Чур. Сказка для дочки Маши

От редакции: Первая часть авторской повести-сказки.

Жил на свете таракан,
Таракан от детства…
Федор Достоевский

Вот и стал Таракан победителем,
И лесов и полей повелителем.
Корней Чуковский

 

Глава первая. В детской

Время приближалось к обеду. Мама на кухне уже поставила в духовку пирог и принялась резать салат. Сегодня на воскресный обед ждали гостя — бывшего их соседа, Эрнеста Яковлевича Чура. Маша обещала маме помочь по хозяйству, как только управится в своей комнате. Но разве могла она предположить, что не сможет выполнить свое обещание, что ее задержат непредвиденные обстоятельства!

Вначале Маша не хотела наводить в комнате порядок.

— Давай лучше я тебе буду помогать. Я же, мамочка, своих детей укладываю по постелям только вечером, — сказала она, — а сейчас еще день.

— А ты и не укладывай, — возразила мама. — Посади их в кружок, почитай что-нибудь, расскажи. Ведь плохо, что они у тебя валяются как беспризорные. Пусть тебе сестренка Ирочка поможет.

«Владимир Кантор». Художник Максим Светланов

Если остальных кукол Маша называла детьми, иногда — подружками, то Ирочку — только сестренкой. И без этой Ирочки, самой некрасивой куклы, со светло-рыжими короткими волосами, круглой физиономией, с набитым тряпками туловищем, с глазом, заклеенным пластырем (на пластыре был, правда, нарисован новый глаз), запросто обходившейся без нарядов, а порой и вообще без всяких платьев, Маша не представляла своей жизни.

Ирочка не сразу стала «сестренкой». Некоторое время она побыла просто куклой. Маша давно, сколько себя помнила, просила у родителей сестренку. Ведь одной совсем невесело, а с бессловесными игрушками непросто: и самой говорить, и за них ответы придумывать. Но родители все откладывали это важное дело на потом. Однажды, когда дочка шалила и не слушалась, папа сказал: «Вот, Маша, ты у нас просишь сестренку. А какой пример ты ей будешь подавать? Боюсь, что не очень хороший». «Эх, папа, — с грустью тогда ответила Маша. — Откуда она возьмется?! Ты рожать не умеешь, а мама все время занята». Родители переглянулись, и мама предложила: «Пусть твоя любимая Ирочка будет пока твоей сестренкой. Покажи, как должна себя вести старшая сестра».

И вот вместе с Ирочкой Маша принялась усаживать детей в кружок около дивана.

— Дети, — объясняла своим куклам Маша, — я вас собираю всех вместе, потому что сегодня у моей сестренки Ирочки день рождения. Ей исполнилось семь лет, и этой осенью она пойдет в школу. И вы пойдете, когда станете старше. А я уже большая, школьница, мне девять, в следующем году десять исполнится.

Маша поглядела на Ёжика Карла. Он стоял на комоде в своих синих бархатных штанах, темных сапожках и зеленой курточке с красной перевязью. Через плечо у него висели лук и колчан со стрелами, а на боку — шпага в ножнах. Сзади него — картина, изображавшая старинный дом с колоннами на берегу реки. Перед домом был парк с подстриженными кустами и деревьями. Вдали виднелись такие же дома. Ёжик смотрел, как всегда, мрачновато, но все же какое-то беспокойство углядела Маша в выражении его лица. А она доверяла Ёжику Карлу.

Весной, когда она тяжело болела, Маша слышала и, кажется, даже видела, как Ёжик сражался с ее болезнью — скрюченной страшной каргой. Он пускал в нее стрелы, потом за занавеской колол шпагой — и прогнал-таки. И, совершив свой подвиг, ночью у ее постели читал ей стихи, будто влюбленный принц:

Нету иного пути,
Как через руку твою —
Как же иначе найти
Милую землю мою?
Плыть к дорогим берегам,
Если захочешь помочь:
Руку приблизив к устам,
Не отнимай ее прочь.

И дальше — про лодку, скользящую над тихою бездною вод. И Маша поняла, что болезнь испугалась, отступила и убежала. Было так странно, волшебно, будто в сказке. И будто сказка эта стала самой что ни на есть настоящей жизнью. А Ёжик стал — и теперь навсегда! — ее нежным и заботливым другом и защитником.

Но утром был он снова сам по себе, мрачноватый, одинокий и нелюдимый. Даже виду не подал, что он — герой, рыцарь и любит стихи. И все же Маша с того момента поняла, что Эрнест Яковлевич правду сказал, когда принес ей Ёжика в подарок:

— Охранять тебя будет, как я раньше. Я на новую квартиру переезжаю, вы здесь одни хозяйствовать остаетесь. Вот я и раздобыл для тебя защитника.

— А вы разве охраняли?

— А как же! Ты мою фамилию помнишь? Так вот знай, что Чур — очень древнее слово. Когда-то давным-давно человек вышел из дикого леса и принялся землю обрабатывать, он стал делать чурки-кубики и ставить их по краям своей пашни и своего дома. Эти чурки-чуры оберегали границы земельных владений, чтобы их не захватил чужой. Но силой эти чуры наделял сам Чур — мудрый волшебник и верный защитник. Как верный пес, Чур всегда охранял доброе человеческое жилье.

— Так вы родня волшебнику?!

— Ох, не знаю, что тебе и ответить. Лучше послушай, как писал об этом один старый поэт:

Не спрашиваю я: на то ответ у Бога…

А дальше добавлял:

Но, Чур, от моего не отходи порога
И береги покой моей родной семьи!
Ты твердо знаешь, кто чужие и свои,
Остерегай же нас от недруга лихого,
От друга ложного и ябедника злого,
От переносчика усердного вестей,
От вора тайного и незваных гостей;
Ворчи на них, рычи и лай на них, не труся,
А я на голос твой в глухой ночи проснуся…
И будь, как был всегда, доверия достоин…
Дай лапу мне… Вот так… Теперь я успокоен.

И, как Чуру, Маша доверяла теперь Ёжику Карлу, считала его своим защитником, пусть немного сказочным, вроде бы и не совсем взаправдашним, зато верным. Вот он почему-то сейчас кажется встревоженным. Может, какое-нибудь Зло пытается проникнуть к ним? Не получится у него! Дома и мама, и папа, и Ёжик Карл, а скоро и дедушка Чур придет! Но если дети это почувствуют, они могут испугаться… Надо их чем-то успокоить.

— Милые мои дети, — повернулась она к куклам, — сегодня, в Ирин день рождения, я расскажу вам сказку. Как ты думаешь, Ирочка, о чем мне лучше рассказать? Думаешь, про Ниночку? Как она победила хулигана Тыковкина? Но это папина придумка, не моя. А я могу про то, как надо делать, чтоб не ссориться и всем быть добрыми. Ведь на свете живет Злость, она нападает на людей, и люди становятся злыми. Как же справиться с нею? Я считаю, что по злости Злость победить нельзя. Надо ее по доброте победить. А как Доброте это сделать?.. Ей, наверно, следует потихоньку пробраться в дом к Злости, когда та по своим злодейским делам улетит. И там пройтись по всему дому и подышать во все кастрюльки и сковородки. Нет, это плохо, так она сама может заразиться злостью. Придумала! Надо купить новые горшки, кастрюльки и сковородки, старую посуду у Злости выкинуть или вообще уничтожить, а в новую подышать добротой. Чтобы эти вещи лекарственными стали. Злость придет, станет пользоваться посудой, в которую Доброта добротой подышала, и сама после еды из этой посуды подобреет. Но интересно, кто они — Злость и Доброта? Сестренки? Наверно. Только они про это не знали: в детстве одна сестренка потерялась, попала к плохим людям и выросла Злостью… — Она примолкла на минутку, потом добавила: — Вот нам с Ирочкой повезло, что у нас такие хорошие мама с папой. И вы все тоже хорошие и должны дружить друг с другом.

— Мы-то и рады бы, но только Ёжик ни с кем дружить не хочет, — раздался внезапно чей-то немного капризный, но нежный голосок. — С тобой он мягкий и ласковый, а с нами колючий и сердитый.

От удивления и неожиданности Маша вздрогнула. Слова эти произнесла ее кукла по имени Элиза — с длинными вьющимися локонами, голубыми глазками, румяными щечками, одетая в розовое платьице с фестончиками и кружавчиками. Очень красивая была кукла и чистюля большая.

И вдруг заговорил стоявший на комоде Ёжик, да сердито так:

— Неправда, вовсе не со всеми я колючий!

— Значит, только со мной, — согласилась Элиза и посмотрела на Ёжика широко открытыми глазами. — А почему? Разве я не красива? Я ведь заслуживаю любви… А он колется!

— Не за красоту любят, — сумрачно, но отчетливо возразил Ёжик, — а когда сердце сердцу весть подает.

— Вот глупости! — воскликнула красавица-кукла. — Всякий сам себе загляденье. Если сам себя любишь, то и другие полюбят. А я могу на себя в зеркало о-очень долго любоваться. А ты что там увидишь? Одни колючки, и ничего больше.

— Не надо ссориться! — машинально сказала девочка, чувствуя, что она ничего не понимает, словно спит, словно ее заколдовал кто-то.

Ведь такого по правде не может быть, чтобы игрушки разговаривали. Но невольно, как советовала Элиза, глянула в зеркальце, висевшее у постели. Но не себя, не отражение своей комнаты, а какую-то серую стену с портретом таракана в деревянной рамке увидела она. Не успела Маша удивиться — кому понадобилось таракана рисовать? — как в зеркале возникло другое изображение: длинной комнаты с длинным столом, перед которым стояли три девочки — она сама, Ирочка и Элиза. Кто находится по другую сторону стола, разглядеть она не могла, но почувствовала, как отчаяние девочки Маши из зеркала перетекает в нее. Она вздрогнула, и чужая комната исчезла, появилось отражение ее растерянной физиономии, сзади книжная полка и угол постели — отразилось то, что и всегда отражало зеркало.

«Маша у зеркала». Художник Наталья Григорян

И снова, как сквозь сон, услышала успокаивающий голос:

— Не бойся, не печалься. Зеркало никогда всей правды не показывает, — утешал Ёжик Карл. — Но будь осторожна!

Куклы молчали, молчала и Элиза, будто ни слова не произносила никогда, будто весь разговор девочке померещился. Она вгляделась в Элизу: перед ней сидела красивая, но обыкновенная кукла со слегка капризным личиком и, разумеется, немая и неживая. А из кухни раздался мамин голос:

— Маша, я тебя уже второй раз зову! Ты там не уснула? Мне ктото помогать собирался…

— Сейчас, мамочка! — отозвалась Маша, но на всякий случай еще раз посмотрела внимательно на свои игрушки. Потом перевела взгляд на сестренку Ирочку: сестренка тоже молчала.

