О новом польском «мемориальном законе»

6 февраля президент Польши Анджей Дуда подписал новый закон, касающийся исторической памяти и принятый Сеймом 26 января. В российской прессе появилась информация о нем, но она не всегда точна. Вот что на самом деле произошло.

Сторонники закона представляют его в довольно невинном свете, как реакцию на распространенную в зарубежной прессе формулу «польские лагеря смерти». Лагеря эти и в самом деле находились на территории Польши, но, конечно, они были нацистскими, а не польскими. Однажды (в 2012 году) Барак Обама упомянул «польские лагеря» в официальной речи, и Белому дому пришлось извиняться. Однако информация, что новый закон запрещает именно эту формулировку, не соответствует действительности. Такие предложения действительно высказывались во время обсуждения (оппозиционной либеральной партией «Гражданская платформа»), но не были приняты во внимание. Закон на самом деле гораздо хуже. Вот текст его самой важной статьи:

«Возложение публично и вопреки фактам на польский народ и польское государство ответственности за совершение или за пособничество в совершении нацистских преступлений, совершенных немецким Третьим рейхом […], или за другие преступления, представляющие собой преступления против мира, [преступления против] человечности или военные преступления, а также грубое преуменьшение любым другим способом ответственности истинных виновников этих преступлений наказывается штрафом или тюремным заключением на срок до трех лет».

Что в этом ужасного? Ведь и в самом деле нехорошо возлагать на одного человека (страну, народ) ответственность за неблаговидные деяния других, равно как и преуменьшать ответственность настоящих преступников. Можно спорить, надо ли сажать в тюрьму за «неправильные» высказывания о прошлом (на мой взгляд, не надо), но очевидно, что запрещенные законом высказывания — неправильные. Но проблема в том, что, кроме совершенных нацистами преступлений, закон — как бы между делом — запрещает обвинять поляков и в «других преступлениях» — а под эту формулировку можно подвести все что угодно. Тем более что в истории Польши, как и в истории большинства стран, «других преступлений» было немало. Разберемся по порядку.

Прежде всего, закон принадлежит к числу так называемых мемориальных законов, которые вводят уголовное наказание за те или иные высказывания о прошлом. Такие законы появились в 1980-е и 1990-е годы, и сейчас они имеются приблизительно в 30 европейских странах (а также в Израиле и Руанде). Большинство из них запрещает или отрицание Холокоста, или отрицание геноцидов и преступлений против человечности вообще. У этих законов есть как сторонники, так и противники, но это все-таки законы, смысл которых состоит в защите памяти жертв, так что интенция у большинства из них симпатичная (к нескольким проблемным случаям мы еще вернемся).

Но есть и другие мемориальные законы, которые защищают память палачей, — например, принятый в России в 2014 году закон, предусматривающий тюремное заключение за критику внешней политики Сталина в годы Второй мировой войны, или турецкий закон 2005 года, запрещающий оскорблять турецкое государство, что на практике означает запрет называть геноцидом истребление полутора миллионов армян в Османской империи в 1915 году.

В Польше, Чехии, Венгрии, Литве и Латвии есть законы, предусматривающие уголовное наказание за отрицание не только нацистских, но и коммунистических преступлений против человечности. У российского руководства эти законы вызывают аллергию, потому что они уравнивают нацизм и советскую систему и тем самым подрывают культ Великой Отечественной войны, на который опирается путинская идеология. Но эти законы понятны в свете исторического опыта упомянутых стран: ведь для них победа над фашизмом обернулась советской оккупацией, которая длилась четыре десятилетия.

Проблема с этими законами не в том, что они имеют антироссийскую направленность — она тоже понятна: когда Кремль бряцает оружием, требует возврата к Ялтинской системе (то есть к послевоенному разделу мира) и вторгается в соседние страны, трудно воспылать любовью к России, несмотря на «великое русское слово» и блины с икрой. Проблема в том, что, запрещая отрицать преступления фашизма и коммунизма, обсуждаемые законы ничего не говорят о вовлеченности части населения соответствующих стран в эти и другие подобные преступления.

Холокост в Восточной Европе (включая не просто СССР, но и западные области собственно России) отличался особой жестокостью: если во Франции, например, фашисты истребили меньше четверти евреев, то в Восточной Европе — 95 процентов! И это потому, что местные жители в большинстве своем относились к преследованию евреев с одобрением или безразличием, а многие и сами активно участвовали в расправах — как из-за традиционного антисемитизма, так и потому, что считали евреев агентами Москвы, что всячески разжигалось гитлеровской пропагандой. И вместе с фашистами, и без фашистов, и до их прихода, и даже после их изгнания местное население в массовом порядке истребляло евреев. В СССР, например, погромы, стоившие жизни десяткам тысяч евреев, нередко начинались еще до появления немцев летом 1941 года: едва только советское начальство в панике удирало подальше на Восток и возникал вакуум власти. А в Польше и после войны, за один только первый послевоенный год, были убиты 1200 евреев, в том числе люди, выжившие в нацистских лагерях смерти и вернувшиеся домой, чтобы погибнуть от рук польских националистов.

