Чур. Сказка для дочки Маши (Часть вторая)

Глава шестая. Контора таракана

Но Маше уже надоели эти страшилки. И сидеть в темноте тоже было не очень-то приятно. Да к тому же она окончательно поняла, кто этот Нолик Тыковкин. Похоже, именно о нём говорили папа и Эрнест Яковлевич. Только немного иначе его называли.

— Хорошо, хорошо, вы расскажете, а мы послушаем. Хотя я уже поняла, что вы нас просто застращать хотите. Пожалуйста. Считайте, что мы ужас как напуганы! — быстро проговорила она, не давая Мерзину и слова вставить. — Но мы хотели бы понять, почему Тыковкин себя сам называет Нолик, а папа говорил, что его Толиком зовут?

— Это в людском мире я Толик, — буркнул раздражённо в ответ Тыковкин, — а настоящее, родовое моё имя — Нолик.

— А, понимаю, — засмеялась оскорбительно Маша. — Это потому, что вы надутый и круглый, как тыква. И ничего не значите, как ноль.

— Что ты, что ты! — забормотал испуганно Советник. — Наоборот, ноль — это самая важная цифра. Она сразу любое число в десять раз увеличивает.

— Но всё равно без других цифр ноль есть ноль, и ничего больше! — упрямо настаивала Маша. — А если поставить его перед цифрой, то он её в десять раз уменьшит. Но ведь Тыковкин и хочет впереди всех стоять. Наверно, чтобы всех уменьшить.

— Нет, девочка, нет, ты не права. Ты слишком плохо знаешь нашего Нолика, — отстаивал своего атамана и правителя Мерзин. — Он, к примеру, тонкий ценитель искусства. И когда победит, будет художникам и поэтам покровительствовать. Про него уже и сейчас стихи сочиняют.

И, закатив глаза кверху, Евсейка провыл стишок:

О вы, нули мои и нолики, Я вас любил, я вас люблю!

Скорей лечитесь, меланхолики, Прикосновением к нулю!

Когда умру, то не кладите, Не покупайте мне венок,

А лучше нолик положите На мой печальный бугорок.

— Ну и что? — спросила Маша. — Стишок-то насмешливый. И потом позвольте поинтересоваться: не рассказ ли это о том, как Нолик или его отец поэта до смерти довели?..

— Как смеешь ты так говорить?! — возопил Тыковкин. — Я заслужил право на любовь людей! Ведь я собираюсь быть для них как добрый и справедливый родитель. Конечно, когда власть получу. Но многие уже теперь это моё желание ценят. И даже теперь рады мне служить.

— Не могу представить себе нормального человека, который был бы на стороне тараканов, — брезгливо поджала губы Маша.

Советник Евсей и Тыковкин переглянулись и самодовольно заулыбались, потирая руки.

— Вот тут твоя ошибочка, моя дорогая! — радостно, слегка гундосым голосом откликнулся Мерзин. — Есть такие люди! И было бы странно, если бы их не было. Их очень даже немало! Всякий грязнуля, пачкун, ябедник и подлец всегда на нашей стороне.

— Дело в том, девочка, что тараканы человека по-особому победят. Они его вытеснят. Займут его место. Человеку противно станет среди тараканьего сброда существовать, он и сбежит. На другую планету. Или вымрет. А те из людей, которые захотят с тараканами ужиться, те, конечно, начнут приспосабливаться. Ну и пусть их! Какая разница! Будут жить, как и тараканы, в грязи, в отбросах, в помойке: им же всё равно.

— А у моей, то есть у нашей с Ирой мамы везде чисто, и…

В этот момент четыре огромных таракана, грозно и хищно шевеля усами, остановились у окон машины и уставились на девочек. Они щёлкали громадными клыками. Маша и не подозревала, что тараканы могут быть такими жуткими. Но сразу невольно вспомнила слова из сказки Чуковского:

…А он между ними похаживает, 

Золочёное брюхо поглаживает:

«Принесите-ка мне, звери, ваших детушек,

Я сегодня их за ужином скушаю!..»

Она посмотрела на дрожащих девочек, как смотрели матери на своих деток, не желая, чтобы «несытое чучело бедную крошку замучило!» Ведь она же старшая и, значит, вместо мамы!

— А ну, поехали отсюда! — крикнула она Тыковкину.

— Что, страшно стало тебе, девица, страшно тебе, милая? — обрадовался атаман тараканьего войска.

— Не ваше дело! Но это очень плохой поступок — пугать детей. Если вы хотите быть хорошим, то отдайте приказ вашим тараканам убираться или уводите отсюда машину! — настаивала Маша.

— В темноте, да в щели асфальта, да став меньше таракана, да когда тараканы-разбойники в окна заглядывают — невесело сидеть, а? — продолжал издеваться Тыковкин. — Мне, например, интересно, что вы дальше делать будете, как меня о пощаде запросите. А я вот возьму и вас из машины выгоню, чтобы посмотреть, какую из вас первой тараканы на клочки разорвут… Забавно! И родители вас даже не хватятся. Ты на это, Маша, даже не надейся. В тараканском мире могут недели и месяцы пройти, а в человеческом всё та же минута длится. Поняла?

— Поняла, — растерялась Маша.

— Стало быть, поймёшь, что я не злой, а просто весельчак. И пришла пора пошутить. Сейчас я нажму кнопку, дверь откроется, и вы пойдёте на все четыре стороны. Пока вас мои таракашки клыкастые не сожрут. Что, не хотите? Боитесь?

— Я слыхала про одну девочку, — выкрикнула в ответ Ира, — её Ниночкой звали. Так она ничего не боялась. А мы её подружки! Она даже какого-то Тыковкина побила. Может, тебя? Давай открывай дверь! Я первая пойду.

Пухлощёкий правитель аж побагровел от злости, нажал какую-то кнопку, и дверь со стороны Маши распахнулась. Заглядывавший в окно таракан отскочил и спрятался в тёмную дыру-пещеру в стене дома. Ирочка, отпихнув вцепившуюся в неё Элизу, полезла через Машу к выходу. Но та остановила её:

— Нет-нет, первая я пойду.

Маша повернулась и стала спускать из машины ноги, чтобы встать на землю. Делала она это медленно, зорко поглядывая по сторонам, опасаясь тараканьего нападения. И вдруг почувствовала, что ноги её растут, уже упираются ей в подбородок. Но только она сообразила, что надо ей выскочить из машины, и тогда колдовство кончится и она станет обычного роста, как Тыковкин это тоже понял и рявкнул:

— А ну, назад в машину! Живо!

Маша от неожиданности подчинилась этому приказу, и сейчас же дверь захлопнулась, а ноги девочки стали снова крошечными, как и вся она. Тыковкин облегчённо вздохнул.

— А ты, оказывается, отчаянная! Не удалось тебя на испуг взять, — удивился он. — И секрет разгадала. Да-да, только внутри машины и вместе с машиной можно уменьшиться. А снаружи все опять большими делаются.

