Нью-Йоркская школа, часть III. Тед Берригэн и Элис Нотли

Жизнь как поэзия и поэзия как жизнь: Тед Берригэн

Ко второму поколению поэтов Нью-Йоркской школы принадлежат Тед Берригэн (1934–1983), его вторая жена Элис Нотли (р. в 1945), Рон Пэджет (р. в 1942), нынешний канцлер Академии американских поэтов, а также его школьный друг и сподвижник, художник, прозаик и поэт Джо Брэйнард (1942–1994). Тед Берригэн (Эдмунд Джозеф Майкл Берригэн-младший) родился в г. Провиденс в штате Род-Айленд в католической семье. После окончания школы проучился год в колледже Провиденс, после чего был призван в армию и был послан в Корею в 1954 году, но в боевых действиях не участвовал и спустя 16 месяцев часть, в которой он служил, была передислоцирована в г. Тулса, в штате Оклахома, где по окончании службы окончил в 1959 году местный университет и получил сначала степень бакалавра, а в 1962 году степень магистра, написав диссертацию о творчестве Бернарда Шоу. Любопытно, что Берригэн вернул свой диплом магистра, в записке приписав, «что он не магистр искусства», а в разговоре с друзьями добавлял, что «он поэт потому, что пишет стихи, а не потому, что магистр искусств; сказать так означало бы, что поэзия — ремесло, которому можно научиться». Берригэн был высокого мнения о поэтах и писателях поколения битников, особенно Джеке Керуаке и Аллене Гинзберге, и считал себя «поздним битником», а кроме того, Берригэна относят к течению американских экспрессионистов, и такие писатели, как Томас Вулф и Уильям Сароян, были весьма важны для него всю жизнь. Американский экспрессионизм подчеркивает важность личности и берет свои истоки в философии американских трансценденталистов — Ральфа Уолдо Эмерсона, Генри Дэвида Торо, Уолта Уитмена. К этому направлению относят также одну из родоначальниц авангарда Гертруду Стайн. Джек Керуак сформулировал свои идеи в «Основах спонтанной прозы», где говорил о том, что «писатель должен добиваться не “исключительности” выражения, но, следуя свободным отклонениям (ассоциациям) в безграничные взрывающие предмет моря мысли, плавать в морях английского языка, не подчиняясь иной дисциплине, кроме ритма выдохов и вытекающих из него утверждений». Берригэн утверждал в интервью Энн Уолдман, что мир, представленный в его поэзии, был проекцией его личности:

«Одно из моих основных желаний — это сделать мои стихи похожими на мою жизнь… Я не могу видеть себя так, как вы меня видите, но я могу видеть все вокруг себя. Если я смогу сделать все вокруг себя таким, как оно есть, предположительно, я могу создать форму себя самого внутри стихотворения, так как личность есть почти во всех стихах» [1].