И вообще все выглядело так, будто никто и не оживал. И девочка подумала: «Раз Ирочка по-прежнему кукла, то остальные тем более. Это мне только почудилось…»

И, держа Ирочку под мышкой, она вышла в коридор, плотно прикрыв за собой дверь.

— Ну, мои девочки, наконец-то! — воскликнула мама. — Пойдите, пожалуйста, к папе и скажите ему, что пора расставлять стол в гостиной. А потом вы мне поможете его накрыть.

 

Глава вторая. Гость

И сестренки отправились к папе в кабинет.

Кабинет (бывший раньше комнатой Эрнеста Яковлевича — до его отъезда) находился рядом с входной дверью. Папин письменный стол был огромный, он стоял перед окном и занимал самое важное место в комнате. Такими же важными были и книжные полки вдоль стен. Но Маше больше нравился большой диван перед журнальным столиком. Папа частенько сидел на нем и что-то читал или писал. Потом шел к большому столу печатать. А Маша тем временем забиралась с ногами на диван и ждала. И когда папа возвращался и садился рядом с дочкой, то диван оказывался кораблем. А письменный стол — рулевой рубкой. И они отправлялись в путешествие, воображая себя в неведомом море или таинственном царстве-государстве, где живут какие-нибудь необычные существа или, наоборот, очень обычные — вроде мышей, котов, муравьев или даже тараканов. Существа эти, хоть и не были людьми, как правило, вели себя как люди. Часто бывало Маше жутковато, зато интересно.

В школе на вопрос, чем занимаются ее родители, Маша отвечала: «Книги читают». Такая уж выпала ей судьба — быть дочерью книгочеев. Но у папы была еще особенная Книга, которую он не только читал, но в которую еще и писал. Огромная, в коричневом кожаном переплете, с серебряными застежками и маленьким серебряным замочком — она очень нравилась Маше. Этот замочек папа каждый раз отмыкал ключиком, когда принимался что-то в Книгу записывать, а после работы непременно запирал. На ее обложке была надпись чудными буквами, состоящими из разных зверей. Маша как-то с трудом разобрала заглавное слово. Оно оказалось простым: «Книга». Только и всего. Другие слова ей прочитал папа: «Пиши каждый день. Пиши, что видишь. Пиши, что думаешь. Пиши правду».

Папа рассказывал, что если он угадывал или правильно понимал то, что записывал, буквы превращались в печатные. Когда же была неточность или неполная правда, буквы не держались, сами исчезали, будто их кто невидимый стирал. Зато другие оставались навсегда и выглядели так, будто их в лучшей типографии набирали. «Наверно, люди и раньше знали про эту Книгу, — как маленькой объяснял ей папа, — раз придумали пословицу: что написано пером — не вырубить топором. Из нее точно не вырубить».

Ну, конечно же, знали! Маша сама про это слышала. Она сидела в комнате, когда Эрнест Яковлевич перед отъездом зашел к папе и подарил Книгу. «Я ее давно храню, — сказал он тогда. — Но тебе она больше пригодится: ты не только читать, ты писать умеешь. А Книга не простая, голубиная. Она из рук в руки переходит. Пока только в хороших руках побывала. И каждый, кому она попадет, может описать свой кусочек жизни. Так и составляется потихоньку История. Одни люди Книгу быстро теряют, и она нового хозяина ищет. Другие хранят, но не пишут. Третьи пишут мало, четвертые ее теряют, а пятые хотят Книгу для своих целей использовать. Эти самые опасные. Им в руки она ни за что не должна попасть. В этой Книге все премудрости собраны».

И он заговорил вдруг нараспев:

От чего у нас начался белый вольный свет?
От чего у нас солнце красное?
От чего у нас млад-светел месяц?
От чего у нас звезды частые?
От чего у нас ночи темные?
От чего у нас зори утренни?
От чего у нас ветры буйные?
От чего у нас дробен дождик?
От чего у нас ум-разум?
От чего наши помыслы?..

Потом серьезно так добавил: «Но повторять уже сказанное нельзя. Твоя задача — новые вопросы ставить, чтобы знать, как мир устроен. Тогда людям легче будет по Правде жить, а не по Кривде. Старайся в Книгу каждый день писать все, что видишь и думаешь. И храни ее!»

Маша часто просила папу из этой Книги ей что-нибудь почитать. Но он отнекивался, объясняя, что она непременно ее прочтет, но сама и когда станет постарше. При этом писал регулярно. Вот и сейчас папа сидел за столом и запирал Книгу на серебряный замочек. Видно, что только закончил работать.

— Папа, нас мама за тобой позвала стол расставлять, — невесело сказала Маша, не зная, рассказывать ли про разговоры игрушек, правда ли это и можно ли предложить папе записать ее историю в Книгу. — Много написал сегодня? — осторожно спросила она.

— Не очень-то… — Папа подхватил дочку на руки и посадил к себе на колени, поцеловал.

Маша прижала ухо к папиной рубашке:

— Сердце колотится, и работал плохо. Значит, нервничаешь, — сказала она, чувствуя себя такой же заботливой, как мама. — Почему нервничаешь?

— Почему? Трудно сказать. Никак не получалось мысль свою словами передать. Пишу, пишу, а буквы исчезают. Все казалось, что ктото подглядывает. Но никого не углядел, кроме толстого таракана под потолком. Сидел, на меня уставясь, и усами шевелил. А потом смылся, пропал. Я и удивился: откуда он? Ведь у нас чисто, за этим мама следит, а тараканам без грязи и отбросов не житье. Может, это тараканий шпион был?

— Ага, может быть, — согласилась быстро Маша, решив, что папа предлагает ей новую игру. — Он явился из Тараканской земли и шпионил за тобой. А зачем? Надо бы это разузнать. Зачем это жители Тараканска тараканят за нами? Пусть втараканят себе, что у нас им делать нечего, у нас мамой чистота наведена!

Папа рассмеялся:

— Ты моя выдумщица! Смешные слова придумала. Маша приняла важный вид:

— А я вовсе и не придумала. Там в самом деле так говорят. Ты сам вообрази, как им еще говорить!

— Я попробую, — согласился папа, — но потом, сегодня у меня чтото голова болит, ничего не пишется. Странный какой-то день…

— А про что ты писал? Только честно!

— Видишь ли, Машенька…

— И Ирочка, — поправила его Маша. — У тебя две дочки.

— Видите ли, мои дорогие доченьки, Ирочка и Машенька. Я пытаюсь понять: кто таков, что из себя представляет и откуда взялся некто Толик Тыковкин? — Папа вздохнул, нахмурился и тщательно запер ящик письменного стола, куда прежде положил Книгу.

— А разве не ты его придумал? — удивилась Маша.

Она была уверена, что Тыковкина, хулигана мальчишку, и храбрую девочку Ниночку папа выдумал, чтобы дочке интереснее жилось и она могла бы воображать себя Ниночкой, побеждающей злодеев своей волшебной палочкой. Особенно Маше нравилась следующая история: Тыковкин однажды приказал дружкам намазать воском асфальт перед подъездом, чтобы все скользили и спотыкались. А потом спрятался с ними за кустами у дороги, время от времени выскакивая оттуда и хохоча во все горло. Его очень веселило, если кто-нибудь падал и ронял сумку с продуктами, которые разлетались по земле. Храбрая девочка Ниночка смело подошла к хулиганам. «Толик Тыковкин, — строго сказала она, — немедленно очисти асфальт, иначе тебя придется наказать!» Но Тыковкин был наглым и, конечно же, не испугался девочки. Он крикнул ей: «А мой папахен самый важный здесь! И ни один, даже взрослый, мне замечания не смеет делать! Я всегда папахену могу пожаловаться! А сейчас мы тебя крапивой отхлещем!» Ниночка побледнела, однако ответила твердо: «Попробуй тронь — тебе не поздоровится! Но если не вымоешь асфальт, то берегись: как дам в лоб — сразу уши отклеятся!» «А ты откуда знаешь, что они приклеенные?» — зло тявкнул Тыковкин, надул угрожающе щеки и принялся наступать на девочку, размахивая пучком крапивы.

Тем временем его приятели подбирались сзади. Тогда Ниночка ударила его прямо в середину лба своей волшебной палочкой. Толик шлепнулся на землю, а рядом упали два его уха. Мальчишки замерли, а Тыковкин уставился на свои отлетевшие уши и взвыл: «О-е-ей! Я больше не буду! Я все вымою и вычищу! Верни назад мои уши!» Мальчишки начали хихикать, и это испугало его еще больше. Он боялся, что они перестанут ему подчиняться. Но все же сумел заставить их взяться за дело — привести в порядок асфальт. После чего Ниночка снова коснулась его лба своей палочкой, и уши вернулись на место. А Тыковкин, сопровождаемый дружками, бросился наутек.

Сейчас папа пытался объяснить:

— Это так мне казалось, что я придумываю. Но, похоже, я угадал правду. И такой Тыковкин существует на самом деле. Только возраст у него другой. Постарше девочки Ниночки он будет. И очень мной интересуется, дружбу предлагает, письма пишет, хотя и без обратного адреса. Но вот, кто он, я не знаю. Потому и хочу понять.

— Папа, папа! — воскликнула Маша. — А может, он и есть Главный Таракан? Ты Эрнеста Яковлевича спроси. Уж он-то все знает.

— Маша! Ира! — донесся сквозь прикрытую дверь мамин голос. — Вы передали папе мою просьбу? Вот-вот Эрнест Яковлевич в дверь позвонит.

Папа снял Машу с колен, спрятал ключ от серебряного замочка в плетеную корзиночку за стеклом книжной полки и сказал:

— Ой, как плохо! Заболтались мы с тобой. То есть с вами, с двумя моими дочками. Пойдемте, девочки, надо маме помочь.

Они отправились в гостиную, которая днем была маминой рабочей комнатой, а ночью превращалась в родительскую спальню. Ведь в их квартире было только три комнаты. Папа установил складной стол вдоль шедшей по стене книжной полки, укрепил столешницу и принялся расставлять стулья. А Маша накрыла стол скатертью и побежала к маме — носить с кухни блюда и приборы: тарелки, ножи, вилки и бокалы.

Пришла мама, поглядела на их работу:

— Ну, молодцы! Я иду переодеваться, а вы пока — руки мыть.

— Я уже мыл, — сообщил папа.

— Я тоже, — сказала Маша, — перед тем, как посуду носить. Это же нельзя делать грязными руками. Ох, — спохватилась она, — а Ирочка! Ирочка не мыла. Ну, ничего, я помогу младшей. Мы, сестренки, быстро справимся.

И отправилась с Ирой в ванную.