— Вы опять будете заклинание произносить? — спросила Маша.

— Некогда. У меня всё на автоматике, зарубежная техника, папахен в своё время из-за границы понавёз. В тот раз стишки читал, чтобы ты моё могущество почувствовала.

Тыковкин дёрнул какой-то рычажок, и машина, и все сидевшие в ней приобрели свой обычный вид. Автомобиль, урча, покатил мимо первой серой пятиэтажки, мимо детской площадки, где подростки продолжали свои упражнения, а Агафон с дружками всё так же пил пиво, и свернул за угол. Перед ними оказался торец второго серого дома, а в торце дома лесенка с перилами, маленькая площадка на верху лестницы и дверь. На двери табличка: КОНТОРА ТАРАКАНА.

— Сейчас мы выйдем и сюда зайдём, — остановив машину, сказал жёстким голосом Нолик. — Только зря вы по сторонам оглядываетесь! Куда вы денетесь?! Маша ведь помнит, что Ёжик у меня в плену, в моей, так сказать, полной власти. И Маша не захочет ему хуже сделать. Поэтому она даст мне сейчас честное слово, что даже не попытается бежать.

— Даю моё Машино честное слово.

— Вот и хорошо. Ты уже становишься послушной, — криво усмехнулся правитель и открыл дверь.

— А я бы честного слова не давала, — шепнула Ирочка, вылезая следом за Машей, а за ней, поскуливая от страха, Элиза.

Тыковкин, не оборачиваясь, принялся подниматься по ступенькам. Девочки тоже двинулись наверх, к конторе. Советник Евсей следовал за ними. «Всё же не доверяют, — подумала Маша. — Боятся, что повернёмся мы и сбежим».

Они вошли в небольшую прихожую. Её стены были выкрашены в белый цвет. В углу стояло знамя, на его чёрном полотнище красовался растопыривший шесть лапок золотой таракан, над ним — корона. Вдоль стен девочки увидели длинные деревянные лавки без спинок. На лавках сидели люди, похожие на тех, кого они встретили на лесной площадке. «Наверно, тоже руконогие, — решила Маша. — Сколько же этих тараканьих людей!..» — удивилась она. По стенам и по потолку прогуливалось несколько очень крупных тараканов. Заметив вошедших, они остановились и вопросительно на них уставились. Помещение напоминало закуток перед кабинетом врача, где больные ждут своей очереди. Однако, в отличие от говорливой врачебной очереди, здесь молчали, ни слова не произносили, словно боялись, что их кто-то услышит. «Тараканов опасаются, — вдруг догадалась Маша. — Тараканы за ними следить приставлены». Увидев Тыковкина, посетители бросились к нему, размахивая какими-то бумажками, но молча. Нолик досадливо махнул рукой, улыбку при этом изобразив приветливую.

— Рад вас всех видеть. Только я сейчас занят. Вот Советник в три минуты все ваши проблемы решит, а потом мне доложит.

Он распахнул обшитую коричневой кожей дверь в свой кабинет и на сей раз пропустил девочек вперёд себя. Дверь прикрыл плотно. Длинный узкий коридор, похожий на щель в стене, привёл их в просторную комнату. Вдоль одной стены стоял широкий диван с мягкими подушками, вдоль другой — три стеклянных шкафа с папками и книгами. Перед ними несколько стульев. На стульях притулились три человека с большими оттопыренными ушами. Но, похоже — так Маша почувствовала — это были не руконогие, а обыкновенные люди. Увидев девочек, они почему-то прикрыли свои лица: двое — газетой «ТАРАКАНИЙ ПОРЯДОК», а один — просто руками. Над шкафами висел в золочёной раме портрет Нолика Тыковкина с орденом Таракана на груди и с книгой в руке. Причём книга очень походила на ту, что папа прятал в запиравшийся ящик стола.

На другой стене — напротив портрета Тыковкина — была картина в простой деревянной раме. Картина изображала таракана с чёрным знаменем в лапках. Знамя он водружал на горе мусора, а у подножия этой горы копошились в отбросах и объедках мелкие человечки. Картина называлась «ТРИУМФ ТАРАКАНА».

И вдруг Маша припомнила, что совсем недавно дома, перед обедом, увидела она в зеркальце над своей постелью как будто бы похожую картину, изображавшую таракана. И ещё что-то… Точно! Под картиной находился письменный стол, а от него перпендикулярно отходил другой, очень длинный и устроенный так, что ближний край выглядел выше, чем тот, у которого стояли девочки. Поэтому должны они были — по хитрому замыслу Тыковкина — чувствовать себя растерянными, ниже его. Да, именно эта комната показалась ей в зеркале. А что сказал ей тогда Ёжик? Он сказал, чтобы она не боялась. «Где он сейчас, мой принц? Увы! Он не защитит меня. Теперь его самого спасать надо!»

Направо от широкого дивана находилась стеклянная дверь, из-за которой вдруг донеслось громкое хрюканье. Девочкам стало любопытно, и они подошли посмотреть. Сквозь стекло увидели они хлев с грязной и мокрой соломенной подстилкой, посередине него большое корыто с налитой в него примерно на треть какой-то мутной похлёбкой. Около корыта — пять свиней: две блаженно отвалились и потягивались на соломе, а три ещё продолжали чавкать, пожирая содержимое.

— Свинарник мой рассматриваете? — услышали они сзади голос Тыковкина. — Дед Ворчун расстарался, наш сторож вивария. Из самых толстых тараканов замечательную породу свиней вывел. Знает, что люблю я свининкой побаловаться.

При звуке его голоса девочки повернулись, а трое сидевших встали, по-прежнему прикрывая свои физиономии.

— Сидите, — разрешил начальник конторы. — И морды свои можете открыть. Никому они здесь не интересны. А девицы эти либо будут за нас, либо вообще не выйдут отсюда. Поэтому — во имя Таракана — я сейчас с ними побеседую.

И Тыковкин, усевшись в кресло, стал рыться в каких-то бумагах у себя на столе. Затем, отложив несколько бумажек в сторону, раздражённо сказал:

— А ну-ка, пройдите к тому краю стола, чтобы я мог на вас сверху вниз посмотреть. Вот так. Теперь можете взять стулья и сесть. Я про вас многое знаю. Знаете, кто с вами в одной комнате находится? Шпиончики мои, великие слухачи! Они всё, что видят и слышат, мне рассказывают. Верят в мою победу. Мы, Тыковкины, испокон века начальниками были. Но я хочу стать властителем всего мира. Я буду великим королём… — Он приостановился, будто задумался, а потом вдруг воскликнул: — А тебя, Маша, если ты мне поможешь, я со временем сделаю королевой, женюсь на тебе. Пока же, в знак нашего будущего супружества, подарю я тебе золотое кольцо.

— Мне не надо! — отвернулась презрительно девочка.

— Ой, какое красивое! — оживилась Элиза. — Подарите его мне.