Память об этом «народном Холокосте» по понятным причинам весьма болезненна, и в типичном случае восточноевропейские народы и правительства предпочитают замалчивать его, выставляя себя в качестве настоящих жертв как нацизма, так и коммунизма.

Случай Польши несколько специфичен. В отличие от большинства стран Восточной Европы, Польша не была союзником нацистской Германии, тогда как Венгрия, Румыния, Болгария, Словакия и Хорватия добровольно или вынужденно встали под гитлеровские знамена. Польша вписала славные страницы в историю антифашистского сопротивления. Ее человеческие потери в пропорциональном отношении были выше, чем в любой другой стране (17% граждан Польши, включая польских евреев, погибли во время войны, по сравнению с 13% граждан СССР). В послевоенный период Польша всячески поддерживала свою репутацию антифашистской страны и, в частности, внесла важный вклад в судебные преследования нацистских военных преступников. Но при этом, по словам одного польского историка, поляки постоянно «боролись с евреями за пальму мученичества». Нечто похожее имело и все еще имеет место и в России, где главными жертвами фашизма обычно считаются русские (в лучшем случае «народы СССР»), хотя из 9 миллионов европейских евреев в Холокосте погибло 6 миллионов.

Подъем национал-популизма сегодня имеет место почти везде в мире, но Восточная Европа в этом несомненный лидер. Авторитарные режимы (а не просто популистские партии) сложились в России Путина, Турции Эрдогана, Венгрии Виктора Орбана. После прихода к власти в 2015 году Ярослава Качиньского и его партии «Право и справедливость» Польша тоже стремительно продвигается по этому пути.

Национал-популистские режимы всеми силами «отмывают» историю своих стран, отрицают или замалчивают участие их народов в преступлениях против человечности. Типичным приемом является нормализация истории: у нас, мол, все было, как у всех. И то сказать, мало таких стран и народов, у которых нет скелетов в шкафу.

Но масштаб совершенных разными народами преступлений и неблаговидных деяний весьма различен, равно как различна и степень их сегодняшней готовности если не исправить содеянное (как его исправишь?), то по крайней мере признать свою долю ответственности и сделать все, чтобы ничего подобного не повторилось в будущем. Для демократической политики памяти, которая преобладает на Западе, характерно признание, в том числе и на законодательном уровне, совершенных в прошлом соответствующими правительствами и народами преступлений. Ведь геноцид — это по определению государственное преступление: кто, кроме государства, мог в массовом масштабе истреблять людей в Новое время? Во многих западных странах существовали фашистские или профашистские режимы, и именно их преступления там сейчас запрещено отрицать.

Напротив, для менее демократических и тем более авторитарных режимов характерно замалчивание преступлений прошлого. Это примерно то же, с чем мы постоянно сталкиваемся в повседневной жизни: сильный и уверенный в себе человек в состоянии признать свои ошибки и извиниться, а люди послабее и особенно те, кто чувствует себя «не в своем праве», агрессивно доказывают, что виноваты все, кроме них.

Вернемся теперь к Польше. Новый закон вносит поправки в принятый в 1998 году закон о создании Института национальной памяти — весьма важного государственного учреждения, своего рода «министерства памяти», которому были переданы архивы секретных служб коммунистической эпохи и поручена работа по увековечению памяти жертв политических репрессий. Покойный Лех Качиньский в годы своего президентства (2005–2010) сделал институт важным инструментом политики декоммунизации, а в последние годы его функции неоднократно расширялись по мере углубления этой политики. Новый закон — очередной шаг в этом направлении.

Декоммунизация — феномен довольно сложный. С одной стороны, без нее были бы невозможны рыночные реформы и демократические преобразования, тем более что бывшая номенклатура постоянно вставляла палки в колеса реформаторам и стремилась проводить преобразования исключительно в своих собственных интересах (Россия дает здесь яркий пример). С другой стороны, в большинстве стран Восточной Европы националисты активно поддерживали декоммунизацию, стараясь использовать ее против своих соперников из социал-демократического лагеря (в отличие от России, во многих странах бывшего советского блока бывшие коммунисты стали не столько национал-популистами, сколько социал-демократами). К тому же Запад поддерживал декоммунизацию, но отнюдь не национализм, и националисты нередко стремились предстать сторонниками декоммунизации.