Следует отметить, что в 1940–1950-е годы «экспрессионистская эстетика» подвергалась анафеме в академических кругах, в особенности же представителями так называемой Чикагской (формальной) школы, которые исключали из программы таких авторов, как Генри Миллер, Томас Вулф и Уильям Сароян. Тем не менее, благодаря битникам эта традиция была сначала возвращена, а потом приобрела известное влияние, что сыграло важную роль в творчестве таких поэтов, как сам Тед Берригэн, Энн Уолдман, Кларк Кулидж и других. Вместе с тем Берригэн был близко связан с Нью-Йоркской школой, прежде всего с Фрэнком О’Харой. Их сближало стремление к искренности и правдивому и точному отображению действительности, с перечислениями обыденных дел в стихах. При этом Берригэн был близок с такими поэтами, как Рон Пэджет и Джо Брэйнард, с которыми он познакомился еще в свою бытность в Тулсе. Хотя они были значительно младше Берригэна, но уже были известны благодаря издаваемому ими журналу «Белый голубь» (The White Dove Review), о чем сказано ниже. Берригэн познакомился с Пэджетом в книжном магазине, где Пэджет работал в 1959 году до того, как поступил в 1960 году в Колумбийский университет, а за ним вскоре последовали Джо Брэйнард и сам Тед Берригэн, который сначала жил то у Брэйнарда, то у Пэджета, пока не снял собственную квартиру. При всем несходстве манер — ироничного и сюрреалистичного Пэджета и стремящегося к крайне искреннему самовыражению Берригэна — их объединяла общность интересов и чувство литературной общности: помимо Фрэнка О’Хары, их привлекали такие поэты Нью-Йоркской школы, как Кеннет Кох и Джон Эшбери. Понятно, что наибольшее влияние на Берригэна оказал О’Хара. Известность Теду Берригэну принесли «Сонеты» (1964), на которые, по его собственному признанию, определенное влияния оказала «Бесплодная земля» Т.С. Элиота. В «Антологии нью-йоркских поэтов» (An Anthology of New York Poets, 1969), изданной Роном Пэджетом и Дэвидом Шапиро, уже было определено второе поколение этой школы, в которой Берригэн занял подобающее ему место. Его книга «Что делать в Провиденсе» (1970), перекликавшаяся с «Идеей порядка в Ки-Уэсте» Уоллеса Стивенса, явилась следующей вехой в поэтическом развитии Берригэна. Тем не менее, постоянной работы у Берригэна не было. Как впоследствии вспоминала вторая жена Теда Берригана Элис Нотли, сама выдающаяся поэтесса (см. ниже), «он был убежден, что работа поэта требует 24 часа в день — во снах тоже… и у поэта не должно быть другой работы». Одно время для заработка он писал курсовые работы для студентов Колумбийского университета. Его очень уважали как друзья, так и молодые поэты за преданность поэзии, а также за то, что, невзирая на «школы» и группировки, он мог высоко отзываться о поэтах более традиционных. В силу этого у него был очень высокий авторитет и его часто приглашали преподавать как в университетах, так и в поэтической студии при церкви Св. Марка, одним из организаторов которой он был. Берригэн и Нотли много путешествовали по стране, одно время жили в Болинасе, в штате Калифорния, где в то время жила колония литераторов, среди которых выделялись поэты Роберт Крили, Джоанна Кигер, Филипп Уоллен. В конце 1960-х — 1970-х Берригэн начал пересматривать свою поэтику, склоняясь к минимализму, отчасти под влиянием своего друга Роберта Крили. В 1976 году Тед Берригэн заболел гепатитом. Не имея постоянной работы и медицинской страховки, Берригэн запустил серьезное заболевание, от которого и умер в 1983 году. В последние годы перед смертью, когда он уже не мог свободно передвигаться, поэты приходили к нему домой — № 101 по улице Св. Марка, как в его «Последнем стихотворении».

Энн Уолдман, Рон Пэджет написали книги, посвященные Берригэну и его роли в литературной жизни Америки, а сама Элис Нотли написала элегию памяти Берригэна «Ночью Штаты» (At Night The States, 1987) и пьесу «Белые перчатки Анны» (Anne’s White Glove, 1987).

 

Тед Берригэн (1934–1983)

Фрэнк О’Хара

Зима в деревне, Саутхэмптон, бледная лошадь
пока сажа вздымается и оседает над картинами
птицы, которые пели с утра, заткнулись
Показалось, что видел целующуюся парочку, но Лари сказал нет.
Странная птица. Ему виднее. & думаю теперь
«Бабушка разделенная на мартышку равна космосу». Рон
поместил меня в эту картину. На другой картине приятной
наружности поэт обдумывает это, но о том
он никогда не расскажет. Лицо его открыто, глаза
чисты, и слегка облокотившись, кулаком
подперев ухо, слушает, полностью погружен в то, что бы
ни говорили, никогда не убудет его абсолютной искренности.
Его внимание направлено здесь лишь на меня. Все кроме
истинной близости между друзьями было бы странным.
Ты — неподдельный, по-настоящему настоящий, думаю о тебе —
какие чувства это во мне всколыхнуло. Ты умер. И никогда
не напишешь о деревне, это так.
Но небожителям нравится
обедать с тобой и прогуляться потом.