Вернувшись, Маша разгребла на мамином письменном столе местечко и усадила Ирочку, прислонив ее к маминой пишущей машинке. Поставила перед сестренкой игрушечную тарелку, чашку, положила пластмассовые ножик и вилку.

— Вижу, Ирочка готова к обеду, — заметил папа. — А мы? Где же наш гость? Раздался долгожданный звонок, и Маша бросилась открывать. Эрнест Яковлевич — в сером костюме, клетчатой рубашке с расстегнутым воротом, в руке авоська, набитая пакетами, — стоял на пороге и улыбался:

— Здравствуй, Машенька! А Ирочка уже за столом? Как ты, Машенька, вытянулась! И всего за пару месяцев. Уж и не скажешь, что тебе девять. Ты выглядишь прямо на девять с половиной. Это хорошо. А я вам с сестренкой гостинца принес — ягодок, чтоб вы и дальше росли.

«Чур». Художник Наталья Григорян

— Зато Эрнест Яковлевич совсем не меняется. Все такой же бодрый и улыбчивый, — сказала мама.

— Зачем же мне меняться, Клариночка? (Так звали Машину маму.) Мне еще, может, много лет жить предстоит, — разъяснил вошедший. — Стареть никак нельзя!

— Вот и замечательно! — согласилась мама. — Пойдемте тогда к столу. Обед нас ждет.

Но сначала Эрнест Яковлевич отнес авоську на кухню, мама пересыпала ягоды в дуршлаг, помыла их и отправила на обеденный стол.

— Пишется книга, Борис? — спросил Чур.

— Та, что вы подарили? Стараюсь. Иногда получается, а иногда буквы не держатся, пропадают, будто и не писал их.

— Значит, не угадал, недодумал. Главное дело — что пишешь. Я этому рад. — Эрнест Яковлевич откинулся на спинку стула, оглядел комнату.— Хорошо у вас. Уютно и чисто. Клариночка заботится. Защитница ваша от пыли и грязи. Машенька-то помогает маме?

— Помогает, помогает, — сказали быстро родители.

Взрослые чокнулись рюмками с вином, а Маша стаканом сока — за здоровье хозяйки дома. Потом они поели салат. А затем дедушка Чур поднял бокал за благополучие их дома и поинтересовался:

— Никто вам не досаждал, не тревожил, пока меня не было?

— Да вроде не особенно, — ответил папа. — Только письмами меня какой-то Тыковкин завалил.

— Эрнест Яковлевич! — обратилась она к гостю. — А может ли этот Тыковкин на самом деле оказаться Главным Тараканом? Расскажите, пожалуйста, сказку, как это бывает, чтоб человек в таракана превращался. А вдруг и наоборот тоже случается?

— Ну ты, Мария, придумала! — недовольно пожала плечами мама. — О тараканах за обедом! Ничего другого тебе в голову не пришло?

— А что, — заступился за дочку папа, — про тараканов тоже интересно. Может, они самые сказочные существа и есть.

— Да ну вас!

Мама составила грязные тарелки и понесла их на кухню. Вернулась, держа на подносе глубокую миску с супом. На первое был вкусный свекольник со сметаной.

Некоторое время ели молча. Потом Эрнест Яковлевич отодвинул от себя тарелку и сказал:

— Не волнуйся, Клариночка, очень вкусно, но добавки мне не надо. Я вот ел и думал, что Борис, муж твой, ученый человек, а кое-чего все же не знает. Не знает, к примеру, что тараканы не просто сказочные, но самые древние существа на Земле. Люди порой боятся, что вдруг возьмут и оживут динозавры или ящеры, а то и еще какиенибудь доисторические существа. А того не понимают, что юркие таракашки уже тогда жили, когда и динозавров не было. Пережили и катастрофы, и наводнения, и землетрясения, и ледниковый период. Ящеров, мамонтов и саблезубых тигров тоже пережили. И остались такими же дикими, как и миллионы лет назад. Поэтому, пока человек грязен и нечистоплотен, тараканы им довольны.

Внезапно за окном громыхнуло что-то вроде выстрела. Но это был совсем не выстрел. Просто наискосок от Машиного дома стояло общежитие, а под ним находился сарай с зеленоватой жестяной крышей.

И вот жильцы этого общежития, ленясь выносить мусор в уличные контейнеры, вываливали его прямо из окон и, наверно, с удовольствием слушали, как грохочет железная крыша сарая. И валялись там бутылки, коробки, банки, рваные кульки и пакеты, из которых высыпалось грязное и склизкое содержимое — всяческие отходы и отбросы. Что-то смывали дожди, но многое оставалось. Со своего восьмого этажа Маша и ее родители видели крышу, но лучше было не смотреть: слишком противно. Вот и сейчас мама, встав из-за стола, произнесла:

— Противно!

И ушла на кухню.

Все замолчали. И Маша тоже не знала, что сказать или что спросить. «Дурацкие неряхи! Взяли и прервали наш разговор, — с досадой подумала девочка. — Как только он стал интересным. Обидно». Но тут в дверях появилась мама с пирогом на блюде. Она улыбалась:

— Давайте не будем думать о плохом! Я надеюсь, что пирог получился вкусный.

Разрезав, она разложила его по тарелкам.

— Ах, Клариночка, — произнес Эрнест Яковлевич, прожевав кусок пирога, — конечно, вкусный! Но, — и тут он поднял кверху палец, — едой от забот не спасешься. Дело в том, друзья мои, — тут Чур понизил голос до еле слышного, а морщинки на его лице затвердели, — что снова Карачун объявился. Слыхала про такого, Машенька? И узнал я, что именно он взрастил Толика Тыковкина и главным над тараканами сделал. Как уж об этом Машенька догадалась — ума не приложу! Но верно догадалась…

Эрнест Яковлевич с любопытством посмотрел на нее, покачал задумчиво головой, а потом вдруг даже слегка подмигнул.

— Ничего не понимаю, — призналась Маша. — Получается, что Тыковкина не папа выдумал… И злой колдун Карачун тоже на самом деле существует… А не папина фантазия… Хотя я помню, как в детстве, чтоб я не шалила, он меня пятилапым Карачуном пугал. Ну ладно, пусть они и в самом деле есть. Но как же они могут вместе сойтись?.. Ведь Тыковкин — современный, а Карачун, скорее всего, древний, как Эрнест Яковлевич.

— Придется рассказать. Только зря ты меня, Машенька, древним назвала. Не такой уж я и древний. Я не тараканьего, я человеческого возраста. Люди живут, и я живу. Карачун постарше меня будет. Хотя давно уж нигде не появлялся. В своей избушке на болоте спал. А проснувшись, тыквенное поле сторожить нанялся — неподалеку от Москвы. Он и вправду злой чародей и колдун, хотя слова у него медовые. Карачун пятилап — твой папа правильно угадал. На своих пяти лапах он быстро бегал по тыквенному полю, а также по своей избушке — мог и по стене, и по потолку, дружил с тараканами, любил сырость и тепло. Спал он на печи, но еду готовил в очаге, прямо посреди избы. Человеческий род злой колдун всегда ненавидел. И давно искал такого врага, чтобы поначалу опасным не казался. Наконец, решил он натравить на людей тараканов. Ведь у тараканов души нет, сердца тоже, а бесчисленны они, как песок в пустыне. И не боятся их люди: любого таракана легко можно ногой раздавить, газетой пришибить. Но мало кто догадывается о карачуньей колдовской мудрости. А тот отобрал несколько тыкв побольше, благо поле тыквенное под рукой. Потом положил их в тепло да в сырость, чтоб тыквы те подгнили. А уж тогда заложил Карачун в эти гнилые тыквы несколько коконов, в которых хранятся тараканьи яйца. Обычно в каждой до сорока штук бывает. И вот в гнили тыквенной да с помощью чародейства карачуньего вывелись огромные толстые тараканы. Их-то и сапогом не раздавить! К тому же не простые они были, а — оборотни. Карачун обучил этих тараканов в людей превращаться. Не отличить!.. А самой толстой семейке и фамилию родовую придумал — Тыковкины. С тех пор все Тыковкины среди людей трутся и в начальники лезут, ну и «тыкают» всем. Хотят, чтоб не только тараканы, но и люди им подчинились. И Толик сейчас среди этой семейки главным стал. Вот ведь какая история…

Эрнест Яковлевич отрезал себе еще кусок пирога и съел его, но, видно было, что безо всякого аппетита. Он как бы в шутку насупил брови, когда мама попыталась перебить его, и продолжил:

— Одного эти оборотни боятся: острого да колющего, что прокалывает их, спесь выпускает, сдувает их и съеживает, назад в тараканий образ возвращая. И знают они, что явится со временем рыцарь или принц откуда-нибудь, сладить с которым в открытом бою они не сумеют — страшны будут его колючие стрелы и острая шпага. Разве что хитростью да подлостью постараются…

— А разве принцы и рыцари на самом деле бывают? — спросила Маша. — Или, как волшебники, — только в сказках?

— Конечно, бывают, — усмехнулся Эрнест Яковлевич. — Как и волшебники. Только распознать их трудно. Распознать и не ошибиться. Все девочки ждут своих принцев, но мало кто умеет их узнать.

Званый воскресный обед закончился.

Дедушка Эрнест Яковлевич встал из-за стола, поблагодарил за угощение, обещал еще раз наведаться. После чего попрощался с мамой и папой, пожелал им всяческих удач, а Машу погладил по волосам и вдруг сказал:

— Если у тебя неожиданно — а такое всегда может случиться! — будут какие-нибудь трудности или возникнут вопросы, ты, Машенька, обо мне вспомни и молви так: «Чур меня. Чур за меня. Чур со мной». Глядишь, я и смогу тебе чем-то помочь.

Родители улыбнулись и посоветовали дочке не забывать слова дедушки-соседа и всегда звать его на помощь, когда ей надо посуду мыть или пыль вытирать. Но Маше показалось, что шутливости в словах Эрнеста Яковлевича совсем мало было, что Чур произнес их вполне серьезно.

Однако это заметила только Маша.

 

Глава третья. Пропажа

Забрав Ирочку, Маша вернулась в детскую. Среди кукол увидела она какие-то странные перемены, что-то даже подозрительно-неприятное чувствовалось в комнате. Будто кто-то кого-то обидел. Быть может, ее куклы снова поссорились? Ах, как это плохо! Она ведь учила их не ссориться, а помогать друг дружке. А тут явные следы слез виднелись на щечках обычно румяной куклы Насти с беленькими волосами, заплетенными в косички. Стоял в углу лицом к стене зеленый пластмассовый Чиполлино. Глядел на всех исподлобья Ослик Филя. Поросенок Хрюша забрался под большой платяной шкаф — оттуда торчал его хвостик. А Ёжик Карл и вообще куда-то спрятался. Во всяком случае среди других игрушек его не было. Только красивая Элиза вроде бы ни на кого не обиделась. Она сидела в креслице за столом с указкой в руке, и лицо ее выражало удовлетворение.

