни и содержания сочинений Зибурга, но не освещает их восприятие во Франции.

↑7. Cher maître… Lettres à Charles Maurras. (Éd.) Pierre-Jean Deschodt. N.p., 1995. P. 377.

↑8. Maurras Ch. Jeanne d’Arc. Louis XIV. Napoléon. P., 1937. P. 58.

↑9. Изложение: von Buddenbrock C. Friedrich Sieburg. P. 187–189.

↑10. Heugel J. A propos du livre de M. Friedrich Sieburg “Dieu est-il Français?”. P., 1931.

↑11. Упомянуто: von Buddenbrock C. Friedrich Sieburg. P. 62.

↑12. Contrebande germanique // Robert Brasillach. Œuvres complètes. T. XI. P., 1964. P. 33–38.

↑13. Massis H. Allemagne d’hier et d’après-demain. Р. 10, 13.

↑14. Benoist-Mechin. Histoire de l’armée allemande. Vol. II. P., 1938. P. 601–602.