 

Сонет I

Его пронзающее пенсне. Какие-то руки
Из смутного фриза указывают на смутный фриз в кромешной ночи.
Углы в его партитуре распрямились:
Наличие коих возможно благодаря нашим спящим рукам.
Воловья кровь рук играющих
Ради огня ради тепла ради рук ради роста
Есть ли место в месте где ты разместился?
Над конструкцией его гробницы:
Они все же кое-что значат. Из-за танца
И архитектуры.
Вплетаться в происшествия
Может быть чревато для него.
Мы — спящие фрагменты его неба,
Ветер превращает обрывки в явь.

 

Сонет III

Крепче алкоголя, величественней песни,
глубоко в тростниках, где гниют огромные слоны,
я, остров, плыву, и ботинки мои месят
благоухающий вечер, обременен печалью,
ощетинившись ненавистью.
Верно, я слишком много плачу. Рассветы бросают
медленные поцелуи на веки моря,
как другим иногда представлялась эта картина.
И с тех пор я купался в поэме,
тянувшей ко мне свои призрачные цветы,
и швыряли ураганы в беспернатое место
развевающиеся флаги, и корабли узников не проплывали мимо
Да взорвусь и да сгину в море!
и паду на колени тогда — женственно.

 

Сонет L

Я люблю избивать людей
отсутствие страсти, принципов, любви. Она бормочет
То, чем ткнули мне в глаз, был зонтик дьявола
и если ты подойдешь и ущипнешь меня сейчас
когда я выхожу за кофе
…как я говаривал, зимние в 18 глыб
Дни создают жизненные пространства, отменяющие «В 7 и после» [2]
Номады, дети мои, где вы? Жизнь —
Мой сон, мечта, которая превращается в канонаду в моем стихе
Оранжевые впадины мечтаний, шевелятся внутри «Стихотворений»
То, что случится уже происходит сейчас
Некоторые предпочитают «внутренний монолог»
Я люблю избивать людей

 

Сонет XLI

слоняюсь с сигаретой она «не любит»
моя мечта выпивка с Айрой Хейесом мы обсуждаем кодекс запада
мои ладони любят мое тело когда мои руки вокруг тебя
ты не сказала как тебя зовут
и я вынужден писать «брюхо» подразумевая «любовь»
Au revoir, пейзаж!
Я просыпаюсь, читаю, пишу длинные письма и
брожу беспокойно когда опадают листья
моя мечта покореженный рог
до перелома рук
она бормочет о знаках на пальцах
плачет по утрам просыпясь в оковах любви
Я не таков. Я люблю избивать людей.
Мечта моя белое дерево

 

Слова любви

Для Сэнди [3]

Зимний хруст и хрупкость снега
так утомили меня как не. Иду
мириадами дорог, неловок, напыщен, влеком
своим «я», неугомонным, подгоняем
током крови, разумом своим.

Я влюблен в поэзию, как ни крути,
слабость эта сражает меня. Стакан
какао, кочан салата, темно-
та туч в час дня одолевают меня.
Из-за всего этого плáчу или смеюсь.

Днем сплю, обскурантист, потерял
себя в списках, составленных самим
собой, чтобы себя убедить. Джексон Поллок Рене
Рильке Бенедикт Арнольд Слежу за своей
душой, улыбаюсь, грежу влажными мечтами и вздыхаю.

Ночью проснусь, забалдев от стихов или колес
или от простого восторга что красота есть,
и списки мои по другому текут. Из слов ярко-красных
и черных и синих. Кустисты. С потайною темницей. Раз-
общены. И О, увы,

Время тревожит меня. Точность деталей всегда
наполняет меня. Сейчас 12:10 в Нью-Йорке. В Хьюстоне
2 часа дня. Время красть книги. Время
сходить с ума. День апокалипсиса
год попугайной лихорадки. О чем я?