Маша посмотрела на нее вопросительно.

И снова, как и до обеда, девочка почувствовала, что у нее закружилась голова. Потому что кукла снова заговорила.

— Это я их воспитывала, — важно произнесла Элиза, строго глядя на остальных кукол. — Кое-кого пришлось наказать. Ведь я здесь оставалась за главную. Я ведь Машина подружка! А они не хотели меня слушаться. Тогда я запретила им играть.

Маше это не понравилось. Она всплеснула руками, не найдя сразу слов. Ирочка выпала из ее объятий и шлепнулась прямо на ковер. И заговорила вместо Маши. Да как! Затараторила! Вскочив на ноги, младшая сестренка напустилась на Элизу:

— Что-то мне это не по душе. Как и моей старшей сестренке. Какое нахальство!.. Маша никогда-никогда не запрещала нам играть! Даже когда бывала недовольна нами. Вот!

Элиза брезгливо наморщила хорошенький носик:

— Ты зачем вмешиваешься в наш с Машей разговор, девочка Ира? Мы с Машей не любим непорядка и непослушания.

Не успела девочка объяснить говорящим своим куклам, что ссориться нехорошо, как широкое лицо ее сестренки расплылось в улыбке:

— А я, между прочим, и не Ира вовсе!

— А кто же? — удивилась Элиза.

— Меня Ниночкой зовут, вот!..

— Ты все врешь! — крикнула, растерявшись, Элиза. — Правда, она врет?..

— Я не вру. Я просто хочу стать такой же храброй, как Ниночка. И стану. Честное слово! Вы увидите! Маша от неожиданности рассмеялась:

— Вот это да! Ты сегодня сама на себя не похожа. Или не похожа на ту, какой ты мне казалась, — робкой и застенчивой. А выходит, что ты озорница! И смелая! Я к тебе такой не привыкла…

— А ты и не привыкай, — вклинилась в разговор Элиза. — Девочка Ира стала настоящей хулиганкой, совсем невоспитанной. И нам такие подружки не нужны. Правда, Маша?

Тут Маша вспомнила, что она уже школьница, уже взрослая, и попыталась решить дело миром:

— Дорогие мои Ирочка и Элиза! Вы ссоритесь, а не понимаете, что произошло чудо: вы ожили и заговорили. Я тоже не понимаю, как это случилось. Но я этому очень рада. И вы порадуйтесь и помиритесь, возьмите друг друга за мизинец и повторяйте: «Мир, мир навсегда, ну а ссора никогда! А если будешь драться, то я буду кусаться. А кусаться ни при чем — буду драться кирпичом. А кирпич сломается — дружба начинается!» Вот так! Теперь у меня настоящая сестренка и настоящая подружка. Еще бы мне принца найти, живого и настоящего!..

— Какого принца? — спросила Элиза и сразу же на всякий случай стала прихорашиваться перед маленьким кукольным зеркалом — поправлять кудряшки и разглаживать руками платьице.

— Я сама не знаю, — грустно призналась Маша. — К каждой девочке рано или поздно, но является чудесный принц, а она должна его узнать и, может быть, даже помочь ему. Помните, как в той песне? В «Сладкой грезе». Музыку написал Чайковский, а слова — папин знакомый дядя Витя Лунин…

— А давайте ее снова послушаем, — умильно улыбаясь, вдруг предложила Элиза.

Маша обрадовалась возможности окончательно затушить ссору, нашла кассету и занялась магнитофоном. И тут ей почудилось — на секунду, однако очень ощутимо! — что из-под подоконника потянуло ветерком, словно у их квартиры не было внешней стены. Она даже глянула в ту сторону, но стена была на месте. И она нажала на кнопку «play».

И в комнате зазвучала сладкая песня:

Мне не играется
С куклой любимою —
Что-то неясное,
Неуловимое в сердце.
Что-то неясное,
Что-то прекрасное…
И вдруг предстал передо мной
Принц юный и живой.
Мы по реке плывем,
Нам хорошо вдвоем.
В этот час
Все для нас:
Свет луны,
Вздох волны.
Нежны его слова…
Кружится голова…
Этот сон,
Светлый сон —
Сон ли он?
Явь ли он?
Но тут растаял принц.
Нет никого вокруг.
Снова сижу одна.
Может, позвать подруг?
Только
Мне звать не хочется.
Сердце стучит в груди.
Что же случилось со мной?
Ах, принц, не уходи…

— Ну и куда же этот твой принц делся? — спросила Элиза.

Она уже забралась на диван и теперь сидела там, о чем-то задумавшись и закручивая свои кудерьки.

— Не знаю. Куда-то… — Маше внезапно стало жалко себя, что принц растаял, а не остался с ней.

Увидев Машино потерянное и печальное лицо, Ирочка пообещала оттаскать Элизу за ее кудрявые локоны, но отворилась дверь и вошел папа. Ирочка и даже Элиза замерли, а Маша, чтоб не разрыдаться, бросилась к папе и повисла у него на шее, бормоча прерывающимся голосом:

— Где же мой принц? Куда он пропал? Почему не появляется?

— Малышка, что с тобой? Успокойся! — Папа принялся гладить ее одной рукой по волосам, а другой подхватил ее поудобнее, чтоб она не упала.

— Может, я плохая, раз ко мне принц не приходит?

— Ну не Василиса Премудрая Ивану Царевичу. Пока пусть твоим принцем будет Ёжик Карл. Он колючий и мужественный, но добрый. К тому же тебе его дедушка Эрнест Яковлевич подарил, а он плохого в дом не приведет. Ну что, договорились?..

— Ага, — шепнула Маша, смутившись, и уткнулась в папино плечо. — Его даже можно назвать Ёжик Смел. Потому что он очень смелый.

— Разумеется, — согласился папа.— А теперь ты мне скажи: не заметила ли ты, куда я спрятал ключ от ящика? Того, в котором я Книгу держу…

— Конечно, заметила. Куда всегда: в плетеную корзиночку — на книжной полке за стеклом. Ты, папа, опять нервничаешь, наверно, по поводу своего Тыковкина, а потому все забываешь… Ты успокойся. Если надо, мы с Ёжиком этого Тыковкина победим.

— Спасибо, моя хорошая, — сказал папа.— Ты у меня замечательная дочка! Все замечаешь.

Он поцеловал Машу, осторожно опустил ее на пол и вышел из комнаты.

А Маша принялась звать Ёжика. Но он не отзывался. Тогда она заглянула под кровать — там его не было. Затем под диванчик у шкафа — и там не было. Под шкаф — тоже нет. За шкаф — опять неудача. Следом за ней ползала Ирочка, проверяя, не проглядела ли Маша Ёжика. Девочка влезла на стул, чтоб посмотреть, не притаился ли он где-нибудь на полках или на шкафу. Но и там было пусто.

— Что же случилось? Куда он исчез? — испуганно обратилась она к Ирочке и Элизе.

Ирочка растерянно шмыгнула носом, а Элиза подняла головку, тряхнула кудряшками и, поколебавшись минуту, вдруг призналась:

— Это я его услала. Вас все не было. Он и бросился тебя искать. Сказал, что пойдет туда — не знаю куда, там тебя найдет и спасет.

— Храбрый мой Ёжик! — прошептала Маша. — А ты, Элиза, плохая. Зачем тебе это надо было? Я с тобой больше не дружу.

— Нет, Маша, нет, — запричитала перепуганная Элиза. — Дружи со мной, пожалуйста! Я не виновата! Я просто хотела стать у тебя самой главной любимицей. Потому и с Ирочкой ссорилась. Для того и Ёжика спровадила. Да мне еще и таракан нашептал, что с ежом даже медведь в берлоге не уживется. А уж мы, нежные девочки, тем более.

— Какой таракан?

— Да здесь сидел. Не то Андрей, не то Евсей. Так он назвался. Усатый такой.

— Но этого не может быть! — уверенно возразила Маша. — Мама у нас такую чистоту навела, что ни один таракан не проникнет.

— Я его тоже спросила, как он сюда попал, — Элиза старалась правдивым рассказом заслужить прощение. — А он ответил, что у всякого таракана своя щель найдется. Он мне и сказал, что если Ёжик исчезнет, то твоя любовь от него ко мне перейдет. А я поверила… — И Элиза расплакалась.

— Поплакать — это легче всего, — произнесла Ирочка. — Ты лучше припомни, в какую сторону Ёжик Карл двинулся. Ведь не растворился же он в воздухе.

— Нет-нет, не растворился, — закивала торопливо Элиза. — Совсем нет. Он по дороге ушел.

— По какой еще дороге? — разом спросили Маша и Ирочка.

— По самой обыкновенной. Под подоконником. Да вы что на меня уставились так? Лучше под подоконник загляните… Сами все и увидите.

Маша с Ирочкой переглянулись и бросились к подоконнику. И точно: они увидели выход прямо на улицу. И хотя Маша жила на восьмом этаже, тем не менее прямо из ее квартиры из-под подоконника начиналась дорога, ведущая куда-то в лес. Одна беда: лаз был слишком мал для большой девочки.

— Вот по этой дороге он и ушел, — сказала подошедшая к ним Элиза. — Мы с Ирой пойдем искать. А ты подожди нас. Но я все равно его первая отыщу.

— Я должна сама идти, — сказала Маша. — Ему и вправду может угрожать какая-нибудь опасность.

Она встала на четвереньки, сжалась в комок и — неожиданно проскользнула в эту дыру!

Вылезла на дорогу, распрямилась. И… очутилась в лесу. Ее дом исчез. А рядом стояли две девочки — сестренка Ирочка и подружка Элиза. И трудно было понять: Маша ли уменьшилась или куклы подросли? Но стали они все трое примерно одного роста. Маша по-прежнему немножко повыше, но ненамного.

 

Глава четвертая. Заколдованное место

В лесу стояла густая тишина. Густая, как застывший кисель, она заполняла все пространство. Девочкам стало не по себе. Маша растерянно перевела взгляд с асфальтовой в трещинках дорожки на окружавшие их деревья. Надо было разобраться, где они находятся. В лесу? В парке? Вдоль дорожки стояли пустые деревянные лавочки. Скорее, похоже на парк. Но ни гуляющих стариков и старушек, ни мам с малышами, ни лихих велосипедистов — никого. Прохлада, тишина и пустота. Повсюду стоял аромат свежей зелени, но откуда-то слегка пробивался запах гнили.

— Где мы? Куда это мы попали? И зачем я с вами пошла?! Мы здесь тоже пропадем, как ваш Ёжик! — захныкала Элиза.