— Это кольцо заслужить надо! — важно произнёс Тыковкин. — И я уверен, что Маша его заслужит. Я по её глазам вижу, что она — разумная девочка.

В дверях раздались чьи-то поспешные шаги. Вошёл, почти вбежал улыбающийся Советник.

— Всех прогнал! — сообщил он Тыковкину.

— Поработал, значит, — иронически усмехнулся тот. — Просителей разогнал. И доволен собой. А хорошо ли это? Ладно, не пугайся. Всё правильно сделал. Теперь прочь поди. Хотя нет, останься. Может, пригодишься. Вон с ними рядом посиди. Да не с девчонками! А с теми тремя, со слухачами нашими. Ты там лучше смотришься.

И Советник Евсейка уселся, куда ему было приказано. Очень он был похож на слухачей: с такими же усиками под носом и таким же преданным взглядом. Хотя выглядел всё же посмышлённее.

А Тыковкин снова обратился к Маше:

— Ты подумай получше. Как следует подумай. О встрече с таким принцем, вернее, с таким королём, как я, мечтает каждая девочка, — говоря это, он погладил себя сам по волосам и пухлым щёчкам.

Маша закрыла глаза. И в голове у неё зазвучали слова:

Мы по реке плывём, 

Нам хорошо вдвоём…

— У меня уже есть принц! — твёрдо сказала она.

— У Маши всё есть! — подхватила Ирочка. — Ей от тебя ничего не надо! Это и ежу понятно.

— Ты, кукла, помолчи! Про этого сомнительного принца я уже слышал. Но непонятно даже, уцелеет ли он. Впрочем, конечно, уцелеет, если Маша мне поможет. Тем более что и просьба моя очень понятная. И несложная. Да и лучше королевой стать, чем служанкой у сторожа вивария. Спать на золе, в грязи, пищу ему варить, ловить для него жаб да лягушек. Уж про любимых его змеек и не говорю. Да ты, Машенька, не пугайся…

Он похрустел пальцами. А потом произнёс, отчётливо выговаривая каждое слово:

— Мне всего-навсего нужна та Книга, в которую твой папаша свои наблюдения записывает. Что в этой Книге написано, то и правда, то и сбывается. Я знаю. Я бы туда биографию своих предков внёс и свои бы намерения и желания зафиксировал. Чтобы они исполнились. Ты растаракань мозгами хорошенько. Неужели ты не сможешь принести мне эту Книгу, которая у твоего папаши в запертом ящике стола хранится? Видишь, я и это знаю, мне и об этом донесли. Но ни я, ни слуги мои выкрасть её сами не могут. Заклятие на ней. Её мне может только кто-нибудь из домашних по доброй воле передать. — Тыковкин в задумчивости потёр переносицу. — Кстати, не откажусь её и из рук самого твоего папаши принять. Я его тогда Великим Таракантором назначу. Хотя не отдаст, не захочет. Воображает, что великое дело делает. Что видит, то и пишет. Никакой фантазии! Сочинять не умеет. А я напишу, что должно быть. Как я устрою своё королевство и как буду им управлять.

— И у вас ничего не получится! — быстро и радостно возразила Маша. — Папа говорит, что в неё можно только правду записывать.

— А это и будет правда! — заулыбался Тыковкин. — То, что я хочу, — это и есть правда. Я напишу, и мои слова обернутся правдой, станут действительностью. Поняла? И у тебя есть выбор. Или ты приносишь Книгу, или я объявляю тараканье наступление, а уж Ёжику твоему скорее всех конец придёт…

В комнате все притихли. Что она ответит? Ясно, что Тыковкин уже не шутит. Маша наморщила лоб, делая вид, что размышляет над его словами. Она знала, что не должен тараканий атаман эту Книгу получить. Но как сделать, чтоб Ёжика при этом спасти и тараканьего нашествия не допустить?

И Маша придумала.

— Значит, — спросила она, — вы получите Книгу и напишете в ней: чур, я буду главный, чур, всё будет по-моему. Так?

Тыковкин вздрогнул.

— Ты что! Ты что! — вжал он голову в плечи. — Не произноси этого слова. Впрочем, ладно. Всё равно тебя отсюда Чур не услышит. А вообще-то он очень страшный! У-у! Лохматый, мхом зарос и корявый, как дерево. Что, хорош портрет? Или неточный? Тогда добавлю: он старый и никого не любит. Опять не так?.. А всё же поверь, что Чур — это весьма скверное существо. Правда, давно ещё Карачун его одолел. Двенадцать лет Чур твой в сталинских лагерях протрубил. Потом под амнистию попал. На свободу вышел. И на время след его пропал. Затерялся он среди простых людишек. Угадал? Я тебя не расспрашиваю, ибо для меня не тайна, что он твой знакомец. Но скажу честно: зря на него рассчитываешь. Он может и в гости ходить, и сласти носить, даже самую важную Книгу подарить, но… Что толку вашей семейке от дружбы с Чуром? Богаче вы не стали, знатнее тоже. Он своему другу-человечку никогда не поможет. Пусть тот, дескать, сам старается. Слишком этот Чур серьёзный и добродетельный. Не то что мы с Карачуном — весёлые ребята! Всё делаем с усмешкой да с ужимкой. И всегда вместе, артельно, коллективно. А он всегда сам по себе. Да к тому же раз он тебя не остерёг по колдовской дороге не ходить, значит, силу потерял! Но всё равно даже вспоминать о нём мне противно! Нет, его имени я в Книгу вписывать не буду. На всякий случай. Ну его! Не надейся даже.

— А вы не надейтесь, что я вам папину Книгу принесу. Я это не смогу сделать.

— Да это же пустяк! Подольстишься, в щёку поцелуешь — он и размякнет. А ты ключ у него из кармана-то — цоп! А потом уже дело техники. Уйдёт он из дома, ты Книгу вытащишь — и ко мне! — И Нолик в предвкушении удачи потёр руки.

— Вы меня неправильно поняли. Я это потому не сумею, что не люблю и не хочу поступать по-подлому. А то, что вы мне советуете, — это обман и подлость. И, чур, я никогда не буду так делать! А уж если чур говорят, то слову этому ни за что не изменяют.

— Опять ты про Чура! Я же просил тебя! А что касается подлости, то это такая ерунда! Её все делают. Стоит себе только один раз разрешить, дальше это в привычку войдёт — подличать-то…

Тыковкина перебил Советник:

— Позволь, Нолик, мне ей объяснить… Подлость совершить, дорогая моя Машенька, всегда легко и приятно. Это как-то освежает. Сделаешь подлость и чувствуешь тут же, что ты всех остальных лучше и сильнее. Потому что не они тебе, а ты им подлость учинил, а значит — опередил.

— Вы глупости нарочно говорите? — спросила Маша. — Человек не должен быть плохим, плохим быть стыдно.

— И вовсе не стыдно! — горделиво возразил Мерзин.