Только об этом. В моих стихах
в самом деле дикие звери. Пишу для
Озёрной Леди. Бог мой безмерен и одинок,
но не порабощен. Верю в свою вменяемость и горжусь. Пусть
иногда выдыхаюсь и кажусь заторможенным, однако

сердце все еще любит, пробьется.

 

Что делать в Нью-Йорке

Питеру Шьельдалю

          Проснуться наширяться
                    корпус согнулся & врубился
          Двигаясь медленно
                    & по порядку
          зажечь сигарету
          Одеться в повседневное черное
                    & почитать симпатичную книгу старика

                    У ВОД МАНХЭТТЕНА
          переодеться
                              обратный кадр
          поиграть в криббидж [4] на Вильямсбургском мосту
          глядя на проплывающие корабли
          солнце, как памятник,
          медленно движется по небу
над очумелой суетой:

переломай ноги & разбей сердце
целуй девчонок & доводи до слез
любя богов & наблюдая как они умирают

празднуй свой день рожденья
          & всех остальных

подружись до гроба
& уходи прочь

 

Последние известия

Мое тело отяжелело от бедности (крахмал)
Оно использует мою сексуальную энергию
постоянно &
я чувствую что постоянно стеснен.
С другой стороны, «Однажды в полдень мира» [5]
наполнил мою жизнь
тяжелой благодатью
теперь
уже больше не улыбнусь
Плохие Зубы
Но я танцую со слезами на глазах
(ничего не могу поделать с собой!) Когда Тóму
нравятся сонеты Алисы [6],
берет сразу четыре, я бы хотел
уделять ей побольше внимания, больше присутствовать
здесь.
Положение стало невыносимым,
есть только два выхода:
Убийство & Самоубийство
Это так тупо! Так что
становишься тупицей. Капли
дождя застучали по крыше. Я говорю:
Ура! Потом говорю: Иду гулять

В аптеке говорю: Дайте таблеток!
По кредитке! Они говорят:
Конечно! Я говорю: До скорого.
Читаю газету. Говорю с Алисой. Смеется, узнав
что Хокусай 947 раз переезжал с квартиры
на квартиру. Ха-ха. Плюс всё
остальное в мире,
что здесь происходит.

 

Не тот поезд

Вот идет человек! [7] Он треплется много
Я сижу сам по себе. У меня есть
На поезд билет [8]. Отсюда вон значит — «Пошли на ленч».
Не слишком приятно искать работу.
Ну, о ком это? Что ж, крутятся все.
«Я лежу здесь & подходит мужик какой-то
и врезает мне дубинкой. Жирный тип.
Говорит: Заткнись & мы плывем через реку
В Загробную жизнь. Все как обычно.
Но из опыта ты не извлекаешь уроков.
Ты всегда слегка впереди
И слегка позади. Это лишь с толку сбивает, но не убивает.
Это терзает и сердце разрывает
Способом не оригинальным отнюдь. Каждый день —
Зарплата. Ее кот наплакал. Это дежавю,
Которое все длится. Ничего особенного все равно.
Теплый жирный гамбургер и пепси ледяной,
от которого зубы болят.

 

Последнее стихотворение

Прежде, чем начать жизнь на этот раз,
Я прошел интенсивный курс Контрразведки,
Как только записался, смотри фамилию ниже, добавил
Несколько слов, которые помнил с прежних времен:
«Стремление организма выжить».
Мои самые ранние и счастливейшие воспоминания — до Второй мировой,
Включая стеклянный башмачок и беспомощную голубую розу
В стройной вазе для одинокой розы голубой: У меня
Была фабула без сюжета. Дни моих лет
Сложены друг в друга, удобный покрой одежды, в которой
Я зарабатывал деньги и тратил, учился танцевать и разучивался, сдавал
Кровь, приходил в себя и озвучил себе место
В Обществе. 101 дом по Св. Марка, кв. 12а, Нью-Йорк 10009,
Штат Нью-Йорк. Друзья появлялись и исчезали, либо ширялись и вырубались,
Либо оставались; вдохновляющие пришельцы странно умирали; все
Кого я знал, ужасно состарились, кроме меня. По возрасту я
Оставался где-то между 2 и 9 годами. Но частая
Материализация моего опыта обогатила меня
Новыми словечками, это мне нравилось почти что больше всего.
Однажды мне выпала честь встретиться с Беккетом и я запал на него.
Колеса помогали мне вертеться, по крайней мере до сих пор. Любовь и работа,
Мое величайшее счастье, смерть других источник
Величайшего, ужасного, невыразимого горя. В свое время
Я вымахал, был широкоплеч, моя голова была явно
Отсоединена, у меня было превосходное сердце. Конец пришел
Быстро и совершенно безболезненно, однажды, когда я сидел
И писал тихой ночью в кровати рядом с тобой, выискивая слова наобум
В усталом мозгу, который был, как они, приемлемым и вполне впору.
Пусть никто из называвших меня другом не оплакивает мой конец.