В густой тишине ее жалобный вскрик прозвучал так резко и пронзительно, что все три вздрогнули.

— А ты не бойся и не трусь! — прошептала решительно Ирочка. — Я вот стараюсь быть храброй. И ты старайся. С нами ведь Маша. Она знает, что делать.

Но Маша не знала. И, чтобы самой не испугаться и успокоить сестренку и подружку, она принялась рассуждать вслух:

— Парк мне кажется знакомым. Это или Сокольники, или Лосиный остров. Карлуша, правда, ни там, ни там не бывал, поэтому мог заблудиться. Но мы его непременно найдем, если я сумею определить наше местонахождение, — произнесла она ученое слово и сразу почувствовала себя увереннее. — В Сокольниках — пруды, а вдоль Лосиного острова течет речка Яуза. Смотрите: асфальтовая дорожка за теми кустами изгибается. Если мы сейчас выйдем к реке, значит, мы на Лосином острове. А мне кажется, что так оно и есть.

Девочки пошли по дорожке, уходившей в глубину леса. И перед ними возникла развилка. Маша подумала, что если она права, то путь налево ведет к гаражам, какому-то одноэтажному зданию за забором и пятиэтажным серопанельным домам. Но лучше повернуть направо.

Они так и сделали. Еще несколько шагов, и — о, счастье! — они увидели глинистый спуск с пригорка, небольшое поле с высокой травой, за ним утоптанную дорогу, а за дорогой — быстро текущую грязную речку. В ней, конечно, никто не купался, даже мальчишки ее избегали — слишком много всякой дряни спускали в нее стоявшие выше по течению завод и фабрика. Вода, лишь временами прозрачная, казалась обычно бурой и несла на себе нефтяные и масляные пятна и разводы. Только утки осмеливались жить в нынешней Яузе: плавали, ныряли, находили там корм. Но все равно девочки обрадовались, что добрались до реки и знают теперь, где они находятся.

— Ура! — крикнула Ирочка, но… рановато.

Они вроде бы бежали вниз, с пригорка, но ноги несли их назад, вверх, на прежнюю асфальтовую дорожку. Они снова попытались преодолеть неведомую силу, мешавшую им выбраться из леса. Но чем энергичнее они стремились к реке, тем сильнее их отбрасывало назад. Пока не очутились девочки на том же самом месте, с которого двинулись в путь.

Запыхавшиеся, усталые, стояли они, тревожно глядя друг на друга. И тут вдруг Маша сообразила, что иначе и быть не могло. Ведь не случайно кто-то им лаз под подоконником открыл и дорогу проложил. Причем дорогу в лес, а не к реке. Если это друзья, то они хотят, чтобы девочки нашли Ёжика. Если это плохие и злые их куда-то заманивают, а Ёжик — приманка, то все равно остается та же задача — искать пропавшего друга. И лаз, и дорога были чудом. Значит, и место, куда они попали, должно быть заколдованным. Раз уж они отважились сюда пойти, то нечего бояться! Девочка почувствовала, как к ней вернулась решительность, и сказала спокойно:

— Мы пошли, чтобы найти и спасти Ёжика Карла. А сами зачем-то к реке побежали. Достаточно того, что мы ее увидели и знаем теперь, где мы. Нас кто-то правильно остановил. Искать надо. На дорожке Ёжика нет. Значит, он где-то в лесу. Сначала мы пойдем направо от дорожки. Если там не найдем, то вернемся и будем искать по левую сторону. Только, чур, друг дружке помогать!

— А как же иначе! — ответила Ирочка, преданно глядя на Машу своими круглыми черными глазами.

— А вдруг так сложится, что мне понадобится перескочить через чур? — пробормотала, не удержавшись, Элиза, хотя и жалась поближе к остальным двум.

— Тогда, — твердо возразила Маша, — жди нас здесь или сама ищи дорогу домой. Мы без тебя пойдем.

— Ну уж нет! Я с вами, я с вами! — запротестовала Элиза. — Не бросайте меня. Я одна боюсь. Вы не имеете права меня одну оставлять, раз сами сюда заманили.

— Во-первых, тебя никто сюда не заманивал, а во-вторых, не вредничай и иди следом за нами!

Сказав это, Ира шагнула с дорожки в траву, где уже стояла ее старшая сестренка.

Девочки двинулись довольно-таки приметной тропкой в самую чащу кустов и деревьев. Шагов через двадцать, за кустами орешника, наткнулись они на маленькую полянку, а на ней!.. Боже, чего там только не было! Валялись обломки белого унитаза, половинки красного кирпича (и откуда это тут взялось!), пластмассовые бутылочные пробки, сами бутылки, раздавленные жестяные банки из-под пива и пепси, смятые сигаретные пачки и окурки…

— Давайте свернем с этой тропы, — решила Маша, — здесь, наверно, какие-нибудь тараканьи люди живут, все грязнят и безобразничают. А может, свои праздники празднуют…

И девочки зашагали прямо по траве, спотыкаясь о корни деревьев, заглядывая под кусты, поднимая руками пласты прелых листьев, спускаясь в овражки и ямины, исследуя палками норки кротов и другие непонятные земляные ходы и отверстия — вдруг где-нибудь там обнаружится Ёжик Карл.

Не так уж и далеко отошли они от захламленной полянки, как Маша неожиданно увидела и узнала знакомый дуб, который весной они с папой лечили: отдирали гниль, высохшую кору и обмазывали больные места глиной. Папа тогда сказал, что это не простой дуб, а сказочный, быть может, даже дерево жизни, которое соединяет влюбленных, дает приют усталым и гонимым, помогает добрым и храбрым. Наверно, сказал он, дубу этому уже тысяча лет, он всякое повидал, но остался хранителем добра и правды в наших окрестностях. Маше в это трудно было поверить, но дуб она лечила охотно. Теперь лесной великан стоял такой могучий, будто и не болел никогда. В дубе они в тот день нашли дупло. И папа поднимал ее на руки, чтобы она могла заглянуть в его темную глубину — дупло располагалось выше Машиного роста. Девочке стало интересно, сохранилось ли дупло… Она даже захотела позвать своих спутниц — показать им, что они с папой открыли. Но тут одна из веток дуба опустилась совсем низко, ее сучья словно обняли девочку за плечи, а листья прикрыли ей рот. И хотя деревья не говорят, Маше показалось, что шелестом листьев дуб ласково просит ее сохранить тайну его дупла. И она промолчала. Вздохнув, она пошла дальше, пытаясь увидеть в траве и переплетениях кустов колючего друга.

— Ёжик!.. Карлуша!.. — время от времени выкрикивала она. 

Но никто не отзывался. А от тишины даже звенело в ушах.

Вдруг она заметила, что ноги сами вывели ее на ту самую асфальтовую дорожку, к тому самому месту, с которого двинулись они в лес, но с другой стороны. То есть ушли они направо, а вернулись слева, как будто обогнули по этому парку круглый земной шар. И Маша подумала: «Мы все время возвращаемся на эту дорожку не случайно. Значит, это и есть наш путь. Но тут все обманно, а потому надо сделать вид, что мы не ищем Ёжика, мы просто гуляем. Тогда, может, и нападем на его след». И еще она вспомнила, как говорил ей как-то Эрнест Яковлевич: «Иногда девы-полудницы насылают тишину, чтоб одна душа услышала другую, ее зовущую. Когда сердце сердцу весть подает». По спине у девочки пробежал холодок: «Вдруг Ёжик меня зовет, а я не слышу. Надо идти на голос его души. Куда ноги сами ведут».

— Я думаю, мы устали искать! — громко, очень громко сказала она, чтоб расслышали чужие. — Давайте просто погуляем. Пойдем себе по дорожке туда — не знаю куда. Куда ноги выведут.

— А я хочу есть и хочу домой! — закапризничала Элиза. — Где взрослые дяди и тети? Кто вообще здесь живет? Кто нас покормит?

— Успокойся! — Маша взяла ее за руку, Ирочку тоже, и опять пошла с девочками по лесной дорожке.

Элиза хныкала, ее ладонь была вялой и слабой. Зато Ирочка весело вертела головой, ладошка ее была твердой, а шаги уверенными. Они дошагали до развилки, но тут их ждало удивление. Поворот к Яузе исчез, остался лишь путь, который вел к серокирпичным пятиэтажкам. И Маша без колебаний свернула к серым домам.

Однако вышли они поначалу не к домам, а к большой прямоугольной асфальтовой площадке с газоном посередине, окруженным каменным бордюрчиком. И там ходили люди, человек десять-двенадцать. Правда, не просто ходили, а маршировали строем и молча, сжав кулаки, со злыми, даже остервенелыми лицами. Возглавляли марширующих две женщины в коричневых платьях, катившие перед собой коричневые детские коляски. Еще несколько человек писали на широких кусках материи какие-то большие печатные буквы. Руководил ими человек в черном балахоне, но руководил без слов, жестами. Глядя на шагающих людей, Маша подумала, что заколдованы они ходить по кругу как заведенные механизмы.

— Наверно, они чего-то ждут, — прошептала Ирочка.

— А вдруг нас?! — И Элиза спряталась на всякий случай за спины Маши и Ирочки.

Ничего другого не оставалось Маше, как шагнуть на площадку и, приноравливаясь к темпу марширующих людей, обратиться к одному из них, шедшему последним:

— Здравствуйте. Вы не могли бы нам помочь?.. Или хотя бы ответить на один вопрос?..

Она еще и сама не знала, что хочет спросить у него. Но мужчина, не отвечая, скользнул в сторону. Обогнав своих сотоварищей, он оказался во главе колонны, подальше от девочки. Она попыталась обратиться ко второму, третьему, но все они с невероятной, нечеловеческой скоростью увиливали, улепетывали, ускользали, убегали, увертывались, улетучивались, улизывали, уносились, убыстряя свой ход и оставляя ее каждый раз одну. Они так ловко разбегались, что Маша даже дотронуться ни до кого не смогла. Это стало напоминать игру, и девочка вошла в азарт.

— Мы должны кого-нибудь из них задержать!

Она поставила своих спутниц с обеих сторон от себя и показала глазами на женщину, вырвавшуюся вперед. Левой рукой женщина толкала коляску, а правую со сжатым кулаком подняла вверх, будто грозила небесам или несла невидимое знамя. Увидев загородивших ей путь девочек, женщина вздрогнула, попыталась их объехать, но колеса соскочили с асфальта и забуксовали на травяной обочине. Маша взялась за край коляски.

— Можно маленького посмотреть? — вежливо спросила она.

