Красная весна в Париже

Полвека назад произошла первая постиндустриальная революция.

Улицы перекрыты баррикадами. Толпы людей запрудили центр города. Полиция бросается в атаку, люди отбиваются. Лозунги поражают парадоксальностью. Никто не работает, все говорят о политике. Весна 1968 года, Париж. Загадочная революция, которая стала кульминацией мировой волны массовых протестов и социально-политических потрясений, известных как «бурные шестидесятые». Относительно сытая страна (впрочем, так ли уж голодны мы были в конце 80-х годов, когда началось нечто подобное в СССР?). Относительная демократия де Голля: контролируемая многопартийность, престарелый президент и всесилие его администрации. Экономический рост 5% (правда, без столь же быстрого роста зарплат). Индустриальное общество построено. Мещанин получил право на сытость. Но достаточна ли сытость для человеческого существа? Отличается ли Человек от сытого животного в стойле? И куда двигаться дальше? Или наступил «конец истории»?

Вторая половина ХХ века требовала от развитых государств вложений в научно-техническую революцию. Иначе не удержаться в гонке Холодной войны. После войны вчетверо выросло число студентов. Перепроизводство специалистов привело к всплеску молодежной безработицы и ухудшению условий жизни студентов. В студенческих городках царили архаичные административные правила, напоминающие советские. Например, в общежитиях нельзя было посещать друзей противоположного пола. Это вызвало недовольство.

Но все началось с другого повода. 22 марта 1968 года группа студентов, вовлеченных в охватившую весь западный мир кампанию солидарности с Вьетнамом, захватила несколько университетских помещений. Зачинщиков, включая лидера — студента-анархиста из Германии Д. Кон-Бендита, — вызвали в университетский суд на 2 мая. Однако «хулиганы» создали «Движение 22 марта» и продолжили агитацию — в том числе и против университетской административной системы. Активные студенты раскололись на правых и левых. Назревали столкновения, и ректор 2 мая закрыл университет, полиция оцепила Латинский квартал — место близ университета Сорбонны.

3 мая студенты вышли на улицу. Демонстрация протеста была организована профсоюзами — Национальным союзом студентов Франции (лидер — Ж. Саважо), где сильные позиции занимали леваки из Федерации революционных студентов. Митингующие попытались пройти в Латинский квартал. Начались столкновения с Ротами республиканской безопасности (ЦРС) — французским аналогом ОМОН. Были избитые и арестованные. Университетская общественность была возмущена. Преподаватели объявили забастовку. 5 мая к забастовке университетов присоединились лицеи — профсоюзные связи действовали как бикфордов шнур. Деголлевская система не была намерена уступать. 6 мая Латинский квартал заполнили десятки тысяч студентов и преподавателей. Их снова атаковали ЦРС. Было 739 раненых. Отбиваясь от полицейских, студенты стали строить баррикады — символ революции.

Действия ЦРС были жестокими, и симпатии большинства парижан были на стороне студентов — с крыш в полицию полетели увесистые предметы. Бойцов баррикад кормили и прятали жители. 10 мая, в «ночь баррикад», было возведено более 60 мощных баррикад. 13 мая по призыву профсоюзов на улицы городов вышли сотни тысяч людей. С этого момента улицы были наводнены народом почти каждый день. По приказу премьера Ж. Помпиду полиция оставила Сорбонну. «Брешь» была пробита.

Над демонстрациями и баррикадами реяли красные и черные знамена, портреты Ленина (шокирующий символ революции, качественных перемен), Че Гевары (секс-символ революционной самоотверженности), Бакунина (символ бунта) и Кропоткина (символ свободной и солидарной утопии).

На стенах появлялись «странные» лозунги: «Будьте реалистами — требуйте невозможного!», «Вся власть — воображению!», «Нельзя любить рост ВВП»; «Под мостовыми — пляжи» и др. Характерно, что тогда на эти остроумные фразы не было предъявлено авторского права — мы, как правило, не знаем, кто их придумал. Как сегодня часто не знаем авторов популярных интернет-мемов и фраз. Тогда это выглядело просто парадоксами. Сегодня власть воображения — часть нашей виртуализированной реальности. Экологическому мышлению понятно стремление человека освободиться от искусственной среды «мостовых» и скепсис в отношении роста ВВП, разрушающего природу, но не гарантирующего здоровое, доброкачественное обеспечение потребностей. Революция 1968 года, при всем несовершенстве ее конструктивной программы, стала моментом, когда не отдельные философы, а массы ставили проблемы XXI века. Это был вызов современной индустриальной цивилизации, основанной на четком разделении труда, строгой регламентации и иерархичности, обусловленности и управляемости.

Есть такое понятие — «ранние» революции (например, «раннебуржуазные»). Они скорее ставят, чем реализуют задачи перехода общества в качественно новое состояние. Они так же несовершенны, как были несовершенны первые самолеты, которые совсем не похожи на современные авиалайнеры. Но без этажерок начала ХХ века не было бы авиалайнеров. Без «раннебуржуазных» (раннеиндустриальных) революций не было бы капитализма и индустриального общества. В середине ХХ века западные индустриальные общества подошли к грани, создавшей предпосылки для возникновения новых общественных отношений — постиндустриальных. «Бурные шестидесятые», ярчайшим проявлением которых стал «красный май» в Париже, осуществили социально-психологический сдвиг в средних слоях общества, который положил начало качественным изменениям социума, связанным с креативностью, информатизацией, виртуализацией и возникновением неформальных движений горизонтального типа.