 

Элис Нотли (Alice Notley, р. в 1945) — ныне одна из ведущих современных американских поэтов, лауреат многих престижных премий, автор более 25 книг, считается родоначальницей современной женской эпической поэзии, вослед за Сильвией Плат одной из первых в американской поэзии передавала опыт беременности и материнства, как в стихотворении «Больничный термометр окаймленный лунным камнем». Элис Нотли была женой Теда Берригэна (1934–1983), который называл себя экспрессионистом, был одновременно связан и с битниками, особенно с Алленом Гинзбергом и Джеком Керуаком, и Нью-Йоркской школой, в особенности с Фрэнком О’Харой. Элис Нотли родилась в Аризоне, а выросла в Калифорнии. Окончила колледж Барнард Колумбийского университета и получила степень магистра изящных искусств (MFA) по окончании известного факультета литературного мастерства в Айове, после чего много путешествовала в США и за рубежом. Она познакомилась с поэтом Тедом Берригэном, и одно время они жили в гараже художника Ларри Риверса в Саутхэмптоне, в штате Нью-Йорк. Они также жили в Манхэттене, в г. Провиденс на Род-Айленде и в Болинасе, в штате Калифорния, где в то время жила колония литераторов, среди которых выделялись поэты Роберт Крили, Джоанна Кигер, Филипп Уоллен. В 1972 году Берригэн и Нотли поженились и до 1976 года жили в Чикаго. Затем они вернулись в Нью-Йорк. Элис Нотли — мать двоих поэтов — Эдмунда и Ансельма Берригэнов, которые уже принадлежат к третьему поколению Нью-Йоркской школы. В 1976 году Тед Берригэн заболел гепатитом. Не имея постоянной работы и медицинской страховки, Берриган запустил серьезное заболевание, от которого и умер в 1983 году. Элис Нотли посвятила памяти Теда Берригэна проникновенную элегию «Ночью Штаты», в которой стремление преодолеть одиночество и личную утрату связано со стремлением преодолеть искусственность и условность передачи собственных чувств, ломая синтаксис, чередуя повторы и эллипсисы, усеченные и назывные предложения. В 1988 году Элис Нотли вышла замуж за английского прозаика и поэта Дугласа Оливера (1937–2000), а в 1992 году они переехали в Париж, где она живет до сих пор, но часто приезжает в США с лекциями и выступлениями.

 

Больничный термометр окаймленный лунным камнем

У меня нет сентиментальных чувств
некое вещетело уймет мою жажду
как насчет
моей посредственности? Я танцую
с мертвыми божественно
                                        во снах
Меня поражает глухота когда упоминаю об этом мои малютки
плачут они хотят получить все немедленно! здесь не-
упомянута
                              как и должно персонажу
          как пурпурин, в котором оно должно быть изваяно,
                              пожалуйста