Женщина замерла, втянув голову в плечи. Не отвечая, она выталкивала коляску с обочины на асфальт, направляя ее на Элизу. Но та, защищаясь, вытянула руки и остановила коляску. Маша заглянула внутрь и отшатнулась, увидев не запеленутого младенчика, а двадцать или тридцать крошечных существ, шевеливших усами и таращивших глазки. Воспользовавшись Машиным замешательством, женщина сильно толкнула коляску, и колеса наконец выкарабкались на асфальт. Обогнув Элизу, женщина быстро-быстро побежала прочь и через минуту вклинилась в ряды маршировавших.

А те люди, что писали плакаты, теперь играли в странную игру. Одетый в черный балахон держал в руках стопку газет. Остальные подходили к нему по очереди, а он каждому вручал газету. Когда стопка кончалась, он делал знак рукой, и тогда ему возвращали взятые у него экземпляры. Снова получалась стопа, и он снова принимался раздавать — «по штуке в одни руки». Разумеется, заметив подходивших девочек, игравшие брызнули врассыпную, побросав газеты и плакаты. А первым бежал их предводитель, поглубже натянув на свою физиономию черный капюшон.

Маша решила посмотреть, что писали эти черно-коричневые. Газета называлась «Тараканий порядок». Маша не стала ее читать: слишком много там было статей, да еще мелким шрифтом. А вот плакаты она прочитала вслух: ведь Ирочка и Элиза не умели складывать буквы в слова.

Первое полотнище сообщало:

ПРОЙДЕТ ЛЮБОВЬ, ОБМАНЕТ СТРАСТЬ,
НО ЛИШЕНА ОБМАНА
ВОЛШЕБНАЯ СТРУКТУРА ТАРАКАНА.

Маша не поняла и отшвырнула его прочь. Взяла второе. Надпись там была короче, но еще более непонятной:

ДА, В ТАРАКАНЕ ЧТО-ТО ЕСТЬ…

Маша наугад вытащила из брошенной груды еще один плакат:

ТЕСНЕЕ РЯДЫ ТАРАКАНЬЕГО ФРОНТА!

Звучало это угрожающе. И тогда девочка решила прочитать тот, на котором было больше всего слов:

МОЛЧАЛЬНИКИ ТАРАКАНЫ!
РАЗМНОЖАЙТЕСЬ! ВНЕДРЯЙТЕСЬ В КАЖДЫЙ ДОМ,
В КАЖДУЮ ЩЕЛЬ, В КАЖДОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ!
ВЕЛИКАЯ ПОМОЙКА — ВЕНЕЦ НАШИХ УСИЛИЙ!

Маша закончила читать и перевела дух. Девочки переглянулись. По-прежнему было не очень понятно, но жутковато. Это был какой-то другой мир. Но не отступать же! И тут Маша углядела новую тропинку, начинавшуюся прямо от края площадки.

— Пойдемте скорее в лес, — сказала она, — подальше от этих. Наверно, они и есть тараканьи люди. И мы уже на территории Тараканского государства. Выходит, оно и в самом деле существует!

Девочки двинулись по новой тропинке, которая виляла между кустов и деревьев мимо ограды. Внезапно заметили они узкую щель между палками — пролезть нельзя, но поглядеть можно.

И Маша увидела за забором продолговатую одноэтажную серокирпичную постройку с синими железными дверями. Двери наискось перекрещены металлическими полосами с тяжелыми висячими замками. Небольшой участок перед зданием был заасфальтирован вплоть до больших решетчатых ворот. Там под жестяным навесом стояли грузовые фургоны. Очень неприятное впечатление они производили. А поодаль виднелось большое болото с пустнынным островком посередине. Только несколько мелких кустиков да избушка из обросших мхом бревен находились на этом островке. Ну и, конечно, вдоль берегов — болотная осока да камыши. Со стороны болота забора не было. Девочки все брели вдоль болота, продираясь теперь сквозь репейник. Его колючки царапали им ноги, руки, рвали платьица. Миновав заросли репейника, они очутились перед решетчатыми воротами. На них тоже висел замок. Но ячейки решетки были крупные, и, приникнув к ним, девочки разглядели даже надпись на табличке, прикрепленной к стене здания рядом с дверью.

— «Виварий», — прочитала вслух Маша.

— Что значит — виварий? — спросила Ира.

— Ну, это такое помещение, — попыталась вспомнить школьница, — где животные и всякие звери содержатся в неволе. Но не просто в неволе, а над ними там опыты делают. Ой, — перебила она вдруг сама себя, — а вдруг там Ёжик Карл?

Она побледнела от страха за своего друга.

— Надо найти сторожа этого вивария, — сразу же предложила

Ирочка, заметившая ее испуг, — и уговорить его…

— Погоди-ка, — остановила ее Маша, — может быть, ты права. Но дай мне сообразить. Здесь людей не видать. Мы, однако, неподалеку от серых домов. Там, наверно, надо и сторожа искать.

И Маша, словно вдруг озябнув, передернула плечами. Не хотелось ей идти к этим домам. Вроде бы на их месте раньше стояли самодельные бараки, сотворенные из разного хлама: кузова грузовиков и проржавевшие остовы старых автобусов, разделенные на комнатки фанерными перегородками; конуры, сколоченные из выброшенных на свалку старых дверей; шалаши, собранные из гнутых рельс и покрытые старыми дождевиками… Каждое такое жилище имело клочок земли под огород, а вместо заборов между ними торчали отломанные спинки кроватей, натянутая между столбиками ржавая проволока или какие-то резиновые жгуты. И жили здесь подозрительные существа: нигде не работали, пьянствовали, дрались друг с другом и били своих женщин и детей. Из посторонних не всякий решался даже мимо ходить. Потом в один день бараки снесли. На их месте построили серопанельные пятиэтажки. Но все равно места этого опасались. «Может, и не зря опасались, — подумала Маша, — раз оно, как оказалось, в другом мире находится, в Тараканском каком-то государстве».

Идти туда страшновато. Но и не идти нельзя. И, взяв девочек за руки, она пошла через поляну прочь от ворот снова в лес. На сей раз путь их был не очень долог. Как-то вдруг сквозь путаницу веток и листьев они увидели невдалеке три серых пятиэтажных дома. Выйдя из леса, девочки очутились на асфальтовом шоссе. За ним и начинались дома. А дальше опять виднелся лес.

Подружки перебежали шоссе. Около домов стояли две телефонные будки, посередине двора находились песочница, качели, турник и деревянная горка. Перед подъездами на лавочках сидели старушки. Пошатываясь, брели неопрятно одетые мужчины. Зазвучавшие вдруг голоса испугали их не меньше, чем прежняя сплошная тишина. Были эти голоса хриплые и противные. Лучше бы их и не слышать. На двери первого подъезда первого дома была приклеена афиша:

«Смотрите сегодня вечером в нашем киноклубе «Инсект» новый художественный фильм «Судьба таракана».

Из подъезда вышла женщина, закутанная в платок темного цвета, и крикнула:

— Агафон! Поди ко мне!

За песочницей росли три рябинки. Под ними за столиком четверо парней (трое в черных кожаных куртках и повязанных по-пиратски платках, а один — намного старше — просто в черном тренировочном костюме) играли в карты. Долговязый взрослый дяденька в тренировочном лишь слегка поворотил свою мутную физиономию в сторону кричавшей и прогундосил в ответ:

— Ты чего, мать? Чего мне-то идтить? Тебе надо — сама сюда поди! Не маленький я, чтобы слушаться! У самого уже дочь замужем. И ты знаешь, за кем!

Женщина обиделась:

— Мог бы и уважить! Тебе годков-то поменьше будет…

Элиза, словно припоминая что-то, посмотрела на Агафона. Но, так и не вспомнив, пошла следом за девочками к игровой площадке около песочницы. Там все выглядело необычным. Во-первых, большой плакат от столба до столба, на котором крупными коричневыми буквами было написано: БОЕВАЯ ИГРА. А пониже следовало пояснение: Подготовка к осенней тараканиаде. Во-вторых, за плакатом толпились какие-то странные подростки — с шестью конечностями. Играли мальчишки так: в песочнице стоял большой, в рост двух взрослых, стакан; они опускали туда на веревке одного из своих приятелей, потом веревку вытаскивали, а оставшийся в стакане пытался сам вылезти по гладким и скользким стенкам. Он пыхтел, старался, полз вверх, скатывался назад, падал, ушибался и снова лез, прилепляясь к стеклу всеми шестью конечностями.

Однако кое-кто из опущенных в стакан вылезал, оставляя на дне пару боковых отростков. И выглядел теперь как самый обыкновенный мальчик. И тогда остальные громко кричали: «Ура!» — и хлопали в ладоши. А затем опускали следующего. Маша хотела кого-нибудь спросить, что означает эта игра, но не могла решить, к кому обратиться. На девочек никто не обращал внимания:

В этот момент из окна пятого этажа раздался голос:

— Вася! Обедать!

Один из малышей, ковырявшихся в песочнице, встал, отряхнулся (причем у него хорошо были развиты все шесть конечностей), подковылял к дому на двух ногах и вдруг, пустив в ход остальные четыре, — на шести ногах взбежал по стене к окну пятого этажа и юркнул в это окно.

Девочки обомлели.

— Интересно, — сказала Маша, — есть ли у них в подъездах лестницы? Или нам тоже, чтобы найти сторожа, придется по стенке влезать? Боюсь, у нас это не получится. Давайте зайдем внутрь и посмотрим.

И они пошли к подъезду.

— Только осторожнее! — предупредила Маша.— Вдоль дома идти не надо. Могут что-нибудь из окна выбросить и попасть в тебя. Нас с мамой один раз чуть стеклянной банкой не убило. Прямо у ног на сотни осколков разлетелась.

 

Глава пятая. Попались!..

Пока Маша предупреждала своих спутниц (они ведь раньше были куклами и этого не знали) об опасностях, грозящих всякому городскому жителю, из-за угла серого дома выехала светло-коричневая легковая машина. Рядом с ней на тарахтящем мотоцикле катил долговязый Агафон в черном тренировочном костюме. Но неподалеку от девочек он свернул и помчался к своим дружкам в кожаных куртках, все еще сидевшим за столиком под рябинами. А машина, мягко чиркнув шинами, остановилась.

— Ой, какой гадкий! — вскрикнула Элиза. — Напугал меня!

Сидевший за рулем мужчина отворил дверь и высунул пухлощекую, гладковыбритую физиономию.

На водителе был свежий коричневый «с искрой» костюм, свежая белая рубашка и галстук в крапинку, скрепленный золотой заколкой, походившей на насекомого с шестью лапками. На секунду Маша насторожилась, но глаза незнакомца были голубые, взгляд добродушный, и она успокоилась. И улыбался мужчина доверительно, как хороший человек, и на Элизины слова не обиделся, и ускользнуть не пытался, напротив, сам в разговор вступил.