— Вот мы тебя и проверим, — усмехнулся вдруг Нолик. — Ты собственным примером всё и докажешь. А то всё перебиваешь меня, умнее Тыковкина хочешь казаться. Вот и будешь у нас сейчас умницей. Да я и Маше обещал тебя наказать.

— Что ты, Нолик, разве я умный! Это ты…

— Умный! Умный! Вот и лезь под диван. А оттуда кричи, из-под дивана: «Я — умница-разумница!» Да громко кричи! Не вздумай шептать. Ну!

— Но ведь я — Советник! — зашебуршился тот. — Не надо так со мной при посторонних! Прошу тебя! Давай лучше потом, наедине. Я тогда что хочешь крикну.

— Вот и хорошо, что Советник. Пример покажешь. У людишек есть неплохая пословица: бей своих, чтобы чужие боялись. Её и не грех перенять. И своё место тоже знай! — был насмешливо-неумолим Нолик. — Ну! По-тараканьи — шмыг, и готово. Недаром говорят, что подлость на тараканьих ножках ходит.

Улыбнувшись тогда добродушно, будто всё, что говорил Тыковкин, это милая шутка, будто так и надо, будто по своей воле он туда лезет, Мерзин встал на четвереньки, потом распластался и ползком удивительно быстро скользнул под диван и прокричал трижды:

— Я умница-разумница! Я умница-разумница! Я умница-разумница! Ну как, Нолик? Хорошо получилось?

Почти все рассмеялись. Элиза даже в ладоши захлопала, так это забавно выглядело. Но Маша нахмурилась:

— Зачем вы его унижаете?

— Фу-ты ну-ты! Какая ты у нас серьёзная! Это же шутка. Да все ваши цари над своими подданными шутки шутили, на кол сажали, в кипятке варили, а те смеялись и царей прославляли. Я знаю, я читал об этом, — возразил Тыковкин. — А я чем хуже! Ну-ка, Евсей-прохиндей, ещё раз крикни! Да хрюкни.

— Я умница-разумница! — послушно выкрикнул Советник. А потом и захрюкал.

— И вы, видя это, должны наконец понять, что и вам от меня пощады не дождаться. Вы мою натуру теперь знаете. Мне никого не жалко. Последний раз, Маша, тебе предлагаю свою руку и звание королевы, пока я тебя девкой Чернавкой, Золушкой, прислужницей к самому Карачуну не определил!

Ирочка открыла рот, чтобы наперекор что-то сказать, но её опередила Элиза. Похоже, что бояться она перестала. Её глазки сверкали, личико разрумянилось. Она с восторгом смотрела на вставшего из-за стола и ещё больше возвысившегося над девочками Тыковкина.

И Элиза решилась. Она широко раскрыла свои большие голубые глазки, поправила рукой кудряшки и сказала:

— А давайте я вам помогу. Я ведь тоже девочка и хочу стать королевой… Книгу Машкиного папы я, конечно, сумею стащить и вам принести. Он мне доверяет. Я ведь бывшая кукла и, стало быть, из его домашних. А вы за это на мне женитесь. И я буду всеми повелевать. Только пусть Машка будет у меня служанкой, девкой Чернавкой, как вы её назвали. А Ирку мы руконогим отдадим. Потому что она нам вред какой-нибудь причинить может.

Глава седьмая. Дед Ворчун, старик Карачун

— Вот такие девочки мне нравятся! Ты, Машутка, у Элизы-то поучись, как себя вести! — возник внезапно голос, тонкий, пронзительный, как у звонкого болотного комара. — Браво, браво, Элизочка! Дедушке Ворчуну твои речи по нраву да по сердцу. Ты ещё до того, как куклой стала, подавала надежды. Но и в куклах не потерялась, к Маше в дом попала, в подружки выбилась. Я знаю, знаю, что ты o прошлом-то своём ничего не помнишь. Не помнишь — и не надо. Тебя твоя судьба сама сквозь все превращения ведёт. И за твои заслуги — вот тебе бутерброд со свининкой, сладкого чаю да шоколадок парочку.

Маша и Ира резко повернулись, чтобы увидеть говорившего.

И вздрогнули невольно. Это был какой-то страшный старик: череп бритый налысо, но на макушке болталась жидкая длинная кисточка волос, такая же кисточка свисала из середины подбородка, а глазки синие-синие, как вода в обманном болоте. Несмотря на тепло, одет он был в ватную куртку, ватные штаны и резиновые охотничьи сапоги с застёжками выше колен. Элизе он протянул свои подношения сразу тремя руками, причём третья рука росла из спины и казалась длиннее двух других.

— Ты погляди только, — обратился он к Маше, причмокнув от удовольствия, — как подружка ваша Элиза бутерброды ест и чай пьёт! И на вас никакого внимания не обращает. Будто и не знакома с вами. Да, такую никаким воспитанием, никакими хорошими словами, тем более никакими упрёками не проймёшь. Наш человек!..

— Она подлая предательница! — крикнула Ирочка. — Мы ещё до неё доберёмся и накажем. А уж дружить с такой — теперь ни за что!

«Как странно! — удивлённо сказала себе Маша. — Неужели предательство совершается так просто? Ещё сегодня утром друзья, а всего через несколько часов Элиза готова нас погубить, лишь бы подлизаться к тому, кто кажется ей самым значительным здесь. Так она и Ёжика предала, обманула и отправила в неизвестность. А я тогда её простила. Подумала, что она совершила это из любви ко мне. А на самом деле не из любви, а из выгоды. И сейчас из выгоды. Кем же она была раньше?.. И возможно ли такое? Или это Карачун нарочно врёт, чтобы нас запутать?..»

— Никакая она не предательница, — добродушно пояснил девочкам страшный Карачун. — Я-то про неё хорошо наслышан. Она сыздавна привыкла служить и всегда была на стороне сильных. И сейчас она просто сменила начальника. А перед начальством надо уметь послушно и навытяжку стоять. Она вот и старается. Сама ест, а Нолику преданно в глаза заглядывает.

— Да ты-то, дед, садись. Не тебе передо мной стоять, — спохватился Тыковкин.

— Я и постоять могу, господин начальник, сила-то ещё в ногах есть, — тонко-пронзительно хихикнул старик. — А не зря всё-таки говорят, что таракан есть одно из наиболее назойливых насекомых. Ну чего они на дедушку уставились? Давно не видели? Я на них мигом управу найду! Пусть не радуются, что старичок присесть не решается.

— Ну что ты, что ты! Ты передо мной всегда сидеть можешь, — замахал рукой Нолик. И — тараканам: — А ну кыш! Тараканы заметались и через секунду исчезли.

— Кто это? — одновременно спросили Маша и Ира.

— Испугались наконец? — расцвёл Тыковкин. — Это и есть наш сторож вивария, заведующий погодой, главный вивисектор, тараканий благодетель и тараканий палач, великий чародей — дед Ворчун, он же — старик Карачун.