Вы слыхали о злой слонихе с глазами
из сверкающих бриллиантов? Она марионетка
словаря
          где ее прекрасный апельсиновый
сок?
          щенячьи лапки!
                              Когда твой папа умрет,
он не позволит тебе окаменеть
                              стать кварцем или рассыпаться
жемчугом ландышей
ты не раздвоишься
          ты можешь
умолять
          сыграть себя перед своей героиней
биваков — играй, леди, сыграй
это
          но все равно уничтожь
          спасибо за завтрак
          сегодня навестим грушу для промывки ушей
          пусть будут так же насыщенны, как теперь
                                                  медовый цветок
                                                  оледеневшее яйцо
          люблю тебя, как вентилятор воздух. ой, это я
          вывернутая наизнанку я
          уже сказала вам об этом
персонаже
                    Она — гнездо
                    ожидает, когда в нее положат рубин
                    который он должна растить
                    хронически
и я не могу закончить и лечь
здесь
          Он держал его тогда в своем сердце
          могу я в своих глазах теперь стать мной

(1976)

 

Мое море

Что теряю, ты позволяешь, обвинение
всегда делает соучастником. Но я хочу говорить, как мертвые,
помнишь город, где мы были, или
как понять, где я только душа — не
          когда веду за собой?
Душа может вести, воевать, убивать; в косом дожде,
          моросящем там, но нельзя убивать, когда мертв. Это
лучше всего — ни у кого нет такой силы.
Как я могу вести тебя без сил? Мы хотим
выяснить… Бросить все? — нет тяготения.
Ты отяжелел? Нет отваги.
          Я поведу тебя
к тебе, которого сам не знаешь… Большинство
людей хотели бы туда. там мы рискуем ошибиться, но
это свойство лингвистики, либо ты
мог бы завести нас в ад. Вне тяготения,
вместо него, есть дом. Он возведен
не из изюма. Там свет, но
зачем? Для глаз. Он называл меня: «Четыре глаза»,
их теперь у меня миллиарды. Этот дом на берегу моря —
это Дом Ответов? Продолжу
искать за тебя ответы, живя как Бог пошлет,
во глубине души. В доме есть подвал,
          о котором не знала,
соединяющий с Моим Морем, Mare Meum. Ответы
разбиваются брызгами пены и дикого жемчуга. Ветер —
тоже я — ты знаешь, кто ты — где же
пустыня? Море вернулось в эту землю,
покинутой возлюбленной. Такое море,
в котором нельзя утонуть. Ты можешь захотеть со мной совпасть,
ибо я — душа, твой водитель — чистая скала доброго разума,
без чувств. Беспристрастная свободная воля — все, что здесь есть.

 

Антология

Никакой тон голоса не достоин такого случая.
Просто озаренье, что мы здесь. Бываешь ли
саркастичным или не нравящимся другим? Наш разум —
слепок одной эпической мысли — тебя. Сколько вас
прошло из тебя через меня, пока еду в метро,
ведя за собой тебя, что я вынуждена делать, и при этом нельзя
быть проницательной. О, кто написал что-нибудь проницательное с…

Старая женщина неопределенной расы в белой шляпе
и шарфе. Никто не скалит зубы за спиной.
У него был несколько раздраженный тон, превосходство в голосе; разве
бывает такое у мертвых… У Бабули было больше оттенков голоса,
чем у кого бы то ни было в этой антологии. Наша

антология, он сказал, поскольку она в сознанье, сложна,
как ад. Как запомнить свои стихи? Любой
запомнит, как они звучат, но ты должна
постоянно их извлекать… Все на меня навалились, Топи всё,
думая об иконе с изумрудным горлом.

Вижу, что дом в аллее темен ночью. Я пытаюсь
очиститься вновь, но мне нужны все оттенки голоса.
Когда мертв, можешь овладеть ими… густой
морской мрак падает от олеандров, похожих на заборы и луна
зовет на белый настил. Входи. Ложись
в свою кровать в комнате, где Мама нашла скорпиона.

 

Ночью штаты

          Ночью штаты
Я забываю их или хотела бы
          быть в этом под
Звездами. Пахнет как в июне этой ночью
          сладкой, как воздух.
Могла бы подумать что
          Штаты не так уж устали
Или мне так показалось. Я так
          подумала.