«Таракан на мотоцикле». Художник Наталья Григорян

— Здравствуйте, мои милые, — вежливо обратился он к девочкам. — Вы здесь кого-нибудь ищете? Не могу ли я вам помочь?

Речь его звучала мягко и приветливо — как тут было не обрадоваться ему! Только Элиза спросила:

— А вы нас не сможете обидеть?

— Ты что? — урезонила ее Ирочка. — Нас же трое! А он один.

— Ну да! Ну да! Вас же трое, — подхватил ее слова пухлощекий дядя, хмыкнув, словно чему-то обрадовался. — Да и зачем мне вас обижать? Нам лучше подружиться!

Эти разумные слова, тихий, без хриплости голос окончательно успокоили Машу. И она доверчиво ответила:

— Конечно, дружить всегда лучше. И вы угадали: нам в самом деле нужна помощь. Мы ищем сторожа вивария.

— А зачем он вам? — удивился сидевший в машине.

— Мы думаем, что в этом виварии может сидеть наш Ёжик…

— Ах вон оно что! — воскликнул незнакомец. — Это дело серьезное. Я вас понимаю. — Лицо его выразило сочувствие. — А кто этот Ёжик, из-за которого волнуются юные девы?

— Наш друг, — ответила уклончиво Маша.

— Маша считает, что он принц и ее жених! — ляпнула Элиза. Она хотела теперь понравиться взрослому дядечке, чтобы забыл он ее первые грубые слова.

— Это не так! — вспыхнула, смутившись, Маша.

— Что ж, бывает. Не смущайся, девочка, жених так жених. Ничего особенного. Может, и найдешь его. Пока же самое для вас приятное, что сторож вивария некоторым образом мне обязан. Впрочем, как и я ему. А потому — водой нас не разлить, и он всегда к моему слову прислушается. Так что садитесь в машину, я вас к нему мигом подброшу. И там чем смогу — помогу, — любезно предложил мужчина. — А по дороге вы мне про принца вашего расскажете. В нашей глухомани о принцах-то редко услышишь.

Маша опять смутилась, вспомнив, что принцем Ёжика назвал папа, а так ли это на самом деле, она не знает. Как-то иначе истолковав ее колебания, пухлощекий быстро добавил:

— А можно и пешком. Смотрите: солнышко светит, листья зеленеют, воздух теплый, дождя не ожидается. Славно сегодня дед Ворчун расстарался!

— Какой такой дед?! — обрадовалась Маша возможности сменить тему разговора.

— Дед-то? Очень интересный дед. Всем дедам дед! Он по совместительству здесь и погодой заведует, а в виварии сторожем служит. Да забирайтесь вы в машину, на заднее сиденье, там места вам троим запросто хватит. На колесах все быстрее, чем пешком.

— А у вас печенье в машине есть? Или хотя бы конфеты? А то мы очень проголодались, — продолжала подлизываться Элиза, заискивающе глянув на пухлощекого водителя.

— Найдется, что-нибудь непременно найдется! — улыбка появилась на губах незнакомца. — Давай запрыгивай!

Он вылез из машины и распахнул перед девочками заднюю дверь своего авто. Был он среднего роста, толстый, пухлый и улыбчивый. И похоже, что добрый. Потому Маша и приняла его предложение. Хотя нет бы ей одернуть попрошайку Элизу, быстренько прыгнувшую на мягкое плюшевое сиденье, и Ирочку задержать, нет бы вспомнить самое простое, много раз говоренное ей мамой и папой: нельзя детям доверяться чужим дядям и тетям, куда-нибудь с ними идти, тем более в их машину садиться. Но из-под рябинок все так же звучали хриплые голоса, пугавшие Машу. А проходивший мимо мутноглазый дядечка уж очень грубо ругал свою маленькую дочку, дергая ее за руку:

— Еще раз оглянешься — так и врежу тебе! Надоело уже! Сто раз тебе повторяю: когда ходишь, не верти головой, смотри только перед собой и под ноги!

Маше стало одно понятно: оставаться здесь нельзя, здесь прямо в воздухе носятся злоба и ненависть. Надо ехать, скорее отыскать Ёжика Карла и выбираться из этого Тараканска. Она забралась на сиденье рядом с Ирочкой, водитель захлопнул за ней дверцы, сел на свое шоферское место, мотор заурчал, и машина тихо покатила.

Они выехали на шоссе, бежавшее вдоль леса, и направились в сторону вивария. Вот уже показалось одноэтажное здание с синими воротами, за ним домик на болоте… Но неожиданно они очутились… на том же самом месте, откуда машина начала свой путь. Будто и не ехали никуда.

— Чудеса! — повернулся к девочкам пухлощекий. — Ничего не понимаю…

Он хотел изобразить удивление и недоумение, но его плохо скрытая ухмылочка показалась Маше подозрительной. Она незаметно дернула ручку двери, но… дверь машины не открывалась. Девочка побледнела. И вдруг догадалась:

— Вы же, как и остальные, — житель другого мира!

— Какого это — другого? — усмехнулся тот.

— Такого! Колдовского и, может даже, тараканского!

— А ты очень умная? Да? — насмешливо скривился и не скрывал уже своего победительного торжества толстяк за рулем.

Теперь Маша не сомневалась, что они попались, что, как самые настоящие растяпы, оказались в ловушке. Но надо было сохранять спокойствие и не показывать, что она испугана. «Я буду говорить с ним как ни в чем не бывало, — решила девочка. — Чтобы Ирочка и Элиза не сомневались в моих силах. Они должны быть уверены, что я справлюсь с этим чужим».

— Нет, не очень умная, — ответила она. — Например, я не поняла, почему вначале нас встретила полная тишина, а потом мы стали и чужие голоса различать, а не только себя слышать?

— Хм, это весьма просто, — скучающим тоном объяснил водитель. — Там, где вас настигла тишина, началась карантинная зона. Ваши уши привыкали к другой акустике, то есть к другой способности воспроизведения звука. Ведь вообще-то тараканьи звуки обычно человеческому уху мало доступны.

— А разве тишину создают не девы-полудницы, чтоб помочь одной душе услышать зов другой души? — перебила Маша, чтобы показать себя образованнее водителя.

— Что такое душа? Не понимаю. Это все поэты выдумали, — пренебрежительно отмахнулся незнакомец. — Колдовство, чародейство — вот что действует. Это реальность. Чародеев можно даже поставить на административный учет. Мне это еще мой папахен говорил, а он большим начальником был. Чародей может, скажем, карантинную зону создать, чтобы такие, как вы, могли в другой мир вступить и его голоса услышать. А потом в мою машину попасть…

Тут и другие две девочки сообразили, что попались они. Ирочка принялась дергать ручку двери со своей стороны. Но без успеха. Попробовала еще раз навалиться на ручку и Маша. А дядечка за рулем захихикал уже вполне откровенно:

— Не получится, Машенька, даже не пытайся! Лучше угадай, что мне от тебя надо.

— Откуда вы знаете мое имя? — растерянно спросила девочка.

— Я много чего знаю про то, что мне выгодно.

— Маша, догадайся, пожалуйста, что он от тебя хочет? Тогда всем хорошо будет, — захныкала красивая Элиза. — А мне пока пусть он печенье даст. Я очень кушать хочу.

Громко и довольно рассмеялся незнакомец, достал из ящичка пачку печенья, развернул ее и, похрумкивая, принялся жевать, чтобы девочкам обидно и завидно стало. Затем включил радио. Зазвучала песенка, в ритм которой он начал подергивать плечами и подпевать:

Он сказал, что кукарача —
Это значит та-ра-кан!
А я не плачу,
А я не плачу,
Но обиды не прощу —
За кукарачу,
За кукарачу
Я, конечно, отомщу!

— Послушайте, — вежливо, не желая с ним ссориться, сказала Маша, — если вы хотите от нас какой-то помощи, то скажите это прямо. И, пожалуйста, назовите себя, кто вы такой и почему нас в ловушку заманили.

— Почему? Почему? — выключив радио, хитрый толстяк снова засмеялся. — Почему? А по кочану да по капусте. А еще лучше — по тыкве! Вот почему! Потому что вы в моей полной власти. И спасти вас некому. Да и Ёжик ваш за решеткой. В виварии, в виварии — это вы правильно угадали. А при этом вы мне нужны. И хочу я, Машенька, с тобой кое о чем договориться. — Физиономия его вдруг изобразила сладкую и даже дружескую гримасу. — Но для начала позвольте представиться: Нолик Тыковкин. И запомните, что здесь я самый главный, мне все подчиняются, все тут друзья мои заплечные, тараканы запечные. Много их у меня.

— Но пока-то ты один! — вскочила примолкшая до поры до времени Ирочка. — А мы храбрые, и нас трое!

— Да и я не один! — возразил Тыковкин. — Со мной Советник мой — Евсейка Мерзин. Его, правда, поначалу Андреем Мерзеро прозывали. Отец-то у него из Итальянской земли. Зато мать местная, наша, тараканиха. Вот мы его и переименовали, как на службу ко мне пошел. И как вы думаете, где он прятался? Не угадаете! Он все это время у меня под сидением лежал и наш разговор на ус наматывал. Вы его опасайтесь. Он очень злой. Евсейка и меня укусить может.

Говоривший приподнялся, и из-под сидения его и вправду вылез взъерошенный человечек, в пиджаке, синей рубашке и галстуке. Он быстро пригладил волосы, приосанился, поправил галстук, подкрутил усики и, сжав кулачок, посмотрел на девочек сурово-укоризненным взглядом, будто провинились они в чем-то:

— Стыдно слушать, как вы перечите Нолику! Я уверен, что справедливее Нолика нет на свете правителя. Я ему не льщу, я вообще льстить не умею.

Расплывшийся от удовольствия Тыковкин поощряюще ткнул спутника большим пальцем в бок. Человечек аж сморщился от этого тычка, а правитель хохотнул:

— Молодец! Бойкий язык. И сам юркий. Не зря он у меня газетчиком работает. Газету «Тараканий порядок» издает. Ловко он от вас на площадке ускользнул, а?

Девочки всмотрелись — и точно: рядом с человечком лежал черный балахон. А Тыковкин все нахваливал своего Советника:

— Я Евсейку ценю. Для него нет большей радости, чем комунибудь нагадить или оклеветать кого! Подтараканивает нам изо всех силенок. Любую подлость может сделать. Старается! А с виду такой порядочный и совестливый, что людишки ему все и всегда доверяют. Ну а мне это выгодно, конечно. И хотя таракан он только наполовину, по поведению своему Евсейка совсем отараканился ! Впрочем, я с самого начала понял, что Мер-зеро мне подойдет, нашим станет. Ведь зеро — по-ихнему, по-итальянски — означает ноль, нолик. Значит, будет мне служить. Так и вышло. Служит. На Мотьке-тараканихе, дочери долговязого оборотня Агафона, женился. Теперь деток плодит. И они тоже совсем как люди выглядят. Так что прижился бывший Андрей, а ныне Евсей на нашей почве!