— Вон оно что! — охнули девочки.

— Ну что, старик, к делу? — спросил Нолик Тыковкин. — Всё как будто понятно. Отправляем за книгой Элизу. Так? Элизу, гм, — в королевы, а Машу — в Золушки! От послушной-то пользы больше будет… Одобряешь?

— На совет у тебя Советник есть. Он и из-под дивана тявкнет, что надо. А я хочу послушать, что скажет папина дочка, Ёжикова невеста… Она ведь, кажется, ещё не ответила окончательно? — Голос старика стал ядовито-нежным.

— Я ответила! — гордо сказала Маша. — Могу повторить: нет. Ни за что! Никогда. Я уже сказала: чур, я буду смелая и, чур, Тыковкину помогать не буду.

— Маша никогда от своих слов не отказывается! — выкрикнула, захлопав в ладоши, Ирочка.

— Значит, Машу — в Золушки?

— Правильно, так ей и надо! — подтвердила Элиза, облизывая измазанные в шоколаде пальцы. — У меня-то всё получится, если Ирка мешать не будет. Ирку больше, чем Машу, надо изолировать. Или превратить во что-нибудь. Ваш этот Мерзеро прав. А то она всё меня ругала и не давала подличать.

— Моя фамилия Мерзин, девочка, — недовольно поправил её Советник Евсейка.

— Ой, извините, дяденька! — спохватилась Элиза, испугавшись, что она раньше времени заважничала, как королева.

А старик с пронзительным хохотком сказал:

— Да успокойся ты, Евсейка. Нашёл на кого обижаться! А вот Ирка — это серьёзно! Эта может помешать, может. Она и для Нолика опасна, не только для Элизы. Потому что, если не ошибаюсь, очень ей хочется на Ниночку из рассказов Машиного папаши походить — ту, что всегда хулигана Тыковкина побеждала. Помнишь, Нолик, такую? Ну, конечно, помнишь. Ты тогда мальчишкой был, всё шкодничал, а она тебя укрощала. Откуда, правда, папаша Машин про неё разузнал, не могу в толк взять. Но не в том дело. Опасаюсь я, что, может, она и есть Ниночка, только, как и Элиза, прошлое своё забыла с тех пор, как куклой стала. А узнать про это точно не могу. Добрые души, увы, для меня закрыты, в них читать не умею. Но тем более… тем более надо её приструнить как следует.

— А папа и про тебя рассказывал! — воскликнула громко Маша, чтобы отвлечь Карачуна от Ирочки. — Только я думала, что ты в горах живёшь, а не здесь… А Ворчуном ты обманно назвался!

— Да ну тебя, девочка! Уморишь старичка со смеху. Какие уж у нас горы! В болотце перебиваться приходится. Вот Ёжик твой — он точно из горной и лесистой страны сюда по глупости забрёл. А мы его и поймали. Что же касается имени моего, то оно у меня разное: кому — дед Ворчун, а кому и старик Карачун. Для Элизы я Ворчун, а для Ёжика твоего уж непременно Карачун. А кем с тобой быть — не решил пока.

Он пристально посмотрел своими ядовитыми голубыми маленькими глазками в Машины честные, ясные глаза, но Маша выдержала его взгляд. А про себя подумала, что, хоть и случайно она Карачуна на «ты» назвала, извиняться не будет.

Тыковкин, наморщив лоб, обратился к старику:

— Говорил же я, что папаша её для нас опасен. Ведь всё им записанное в Книгу — навсегда остаётся. Не хватало ещё, чтобы он о моём происхождении и о связи с тараканством туда вставил! У меня среди людей солидное имя заработано. И пока есть шанс эту Книгу нам заполучить, я хотел бы в людском мнении быть примером и образцом настоящего человека. Хоть бы — помогай нам Таракан — не успел он ничего про меня в эту Книгу записать. Потом оттуда не вытравишь. А проклятый Чур мог ему о нас рассказать!.. А вдруг, старик, он туда и то, как тебя победить, написал? Вот ужас-то был бы!

— Ну уж, Нолик, ты загнул! Этого, кроме тебя, никто не ведает! — скривил губы в полуулыбке Карачун.

— Но я-то молчу, как таракан! Я ж с тобой одной верёвочкой повязан. Ладно, не будем о грустном. Давай о приятном. В кого мы эту бывшую куклу Ирочку обратим?

— В жабу, полагаю я. В болоте ей самое место, пусть там сидит и квакает, раздувается, храбрость свою показывает, пока её кто-нибудь не слопает.

И Карачун неспешно принялся наматывать на палец свою длинную бородёнку.

— Вот уж лучше не придумаешь! Молодец, дедушка Ворчун! — Элиза даже руками всплеснула от удовольствия.

— Что скажешь, Советник? — спросил Тыковкин. — Ты ж у нас умница-разумница!

Усатенький Мерзин на итальянский манер завёл вверх глаза, сжал колени руками, потом голову вбок наклонил, глаза полуприкрыл, изображая задумчивость, и сказал:

— В принципе, я согласен. Но в этом варианте видится мне теперь и некая опасность. Не возмутит ли она болота?.. Ведь она очень вздорное существо. Может, лучше эту Ирочку обратить во что-то неодушевлённое… Например, в метёлку, которой Маша будет в жилище Карачуна пыль да золу разбрасывать. Мне кажется, и для Маши это будет дополнительным наказанием: знать, что грязная метёлка в её руках — бывшая, так сказать, сестрёнка.

— Соображаешь, когда хочешь! — похвалил его Тыковкин и обратился к колдуну: — Тебе, старик, решать.

— Вы не посмеете! — крикнула Маша и загородила собой сестрёнку. — Я сама… я сама вас заколдую!.. И превращу в этих… в противных тараканов! Чтоб все видели, кто вы!

Тыковкин рассмеялся:

— Ой, как испугала!

— Она не умеет колдовать, — успокоила его Элиза.

— А ты, предательница, не лезь! — снова крикнула Маша, чувствуя, что больше всех ей противна здесь Элиза.

И тогда неожиданно Ирочка вскочила на стул, со стула на стол, пробежала мимо Карачуна, прыгнула на подоконник, и оттуда последний раз в этот день зазвенел её голосок:

— Маша, не бойся! Я ещё вернусь! Мы их победим! И ловко спрыгнула с подоконника во двор.

— Эй, держите её, хватайте её! — растерянно залепетал Тыковкин, беспомощно размахивая руками.

— Да-да, — подхватил Советник. — Окно надо закрыть!

Маша тоже вскочила на стул и увидела, как Ирочка бегом, не оборачиваясь, скрылась в лесу, в темноте кустов и деревьев. Советник торопливо закрыл окно. Тыковкин мрачно смотрел в пол. Элиза хныкала.

— Ну, ничего, ничего, — сказал Карачун, — далеко не убежит. Всё равно отсюда выхода нет. Утром по её следам руконогих пустим.