Но и сам национализм, в свою очередь, тоже сложное явление. В посткоммунистической Восточной Европе, в частности, большим влиянием пользуется либеральный (или демократический) национализм: ведь построение демократического общества предполагало освобождение от советского господства, то есть было одновременно и национально-освободительным движением. Либеральные националисты порой блокируются с радикальными националистами, поскольку у них есть общая цель — национальная независимость. Но это все же весьма разные силы: либералы стремятся к европейской интеграции и демократии, радикальные националисты склонны к авторитаризму и популизму. И, конечно, между этими полюсами есть много переходных ступеней. Так что декоммунизация имеет и демократическую, и националистическую составляющую, и в разных странах в разные периоды то одна, то другая выдвигается на первый план.

Последний этап декоммунизации в ряде стран Восточной Европы — особенно на Украине, в Польше и в Прибалтике — очевидно связан с угрозой, которую агрессивная политика Путина представляет для независимости этих стран. И это понятная составляющая декоммунизации. Разрушение памятников коммунистической эпохи, возможно, могло бы проводиться более избирательно, но они и в самом деле обычно воспринимаются в Восточной Европе как памятники оккупантам. Не забудем и то, насколько эстетически отвратительными они в огромном большинстве были. Российская пресса вслед за МИДом негодует по этому поводу, а лично мне кажется, что и нам было бы неплохо избавиться от каменных и бронзовых лениных, дзержинских, павликов морозовых (сохранились, представьте, и памятники «герою-пионеру») вместо того, чтобы пополнять ряды идолов сталиными, иванами грозными и прочими монстрами.

Но есть и несимпатичная, мягко говоря, сторона в польской или украинской политике декоммунизации. Так, на Украине в 2015 году приняли закон, запрещающий среди прочего критические высказывания относительно «борцов за независимость Украины» (правда, уголовное наказание за нарушение этого запрета законом, к счастью, не предусмотрено). Памятники лидерам украинского сопротивления Степану Бандере и Роману Шухевичу воздвигнуты во многих украинских городах. Отчасти это объяснимо, но при этом затушевывается, что украинские националисты, как и многие рядовые украинцы (а равно и русские, белорусы, литовцы и так далее), были замешаны в преступлениях против человечности и в массовых убийствах евреев. А на Украине и в убийствах поляков: например, в ходе Волынской резни 1943 года украинцами было уничтожено, по некоторым данным, 70 тысяч поляков.

Понятно, почему в Варшаве, да и не только там, с крайним раздражением восприняли украинский закон 2015 года. Но в Польше у власти стояли тогда либералы из «Гражданской платформы», и они, осудив закон, отказались от ответных мер, чтобы даже косвенно не поддержать российскую агрессию против Украины. Это соответствовало мудрой польской традиции: еще в 1980-е и 1990-е годы Польша проводила политику памяти, в значительной мере направленную на развитие открытого диалога и примирения с соседями относительно трагических страниц истории. Главным в этой политике были уступки и признание своей собственной доли ответственности за эти трагедии. Таким путем в значительной мере удалось достигнуть примирения с Литвой, «простив» ей захват некогда польского города Вильно, который после советско-фашистского раздела Польши в 1939 году стал столицей Литвы Вильнюсом, а также и с Украиной — по поводу Волынской резни и насильственного выселения украинцев из «народной Польши».

Но националисты из «Права и справедливости», придя к власти в 2015 году, отказались от подобной политики, стремясь, как и националисты в других странах (включая нынешнее российское руководство), не преодолевать конфликты вокруг интерпретации прошлого, но раздувать их, обвиняя во всем других и обеляя себя. В России, например, принято считать, что между нацизмом и сталинизмом была пропасть, что Гитлер был агрессором, а Сталин — миротворцем, что немцы оккупировали, а русские освобождали другие страны и что никакой несвободы, никаких репрессий на штыках Красной армии мы никому не принесли. Равно и польские националисты считают, что поляки не имели отношения к истреблению евреев, не угнетали подвластных им украинцев и белорусов, а только боролись за свою свободу.

Уже закон о создании Института национальной памяти в 1998 году запретил под страхом уголовного наказания отрицать преступления нацистского и коммунистического режимов. Однако Холокост в законе упомянут не был, и нацистские преступления, как это и было принято при коммунистах, были определены как преступления против польского народа. Конечно, евреи Польши были польскими гражданами, но все же это был не лучший способ запретить отрицание Холокоста. Скорее, это было продолжением соперничества с евреями «за пальму мученичества».