Студенты заняли Сорбонну и близлежащий театр Одеон. Здесь они стали организовывать новую жизнь, основанную на самоуправлении. Шло круглосуточное обсуждение политических и философских вопросов. В моде были неортодоксальные марксистские идеи, анархизм, фрейдизм, философская непредопределенность. В университетах, а затем и на некоторых предприятиях возник виртуальный мир свободы, когда возможно все. «Критический университет» и другие сообщества вырабатывали смелые социальные проекты внедрения самоуправления во все сферы жизни. Здесь были популярны такие интеллектуалы, как Ж.-П. Сартр, Г. Маркузе, А. Камю, синтез достижений марксизма, анархизма и фрейдизма. Мао Цзэдун, Ф. Фанон и М. Икс тоже имели своих поклонников, ведь они бросили вызов господству развитых стран. Парижские бунтари видели себя в центре мирового революционного тайфуна. Неслучайно все началось с солидарности с Вьетнамом.

Рабочих тоже «достала» потогонная система, выматывающая изо дня в день. Если сначала «бунтующие студенты» встречали у ворот предприятий холодный прием («с жиру бесятся»), то постепенно революционная агитация и общая остановка делали свое дело. Рабочие останавливали станки и занимали предприятия. Забастовку поддержала Французская демократическая конфедерация труда, в которой большим влиянием пользовалась левацкая Объединенная социалистическая партия (ОСП) М. Рокара, выдвинувшая синдикалистский лозунг «профсоюзной власти». Затем забастовку поддержали прокоммунистические профсоюзы из Всеобщей конфедерации труда. Дороги парализовали крестьяне, перекрывавшие путь своей техникой. Они тоже не хотели «жить по-старому». К 20–21 мая бастовало более 10 миллионов человек. Франция остановилась.

Повсеместно создавались комитеты действия — органы революционного самоуправления. В Нанте, а затем и ряде других городов, забастовочные комитеты стали брать на себя управленческие функции. Кое-где работа возобновилась, но не в пользу собственников предприятий, а в пользу коллективов, которые стали налаживать продуктообмен с крестьянами. Дороги на Швейцарию были запружены дорогими автомобилями. Одновременно более решительные правые стали создавать Комитеты гражданского действия (затем — Комитеты защиты республики) для сопротивления революции. Франция стремительно летела в неизвестность.

24 мая де Голль выступил с обращением к нации и объявил о референдуме по поводу форм «участия» трудящихся в управлении производством. Это была важная уступка, но не соответствовавшая моменту. Самым популярным словом был «социализм», под которым понимали посткапиталистическое устройство жизни, основанное на самоуправлении. При этом ни коммунисты, ни соцпартия не пользовались популярностью. Коммунисты вообще старались держаться в тени: «старшие товарищи» из Кремля объяснили им, что никакой революционной ситуации нет, поскольку де Голль нужен СССР для поддержания европейского баланса.

25 мая силы порядка все же попытались взять инициативу в руки, но это привело к кровавым столкновениям: 1500 человек было ранено, 800 арестовано, погибли один студент и один полицейский. Страна встала на край гражданской войны. В этих условиях представители профсоюзов и правительства встретились на улице Гренелль и договорились об условиях прекращения стачки. Профлидерам удалось добиться всего, за что они выступали раньше, — повышения зарплат на 15%, 40-часового рабочего дня. Но в Гренелльском протоколе не было главного — ничего о социальных преобразованиях, о самоуправлении. Часть рабочих отказались поддержать такой компромисс. Забастовка продолжалась.

29 мая де Голль покинул страну и вылетел в германскую группу французских войск к генералу Массю. Договорившись о поддержке, президент вернулся в Париж 30 мая, отменил референдум и распустил парламент, назначив всеобщие выборы на 23 и 30 июня. Социальное недовольство было направлено в привычное избирательное русло. Расчет был правильным: избирательный бюллетень позволял мобилизовать силы консервативной Франции и расколоть левых. На улицы вышла объединенная демонстрация правых — их было не меньше, чем левых. В столицу были введены войска.

Выборы привели к поражению левых. Бунтующая часть Франции не хотела голосовать за левые партии, которые показали свою неспособность понять требования студентов и бастующих рабочих. Забастовщики соглашались на материальные уступки и выходили из стачки. Студенты, обсудив все мировые проблемы, были вытеснены в июне из Сорбонны. Энергия ранне-постиндустриальной революции выдыхалась.

Через год де Голль провел все-таки свой референдум, потерпел поражение и отправился в отставку. 1968 год не повлек с собой даже половинчатых реформ. В то время еще не возникли предпосылки для самостоятельного развития принципиально новых постиндустриальных отношений, а капиталистическая форма индустриального общества оказалась достаточно гибка и динамична, чтобы интегрировать новые социально-культурные явления и изолировать очаги социального недовольства. Но в мае 1968 года принципы современного мира были подвергнуты всеобщему сомнению и определился вектор дальнейшего движения развитых стран. История перезагрузилась.