Обозлившийся Тыковкин исподлобья оглядел всех, словно искал виноватого, потом постучал кулаком по столу:

— Что ж, что ж, пусть побегает! Пощады ей не будет, клянусь Тараканом! Такие шутки над ней пошучу, что наплачется.

Он подошёл к стеклянной двери свинарника, открыл её.

— Эй вы! Начавкались? Будет с вас. Выходите, дело есть. Длинноухие слухачи, грязные, с повисшей на костюмах размокшей соломой, вошли в комнату.

— Отправьте её в тёмную! — приказал Нолик, указывая на Машу. — Пусть посидит. А мы пока с нашей, так сказать, будущей королевой кое о чём поговорим.

И усатенькие, с мутными глазками слухачи послушно схватили девочку за плечи и потащили к одному из стеклянных шкафов с книгами. Шкаф и книги оказались не взаправдашными. Не то что у Маши дома! Один из тащивших нажал на блестящий гвоздь на верхней полке, и шкаф отъехал в сторону. За ним открылась тёмная крохотная комнатушка размером чуть больше гардероба. Машу втолкнули туда, шкаф встал на прежнее место, и девочка осталась в полной темноте. Да к этому ещё беда — не одна! Вокруг кто-то ползал, шуршал, шелестел. Кто-то быстро пробежал по её ноге, кто-то свалился ей на голову. Маша смахнула рукой свалившегося и догадалась, что окружена тараканами. Вначале ей стало страшно, но она затопала ногами и услышала разбегавшийся в разные стороны шорох. Это убегали тараканы. Они её тоже боялись. Тогда Маша немножко успокоилась и принялась ждать, что же будет дальше. Тем более что стало ей интересно и любопытно. До неё доносился происходивший в комнате разговор. Говорил Тыковкин:

— Ну-с, будущая, гм, королева, ты поняла, что должна сделать? Повторяю: вернёшься в Машин дом, снова куклой прикинешься, в комнату к её папаше проникнешь… А когда он Книгу достанет и начнёт в неё писать, ты её прямо из рук у него выхватишь — и сюда! Я научу, как это сделать. Но не вздумай со мной шутки шутить и меня обманывать — например, не ту книгу принести. Здесь только я шучу! Поняла?

— А я сразу стану королевой, когда принесу то, что ты просишь? — настырничала Элиза.

— Ты не должна сомневаться в моих словах, кроха. Донеси только! Всё тебе будет — и кофе, и какао, и чай с конфетами. И я, придёт время, женюсь на тебе, — обещал правитель.

— Но миленький мой Нолик! — капризно и настойчиво, уже почти как королева, требовала Элиза. — Ты должен мне дать что-нибудь заранее. Хотя бы то золотое колечко, которое ты Машке обещал.

— Ишь ты, цепкая девчушка! — одобрил Карачун.

— Колечко-то ты получишь, без него никак не обойтись, — кивнул Тыковкин.

— И ты мне, — ободрилась похвалой и обещанием Элиза, — ещё к нашей свадьбе должен подарить красивое белое платьице, ожерелье, серёжки, браслетики и колечки с красивыми камушками. Чтоб я их всегда носила. Ведь я своими ручками грязной работы делать не буду, на это у нас Золушка есть. И ещё я хочу хрустальные туфельки. Мой принц станет самым богатым, он не какой-то там Ёжик, у которого, кроме иголок, ничего нет. Я желаю самой красивенькой стать, чтобы ты мог мной гордиться!

Внезапно Маша услышала, как вдали, на улице, ударилась о землю тяжёлая капля, потом другая, потом капли застучали по оконному стеклу, а потом дробный стук сменился глухим обвальным грохотом. Маша поняла, что хлынул ливень. Сквозь шум дождя слышались, правда, по-прежнему частые удары в стекло, как бывает, когда идёт не просто дождь, а с градом. «Бедная Ирочка, — подумала она, — её до костей этот ливень проберёт. Зато, — тут же утешила себя Маша, — он все следы смоет, и никакие руконогие её не найдут. И Элиза воровать не отправится».

Тыковкин, похоже, забеспокоился, насторожился, забурчал подозрительно:

— Зачем, дед, ты дождь напустил? Погодой ведь ты у нас распоряжаешься. Некстати это.

— Не я творил, — отрёкся Карачун. — Ещё кто-то…

— Чур? — дрогнул испугом голос Нолика.

— Вряд ли, — успокоил его старик. — Он давно уже в наши дела не вмешивается. Остыл. Успокоился. Никуда не лезет. Так что не нервничай. Бывает, что и сам по себе дождик пойдёт. Зато грязи больше будет. Глядишь, и беглянку куклу водой к нам принесёт. И искать не надо. Х-хе. Вот и ладно всё выйдет!

Когда начался ливень, Элиза было притихла, но потом опять запричитала:

— Только под дождиком, тем более под таким, я никуда не пойду! Под таким дождём пускай девки Чернавки ходят, всякие Ирки да Машки. А я могу промокнуть!

— Тебе и не придётся идти, — одёрнул её Тыковкин. — Вот, держи золотое колечко. Наденешь его на мизинец и очутишься там, где пожелаешь. А когда Книгу схватишь, перебрось кольцо на безымянный — и снова здесь окажешься.

В этот момент, напуганные дождём, с потолка на Машу посыпались тараканы. Она отмахивалась, стряхивала их с себя. Постепенно тараканий дождь прекратился, противные насекомые попрятались в свои щели. И она снова смогла слышать, о чём говорят в комнате.

— Ну что ж, отправили нашу, так сказать, будущую королеву, слава Таракану! — сказал с надеждой в голосе Тыковкин. — Сумеет ли?..

— Дай Таракан ей удачи, — поддакнул Мерзин.

— А я полагаю, справится — шустрая девчушка! Всегда надежду подавала. Что теперь делать? Делать теперь нечего — отправили. А от нечего делать и таракан на полати лезет. Пора и нам расходиться… — донёсся продолжительный зевок Карачуна.

«Неужели я здесь навсегда останусь? В этом чулане, в темноте, с тараканами, без еды и питья? — вдруг с ужасом подумала Маша. — Они ведь нарочно про меня забудут. Но я всё равно не буду плакать и просить пощады. Потому что стыдно перед такими злыми унижаться. Ничего, потерплю. Мой Ёжик тоже, наверно, терпит».

А Тыковкин тем временем подсчитывал:

— Если наша, так сказать, доблестная Элиза справится там со своей задачей, скажем, в течение часа, здесь всё одно не меньше суток пройдёт. Значит, раньше завтрашнего дня её ждать не приходится. Так что старик прав. Можно вам и отдохнуть немного. Мне-то ещё всё равно работать придётся. За всех вас думаю.

— А я, Нолик, пока под диваном сидел (кстати, спасибо тебе за это!), не без пользы там время провёл, — прошуршал с хрипотцой Советник Евсейка. — Тоже кое-что придумал.