Ночью штаты
И мир не столь устал
          от всех
Быть может. Любимый. Думаю, что
          сказать это следует
на свету. Кто бы ни сказал это. Нам
          никогда
тебя не заменить. Нам никогда не за-
          менить Тебя. Но
как во сне пол уже
не уходит из-под ног
Меня он уже не радует
          видами из
окна, ты знаешь, что
          Конечно я (не) имею в виду?
Не мечтаю о бес-
          соннице.
В бессоннице. Итак, начну.
          (любимый мой.)

Ночью штаты
разговаривают. Мое изначальное противо-
          речие
любовь моя к тебе & и это для меня
в самой глубине Пурпурного Цветка старейшая
          пыль
сладчайшая но штаты уже
          не отражают то
что чувствую. Рубашка
та рубашка была в твоих руках
          И на мне
та рубашка — вот что я чувствую

Ночью штаты
ты будешь продолжать пре-
          бывать в этой
ассоциации вещей, мой Дорогой? ниже
          по улице напротив
от публичной мемориальной доски —
напоминание о том, что личная
любовь — след причинно-следственной
          цепи
вот, что имеет значенье

Ночью штаты
не важно, что я не
          называю их, вспоминаю
их в конце этого клаустро-
          фобического
танца, если б смогла увидеть, когда бы
          смогла
станцевать. В эту ночь штаты
          высказывают это
вон там. Что я есть, что я — это они
          так неопределенно, и
так пассивно желаемо, историей предназначено
          и в сущности
простое, просто сущность, вдоволь
          наглядеться. Хотела бы,
но не вижу и музыки мало.
          Жаль, что эти
пустяки не случаются
          больше. Штаты
истощили свою магию
          ибо их
не вижу. Лучше не рассказывать. Но
          ты
ты останешься навсегда, я
          верю, как и в то,
что всегда буду одинока.

Ночью штаты
насвистывают. Всяк может жить. Я
могу. Я не делаю ни-
          чего такого. Я
открываю, что люблю, когда раздумываю. В сре-
          ду я
хотела сказать что-то
          особенное. Я была
где-то там. Я видела это. Бог
          это может. Люди
делают и большее.

Ночью штаты
я отпускаю, разрешаю, не
          разрешаю,
некоторым, и другие, во Флориде, заняты чем-то.
          Почему ты так
долго? Я все еще с тобой в той
          части
парка и порок продолжается, но
          у меня есть
очищающий Мэн. Кто теряет
          эти названия,
все теряет. Я не могу это высказать,
          держа свое
мнение в себе. Любой человек
          в любой комнате —
контрабандист. Я неистово шла
          и говорила среди
звезд с автоматами
          и отчасти за тебя —
Которого из тебя? Ты знаешь.
Ночью штаты
уже это высказали. Уже
          рассказали. Я
знаю это. Но сверх того
          что они знают, я
тоже знаю.

Ночью штаты
Перед судом которых
          стою, думаю,
что меня оправдают,
          не потому
что их это заботит или
          меня, сейчас
я в самом деле — они, и мы
          говорим,
это не потому, что я
          ошибалась или
утратила путь, хотя, возможно
          они заблудились (не
так ли) и теперь, когда он мертв
          но ты
не умер. Да это я
          потерялась
опять? потерялась и нашла
          себя
Кто ты, чтоб осмелиться петь мне?

Ночью штаты
аккомпанируют мне, пока я сижу здесь
          или барабаны
всегда барабанят зачем
          чтобы я
не заблудилась
          имя
личности, скажем, нет, Калифорния,
          я не
грущу о тебе, хотя могла бы
          я помню
как взбиралась на холм под высокими
          деревьями
добираясь домой. Я собиралась
сказать, что воздух был
          прекрасен (я всегда
говорила что-то вроде
          этого) но
теперь все не так, и это
          не то
не так и не то.