Пока Тыковкин говорил, бывший Мерзеро (а теперь просто Мерзин) скромно потуплял свои глазки. Но нет-нет да и поглядывал на девочек, чтобы понять, осознают ли они его великое значение. Те, однако, не осознавали. А Маша и вовсе сломала тараканью похвальбу.

— Почему вы нас так боитесь? — вдруг спросила она.

— Как это так — боимся? — возмутился Тыковкин, и его толстые щеки опали. А Советник Евсейка от неожиданности вопроса поперхнулся и раскашлялся.

— Конечно, боитесь! — подтвердила Маша. — Всякие глупости про Мерзина рассказываете, из машины не выпускаете…

— Да я, — завопил, неожиданно побагровев, правитель, — могу вас в настоящую клетку посадить, могу тараканам на растерзанье отдать!.. Я все могу!

— Ой, не надо! Что вы! Мы вам понравимся. Я, например, хорошая девочка, — залебезила Элиза.

— Нам хорошие без надобности, — возразил усатый Советник, — нам сговорчивые нужны. Чтобы вначале могли, скажем, так, потом сразу и эдак. Вроде как я. Чтобы любую гадость, любую подлость в любой момент готовы были сотворить.

— Какую?! — воскликнула, привскочив, Элиза.

Но Ирочка дернула ее за платье и снова усадила на сиденье.

— Замолчи немедленно, трусиха! — крикнула она и обернулась к Маше: — От меня они ничего не дождутся. Я всегда вместе с тобой. Скажи, что делать…

— Пока молчи. Пока не знаю…

Тогда Маша решила молчать, удивившись, правда, про себя, что тараканьи слова, которые она в разговоре с папой придумала, на самом деле существуют. Напрасно Тыковкин несколько раз спрашивал, как поживает ее папа, знает ли дочка, где он хранит свои записи, как здоровье мамы, помогает ли ей Маша по дому, стирает ли пыль с папиных книг, любит ли сама читать или родители читают ей вслух, а если читают, то что — не из папиных ли записей?..

Маша молчала, глядя перед собой. Она была уверена, что рано или поздно Тыковкин проговорится. Скажет, что ему от нее надо. Так прошло минут десять.

— Ладно, так и быть, Таракан с тобой… — сдался в конце концов Тыковкин. — Придется тебе кое-что объяснить. Ты втаракань в свою черепушку, что я сейчас очень важный вопрос решаю, для всех на свете людишек важный! — Он говорил приветливо, почти сладко, но в его сладком голоске чудилось все же что-то бесцеремонное, наглое и одновременно опасливое, как у таракана, гуляющего по столу, но готового в любую секунду исчезнуть. — Знаете ли вы что-нибудь про тараканье могущество? Нет, не только количеством берут эти существа. Я хочу рассказать вам о мужестве одиночного тараканьего бойца. Его мужество признают и люди. И даже слагают об этом стихи. Может, вы их и знаете. Но я все равно прочту:

Вдруг из подворотни
Страшный великан,
Рыжий и усатый
Та-ра-кан!
Таракан, Таракан, Тараканище!
Он рычит, и кричит,
И усами шевелит:
«Погодите, не спешите,
Я вас мигом проглочу!
Проглочу, проглочу, не помилую!»

Звери задрожали,
В обморок упали.
Волки от испуга
Скушали друг друга.
Бедный крокодил
Жабу проглотил.
А слониха, вся дрожа,
Так и села на ежа.

«До ежа это он нарочно дочитал», — подумала Маша, а маленькая Ирочка перебила чтеца:

— Конечно, мы знаем эти стихи. Давно знаем. Их Корней Чур… нет, не Чур… Ах да, вспомнила: Корней Чуковский написал. Там простой воробышек тараканища этого склюнул!

— Ну, насчет птиц мы все продумали. Это нами учтено, — важно надул щеки Тыковкин. — Ни одной птицы не осталось, все гнезда мы разорили. Так что с этой стороны опасность нам не грозит, нет.

— А вдруг, как и в стихах, воробышек возьмет и прилетит «из-за кусточка, из-за синего лесочка»? — не унималась Ирочка.

— Ты всегда была глупой куклой, Ира! — оборвала ее сердито Элиза. — Слушай лучше, что дядя Тыковкин говорит. А то у тебя как были кукольные мозги, так кукольными и остались!

— Замолчи сейчас же, Элиза! Ты от страха совсем разум потеряла, и тут же с твоего языка всякое плохое полезло, — укорила Маша красавицу-подружку.

— Нет, она правильная девочка! — похвалил Элизу Советник. — Она мне мою жену Мотьку, Агафонову дочь, напоминает. Та такая же бессовестная. На любое добро всегда подлостью ответит. А к Элизе я, стало быть, угадчиво тогда явился, когда Агафон меня на своем мотоцикле в Машкин двор подбросил. Интуиция!..

— Ладно, — кивнул, помедлив, Тыковкин, — за это и зарплату высокую получаешь. Но не забегай вперед, не думай, что умнее меня. Не забывайся!

Мерзин побледнел, задрожал и шепнул:

— Я и сейчас как лучше хотел. Только интуиция подвела…

— Уже не сержусь, — смилостивился Нолик, — и буду краток. Люди не зря говорят, что краткость — сестра таланта. А я не просто талант, я, пожалуй, гений. И потому хочу быть везде главным. Как вы все знаете, тараканы давно и упорно воюют с людьми за свое существование. Кто кого победит? Пока неясно. Вы спросите, на чьей я стороне? Здесь я атаман тараканьего войска, их господин и повелитель. Но, разумеется, не случайно мое семейство так упорно выбивалось в люди. И я хотел бы и среди людей стать самым важным. Возможно, королем или императором. Тогда все закончится миром. Вот для этого и нужна мне, Маша, твоя помощь. Пустяковая, но все же… Надо кое-что стараканить. А чтобы ты поняла, что я не шучу, я покажу тебе мощь тараканьего войска.

— Да видала я ее, эту вашу мощь, — презрительно сморщилась Маша. — И плакаты, и игры в стакан, и деток руконогих, у которых руки как ноги, а ноги как руки. Все разглядела.

— Что ж, почти верно заметила. Но почти. Даже про этих руконогих, как ты их назвала, ты не все знаешь! — важно возразил тараканий атаман Тыковкин. — Это ведь оборотни, из которых и получаются настоящие тараканьи люди — по виду люди, а на деле, конечно, тараканы. У них со временем две лишние руконоги отмирают, передние становятся руками, а задние — ногами. Ты когда-нибудь видела головастиков? Рождаются они рыбками, а потом, взрослея, превращаются в лягушек. Так и эти: рождаются тараканами, но с возрастом обретают человеческий облик. Но у меня не только они. Я вас главное войско смотреть повезу. Правда, без машины там не проберешься: потоки грязи, завалы мусора…

— Где там? — не поняла Маша.

— Как где? — удивился ее непонятливости Нолик. — Где тараканы живут. В щелях, на чердаках, под плинтусами, под обоями, в мусоропроводе. Была бы изба, а тараканы найдутся. Но для моей машины везде дорога есть.

Тыковкин опять надул щеки, стал совсем круглым и произнес дурацкие стишки, которые оказались на самом деле чародейным заклинанием:

Надо сделать очень просто —
Всем уменьшиться раз во сто!
Ну, машина атамана,
Стань не больше таракана!
Превращенье начинай!
В щель любую заезжай!

И тут Маша увидела, как на нее стремительно опускается крыша тыковкиного авто. Она захотела сжаться в комок и вдруг почувствовала, что сама становится меньше, меньше, еще меньше, просто до невозможности маленькой, наверно, меньше горошинки или даже бусинки. Нет, горошинкой стала машина, а все внутри нее оказались совсем крохотулечками. За окном все моментально изменилось, вдруг с Машиной стороны, закрывая свет. С трудом догадалась девочка, что это просто-напросто травинка, раньше росшая рядом с колесом. Узкая, еле заметная трещинка в стене дома теперь выглядела огромной и глубокой расщелиной, в которую не только легковушка, но и грузовик мог заехать.

Сестренка Ирочка и красавица Элиза сидели, ухватив друг дружку за руки. Обе испуганно и вопросительно смотрели на Машу. Ирочка не храбрилась, а Элиза не скандалила и не подличала. И вот машина зафырчала и нырнула в асфальтовую щель, по извивам этой щели покатила и въехала в трещину, начинавшуюся от самого фундамента дома. Стало темно.

— Сейчас еще темнее будет, — прозвучал довольный голос Тыковкина. — А фары включать нельзя, а то всех распугаем. Тараканы предпочитают мрак и темноту. Под покровом тьмы им безопаснее. Не случайно их главное военное стойбище называется Тьмутаракань. Если победят, то повсюду мрак настанет. Уж они постараются. Хочешь ли ты этого, Машенька?

— Нет, ни за что!

— Тогда думай своей тыквой, обтаракань как следует мои слова. И сообрази, как мне, Нолику Тыковкину, среди людей Главным сделаться. Впрочем, я сам знаю, как. Ты только должна мне помочь мой заказ выполнить. А теперь вперед! Чем дальше проедем, тем больше увидишь и поймешь!

— Как же я увижу в темноте-то?..

— Вот именно, — слабым голоском поддакнула Ирочка.

— А я глазки свои закрою, и мне все равно — есть темнота или нет! Славно господин Тыковкин придумал! Я буду красивые сны видеть, как мне все дарят подарки! — воскликнула Элиза.

— Гм, — хмыкнул Нолик. — Стоп машина! И вправду, как же они тараканий парад смотреть-то будут?! Все ты, Евсейка, виноват! Совсем у тебя не тыква, а бестолковка на плечах. Еще Советником называешься! Недодумал, что у людишек по-другому зрение устроено. Привык на все тараканьими глазами смотреть!..

— Как-то недотумкал, недотараканил, — виноватился усатенький Мерзин. — Но им ведь и рассказать можно.

— Рассказ — не показ, — досадливо ответил Тыковкин. — Попробуй, однако, что же делать!

К сведению читателя: в повести использованы русские народные присловья, поговорки и духовные стихи, а также стихи Г. Галиной (Г. А. Эйнерлиг), В. В. Лунина, О. Э. Мандельштама, Л. А. Мея, И. П. Мятлева, Н. М. Олейникова, Б. Ш. Окуджавы, К. И. Чуковского, вирши самого автора повести, а также стихи, рассуждения, сказки и истории его дочки Маши Киселевой.

Источник: Волга — XXI век. Литературно-художественный журнал. 2017. № 11–12. С. 105–135.