Позднее, в 2008 году, при Лехе Качиньском, партия «Право и справедливость» предложила закон, вводящий тюремные сроки за «клевету на польский народ», причем имелись в виду именно обвинения поляков в соучастии в Холокосте. Но тогда Конституционный суд счел, что закон этот был принят с нарушениями, и отменил его. При этом Польша остается одной из редких стран, чей Уголовный кодекс включает норму, запрещающую оскорбления в адрес «польского народа и государства». В 2016 и 2017 годах, уже при нынешнем руководстве, в Польше были приняты законы, расширяющие права Института национальной памяти и предусматривающие снос памятников советской эпохи.

Закон 2018 года предусматривает несколько изменений. Прежде всего, он вменяет в обязанность Институту национальной памяти работу по «охране доброго имени Польской Республики и польского народа» (эвфемизм для отмывания истории). Далее, он расширяет список преступлений, за отрицание которых вышеупомянутый закон 1998 года ввел уголовное наказание: к преступлениям нацистов и коммунистов теперь добавлены «преступления украинских националистов и членов украинских организаций, которые сотрудничали с немецким Третьим рейхом» (имеются в виду, прежде всего, Организация украинских националистов и Украинская повстанческая армия). Польша тем самым отвечает на украинский закон 2015 года, запретивший критиковать эти организации. Но самое главное, и именно это вызвало взрыв негодования по всему миру и особенно в Израиле, заключается в процитированной выше статье.

По сути дела, новый польский закон вводит уголовное наказание за обвинения поляков в соучастии в истреблении евреев, подобно тому как российский закон 2014 года позволяет сажать в тюрьму за критику внешней политики Сталина, а украинский закон 2015 года запрещает обвинять «борцов за независимость Украины» в каких бы то ни было преступлениях. Все эти законы (равно как и турецкий закон 2005 года) не просто замалчивают преступления соответствующих народов и правительств, но прямо запрещают обвинять их в этих преступлениях (правда, повторюсь, украинский закон хотя бы не позволяет сажать в тюрьму его нарушителей).

Это весьма тревожная тенденция. Первые законы, запретившие отрицать преступления коммунизма, принятые в Польше в 1998 году, в Чехии в 2000 году, в Венгрии и Литве в 2010 году, а также в Латвии в 2014 году, «всего лишь» замалчивали неблаговидные деяния собственных народов. Самым ярким примером здесь была Литва, запретившая отрицать «преступления против человечности и военные преступления, совершенные СССР и нацистской Германией на территории Литовской Республики или против жителей Литовской Республики», как если бы сами литовцы не убили ни одного еврея и/или не служили в КГБ. Но надо было сделать еще один шаг, чтобы от простого «отмывания» национального прошлого перейти к прямой законодательной защите памяти палачей. Пример здесь подала Турция, запретив в 2005 году называть истребление армян геноцидом, за ней в 2014 году последовала Россия. А теперь и Польша…

Правда, польский случай и здесь несколько специфичен. С одной стороны, он еще неприятнее, чем аналогичные истории в России и Турции. Ведь Польша — член Европейского союза и к тому же самая крупная страна из числа «новых демократий» — если, конечно, ее еще можно считать демократией. Авторитарные режимы на границах Евросоюза — это плохо, но тенденции к авторитаризму внутри объединенной Европы — еще хуже. Но с другой стороны, польский закон все-таки запрещает память о преступлениях отдельных поляков, пусть и довольно многочисленных, тогда как русский и турецкий законы берут под защиту государства, запятнавшие себя преступлениями против человечности, что гораздо опаснее. Культ государства, во имя которого допустимо запрещать память о государственных преступлениях, может послужить оправданием новых преступлений. Что и происходит как в России, так и в Турции — пока, к счастью, в несопоставимо меньших масштабах, чем в прошлом.

Западноевропейские законодатели, предлагая первые мемориальные законы в 1980-е и 1990-е годы, преследовали благородные цели — преодолеть национализм и осудить преступления прошлого, чтобы сделать невозможным их повторение. Демократическая политика памяти, основанная на сочувствии и уважении к жертвам этих преступлений, стала важной составляющей политической культуры либеральных демократий. Однако подъем популизма в 2000-е и 2010-е годы привел к распространению совершенно другой политики памяти, основанной на агрессивном национализме, во многом напоминающем национализм 1920-х и 1930-х годов. Сегодняшние националисты либо замалчивают преступления своих предшественников, либо прямо запрещают называть их преступлениями.

В 1936 году французский историк Эли Алеви назвал свое время эрой тираний. В самом деле, в большинстве европейских стран сложились тогда тоталитарные или авторитарные режимы. Сейчас, к сожалению, возникает опасность наступления новой эры тираний — по крайней мере, в Восточной Европе, включая Россию и Турцию. И мы видим, как сегодняшние тираны защищают память о тираниях прошлого.

О реакции Американской исторической ассоциации на недавно принятый в Польше закон об исторической памяти можно прочитать здесь.