Ночью штаты
которые осмеливаются петь мне
          кажутся кричащими
не думаю, что я
          любила их, только
тебя я любила
штаты не так хорошо относились ко мне
          как я к ним
хотя возможно и нет
когда думаю, как ты
          красив

но из-за твоей ли красоты
          или может быть их
мне так трудно
          вспомнить
их имена
твоя красота ничему
          не принадлежит
не думаю, что они должны
          тебя восхвалять
но кажется я начинаю верить
          что они должны
как-то тебя отпустить на волю

Ночью штаты
и когда едешь
          в Вашингтон
видишь, как все совершенно
          в частности
простыни мысли как никчемны
          простыни
ночью. Помню кое-что
          из современной
теории времени. У меня
          есть своя
собственная белая роза ибо
          сделала
что-то хорошо но я не
          уверена
что именно. Поизносилась может,
          но этого
не сделано. То, что сделано —
          совершенно.

Ночью штаты
едут на поезде в Балтимор
постараемся выяснить что это было
но это не настоящее зеркало
          не так ли? но
и не пусто оно, или это только
          мои глаза
Едут в вагоне домой из Вашингтона
          нет
не едут. Едут в метро
          домой
с Пенсильванского вокзала. Штаты
          слепы
глаза — отполированные камни, зажмурены в лунном
          свете. Мой
французский размером с эту
          книгу
которая называется Я.

Ночью штаты
все 14 штук. Не могла просто
пройти мимо. Почему
они не столь прекрасны
чтобы не просились
          быть выжатыми
из какой-то сухой (влажной)
          вещи
Назови мое имя

Ночью штаты
живут, ничего не объясняя
но все популярные песни твердят
          назови мое имя
о, позови меня, а если я
          назову его тебе
сама, назови мое в ответ, как
          делают наши поэты
будешь ли ты идти рядом? Я
          любила
тебя так долго. Ты
          умер
и на ветру пели
          мне твое имя
но ты ничего не сказал. Все же ты
          однажды раньше сказал
и оно здесь, есть, но
          столь недвижно.
О, в одиночестве я выкликаю свое
          имя
и ты однажды звал меня и зовешь до сих пор
          по-своему
ты выкликаешь свое имя
штатам, чей путь — продолжать
идти рядом поэтому я так много пишу

Ночью штаты
кого ты любишь — это твоя
          любовь
различье между хаосом и
          звездой полагала и
в этом различье, как они полагали
          как-то
странно но не так
          как я
считала, что из этого
          изнеможения
родится свет, что такое изнеможенье
человек, чье лицо
          изменяется постоянно
но я все равно никогда, что-то
          чего я
никогда не приму либо
          не буду касаться
я рассмотрю твое лицо завтра
я надену пурпурное платье и я
назову свое имя

Ночью штаты
вы, кто живы, и вы, кто умерли
когда люблю вас в одиночестве всю ночь и
          вот чем я занята
пока уже не смогу писать из твоей
          самодостаточности
не хочу трюков
          украшательства
словами не сегодняшней ночью хочу
чтобы речь была окрашена
мной самой но так не выходит. Но мне
было б удобнее если б эти слова
          если б они
означали эти
          все эти
Штаты где слова правдивы
          слова
Но не я сама. Монтана. Иллинойс.
          Эскондидо [9].

Все стихотворения публикуются в переводе Яна Пробштейна

 

Примечания

1. Цит. по: Ted Berrigan. Poetry Foundation. URL: https://www.poetryfoundation.org/poets/ted-berrigan
2. Сеть магазинов готовой еды (7 UP).
3. Сэнди Берригэн — первая жена поэта.
4. Карточная игра.
5. Название романа Уильяма Сарояна (1908–1981).
6. Алиса — Элис Нотли (род. в 1945), американская поэтесса, вторая жена Теда Берригэна, принадлежащая, как и он, ко второму поколению поэтов Нью-Йоркской школы. Их сыновья Ансельм и Эдмунд Берригэны — также поэты.
7. Перифраз песни Битлз “Here Comes the Sun”.
8. В оригинале перекличка с названием песни Битлз “I’ve Got a Ticket to Ride”.
9. Город в Калифорнии, неподалеку от Сан-Диего. Есть также долина Эскондидо в Техасе, где занимаются виноделием.