— Говори. Только короче, — оборвал его Тыковкин, — если сможешь, конечно.

— Ничего-ничего, пусть поговорит, — тоненьким своим голоском возразил Карачун.

— Так вот, — заторопился Мерзин, — я под диваном новый лозунг придумал. Очень действенный, мне кажется. И тараканьим массам доступный… Его тоже можно запустить. Послушай, Нолик, как звучит: ИЗ ГРЯЗИ — В КНЯЗИ! Ловко, а?

— Это ты про себя, что ли, в грязи валяясь, придумал? Или про слухачей наших, шпиончиков разлюбезных? — охлаждающе хмыкнул Тыковкин. — Всех, значит, в князья, а меня куда?.. Вам прислуживать?

— Что ты, Нолик, что ты!..

— Смотри у меня! А то слишком много прыти. Боюсь, как бы меня не обскакал. Ладно, не вешай нос. Я подумаю. Однако не самая это твоя большая удача, Советник. Сочиняй ещё, работай, работай. Тебе за работу платят, а не за то, чтоб ты под диванами отлёживался. Давай, таракань мозгами. А теперь идите все прочь! Я сосредоточиться должен. Не волнуйтесь, Нолик за всех за вас постарается. Такова уж у меня, у атамана вашего, обязанность — за всех решения принимать. Ну, вон отсюда! Некогда мне!

— Да ведь ливень какой!.. — осмелился было Евсейка.

— Ничего, не сахарные. Мокрые да грязные вы лучше смотритесь! Сам же говоришь: ИЗ ГРЯЗИ — В КНЯЗИ. Вот и давайте в дождь да в грязь. До завтра. Может, Ирку где углядите… А ты, старик Карачун, останься. Нам ещё с Машей надо разобраться.

Маша замерла, даже постаралась не дышать.

Когда за ушедшими хлопнула дверь, Тыковкин предложил:

— Думаю, тебе её надо забрать. Не кричит она там, не плачет. Значит, тараканов не испугалась. Попробуй её помуштровать, Золушкой сделать. Надо её нам подчинить. Да не только угрозами и работой непосильной, а, знаешь, как в народе говорят, — таской да лаской. То ты добрый дедушка Ворчун, то грозный старик Карачун. Пусть в грязи поживёт, к грязи привыкнет. Чтоб запачкалась вся до самого нутра. Да Ёжика ей покажи, да вели ей мимо окна его зарешёченного с водой и едой ходить, а ему не давать. Приучай её к гнусности да подлости! Как следует приучай! Вдруг у Элизы не получится, мы тогда Машку-замарашку пустим. Уж она лучше скрадёт-стараканит, чем какая-то там Элиза.

«Ни за что в грязи ходить не буду! Ничего у вас не получится! — думала Маша. — Меня мама к чистоте приучила. А Ёжика мне бы только увидеть! Уж мы бы придумали, как от вас убежать».

Но когда Карачун выдернул её за руку из темницы в светлую комнату конторы, она ужаснулась: какой грязнулей и замарахой она стала всего за один час! Вся в пыли, в паутине, платьице запачкано извёсткой, сыпавшейся с потолка…

Тыковкин радостно рассмеялся:

— Ну и чушка! Вот начало и положено.

Вместо ответа, вырвавшись из лап Карачуна, Маша принялась усердно отчищать одежду, стряхивая с себя паутину и пристроившихся в складках платья тараканов. Но старик решительно сгрёб её двумя руками и перекинул через плечо, придерживая третьей. От него противно пахло болотом. Она попыталась отбиваться, лягаться, колотить кулачками по спине, но старик только пронзительно хихикал. И зашагал к двери — с Машей, висевшей у него через плечо. Пройдя прихожую, вышел на крыльцо. Дождь ещё лил.

Карачун скинул девочку с плеч, поставил на ноги и приказал держаться за перила. Огляделся, подёргал себя за бородёнку.

— Эк разбушевалось! Где теперь слухачи-шпиончики и Евсейка-Советник — один Таракан ведает! — с удовольствием, тоненьким голоском пронзая шум дождя, протянул злой старик. — Надо полагать, карачун им пришёл. Хотя нет, эти не утонут — они легче воды. Вот Ирке твоей точно хана. Зря убегала. Старших надо слушать.

— Не всех! — сердито ответила Маша. — Только маму, только папу! А плохих не надо.

— А чего плохого я ей желал? — удивился Карачун. — Стала бы лягушкой да квакала в своё удовольствие. Никакой дождь не страшен. Потом её, голубушку, кто-нибудь непременно бы слопал, может быть даже, я. Но пока бы пожила, в болоте побултыхалась. Тебя вот в воду бросить — небось, сразу потонешь!

Маша в испуге крепче вцепилась в перила, но возразила:

— Я плавать немного умею…

— Х-хе! Из такой стремнины не выплывешь. Ладно, не дрожи, это я шучу. Насчёт тебя мне другое задание дадено. Пока я для тебя не злой старик Карачун, а дедушка Ворчун, если слушаться меня будешь. А теперь подумаем, как нам до хатки моей добраться. Один бы я и по воде пробежался… Ну да ничего, ничего. Сядешь мне на спину. И держись. Упадёшь — пропадёшь! Тогда уж я тебя не вытащу. Потому как, когда по воде идёшь, o себе думать надо.

Он снял сапоги, размотал и стащил с ног длинные грязные портянки, сунул их в карман ватника. Сапоги связал и прицепил к поясу. Ступни у него оказались удивительно плоскими, как кухонные доски, на которых мама резала хлеб, овощи или мясо. Старик нагнулся, почти распластался, и Маша принуждена была влезть к нему на спину. Третьей рукой он подвинул её так, чтобы ему было удобнее. Девочка ухватилась за воротник его набухшей от дождя ватной куртки.

Карачун перестал её поддерживать. Он опёрся одной рукой о воду, затем шагнул другой, потом ногой… И так, попеременно выкидывая вперёд то руку, то ногу, зашагал по воде на своих пяти конечностях, как громадный жук-плавунец.

Под дождём Машино платьице сразу промокло, ноги её болтались в воде, сандалики тут же размокли, потяжелели и ещё через несколько карачуньих шагов соскочили и мигом пошли на дно. Маша вскрикнула, но старик, конечно же, не остановился. Почему-то ей ужасно жалко стало своей обувки. И только теперь она до конца почувствовала, в какую беду попала. Всем здесь она чужая, все хотят причинить ей зло. Она храбро держала себя с Тыковкиным, не ныла. Но тогда надо было сопротивляться, чтобы противный Нолик не получил папину Книгу. А теперь, сидя на спине Карачуна, она горько заплакала, словно потеря сандаликов оказалась самой горькой неприятностью за этот день. Она плакала, слёзы смешивались с дождём, а она всё не могла остановиться. Карачун тем временем миновал потемневшие от влаги серые пятиэтажные дома, потом водной гладью пересёк то место, где располагалась игровая площадка для руконогих детей и подростков, и двинулся к виварию. Виварий стоял полузатопленный.

«Бедный мой Ёжик Карлуша! Что с ним?» Маша сразу перестала плакать. Теперь после разговора с Тыковкиным она была уверена, что Ёжика заточили именно сюда.

Вода поднялась примерно до середины железного забора, окружавшего это здание с синими железными дверями. Карачун уверенно подошёл по воде к воротам, отомкнул и снял замок. Маша вдруг почувствовала, что Карачун стоит на чём-то твёрдом и своей третьей рукой стаскивает её со спины.

Она оказалась на глиняной крыше той самой избушки посреди болота, которую раньше видела издали, из-за забора.

— Добрались, — сказал Карачун. — Часа через два всё схлынет. Тогда тебе работа найдётся. А пока обсохнуть надо и поесть что-нибудь. Дедушка Ворчун похлёбочку сейчас сготовит. Вкусненькую! У меня здесь самый уютный домишко, со всеми припасами. Весь день по болоту-то намаешься, вечером в тепле у огонька посидеть хочется. Чего удивляешься?.. Как, дескать, в дом попадём?.. Попадём, в этом уж не сомневайся! У дедушки всюду ходы и выходы, но постороннему глазу их не видать. Волшебное слово для того имеется.

Он поднял вверх указательный палец и важно произнёс:

— Сим-сим, откройся!

И точно, в крыше, неподалёку от трубы, отворилась дверка.

Но Маша не пошла к ней, даже в сторону отступила и воскликнула:

— Это же моё слово! Мы с папой так играли, когда я маленькой была! Он меня научил, если лифт долго не шёл, сказать «сим-сим», и тот сразу приходил. Как будто я колдую. А ты наше слово подслушал и утащил!

— Это ещё неизвестно, кто у кого. Прав Нолик: слишком много твой папаша про нас знает, даже слова волшебные, которыми я пользуюсь.

Он цепко ухватил Машу за руку, так что не вырваться, и повлёк за собой к лазу в свой дом, в своё логовище. Едва они вступили на лестницу, спускавшуюся вниз, как дверь за ними захлопнулась, стало темно. Но тут же загорелись свечи в подсвечниках, стоявших вдоль стен. И при этом дрожащем свете девочка смогла рассмотреть обиталище страшного старика.

Это была большая квадратная комната, совсем без окон, замусоренная и захламлённая до безобразия. В дальнем углу стояла широкая русская печь с лежанкой, покрытой серым тряпьём. В центре комнаты — выложенный камнем очаг. Над ним на железном крюке висел большой медный котёл, под котлом куча мокрых дров. Спустившись к очагу, старик дунул, подняв облако золы и пыли, потом дыхнул пламенем, и дрова вспыхнули. Машины босые ноги утонули сразу в грязи и отбросах, покрывавших пол. По всей комнате были разбросаны куски угля, доски, ветки с пожухлыми листьями. А на нитках с потолка свисали сушёные змеиные головы.

— А вот я за похлёбочку примусь, — бормотал Карачун, приплясывая перед огнём. — Водичка в котле запасена, а в бидончике ещё и несколько жабочек осталось с головастиками, так мы их туда, туда. И десяток слизнячков в коробочке под камушком припрятано, и их туда же, в котёл. А вот и гадючки болотные под ногами вертятся, как раз две штучки, для остроты, тоже в похлёбку пойдут. И картошечки гнилой для сытости да для смаку. Из зелени я только лебеду признаю, вот охапку с утра нарвал. И её в супчик. Славно-то всё как получится! Налупимся до сытого брюха, и я спать лягу. А ты остатки-то на пол выльешь да золой сверху присыплешь, чтоб погрязнее было. А дело сделаешь — у очага в золе прикорнуть можешь. Утром Нолик к нам зайдёт, пойдём твоего Ёжика смотреть да дразнить. Что нос-то воротишь? Что тебе не по нраву, душечка? Или похлёбка моя противна?

— Противна! — твёрдо сказала Маша. — И ты тоже.

— Ну вот! Не угодил! А ведь хотел угодить-то, — сделал изумлённый вид Карачун. — Что же, лягушачьей икрой тебя прикажешь кормить? Так это редкость, самому не всегда полакомиться удаётся. Ну, хочешь, погрызи свиную голову — свинку-то Нолик сожрал. Я её для него из наитолстейшего таракана смастерил. Не хочешь — голодай тогда! Авось, сговорчивее станешь. Не случайно Нолик приказал тебя в чёрном теле да в грязи держать, если мне не подчинишься.

— А что ты так Тыквочкина боишься? — съязвила тогда Маша. — Ведь это ты его в тыкве вырастил, а потом из таракана в человека превратил.

— А тебе откуда известно? — охнул Карачун.

— Нам с папой и мамой один человек рассказал. По имени Чур.

— А папаша всё это в ту Книгу записал?

— Наверно.

— Ах ты, Таракан его побери! — Карачун сцепил перед собой две руки, а третьей почесал в затылке. — Ну и что! Да, превратил! А теперь, да, боюсь!.. Допустил ошибочку!.. Хотел какого-нибудь редкостного подлеца сотворить, чтоб людишкам насолить да дурачку Чуру доказать, что Зло сильнее Добра. Ровесники мы с твоим Чуром, вместе в школе Волшебства и Тайнознания учились. Я ему на многих примерах не раз пытался показать, что Добро бессильно, что оно может только помогать и советы давать, а силой навязывать ничего не вправе. Вот и проигрывает всегда, ведь Зло активно. Добрый никогда не нападёт исподтишка, а злой по-другому не умеет — только тайком, только подло! Вот я такого и создал — без стыда и совести, да не одного, а целую семейку! Теперь ему служить приходится. Ну и что?! Ну и служу. Хочу и служу. И не хочу — всё равно служу. Нолик умеет всех себе на службу поставить. И меня в том числе. Он, может, тайну моей погибели знает. Знает, где та утка скрывается, в которой яйцо, а в яйце иголка с моей смертью. Вернее, скрывалась. Теперь её Нолик в своём сейфе держит.

— Это же у Кащея иголка в яйце, — вспомнила Маша.

— Кащей-то — старшенький мой братик был. Пропал голубчик. Всё красавиц воровал да с витязями сражался — такой прыткий! И золотишком баловался, в сундуках копил. А я — укромный, болотный, красавиц мне не надо. Если и попадётся случайно какая-нибудь царевна, я её в лягушку мигом — пусть в болоте бултыхается. Иной девице повезёт — найдёт своего принца, своего королевича, он её и расколдует. А иную так за ужином и скушаю или в похлёбочку пущу. И никто не узнает, никто со мной сражаться не полезет, а мне и хорошо, втихомолку-то. Да, а с Ноликом промашка вышла. Я его создал, а он меня превзошёл. В подлости ему равных нет. Ну, это понятно: власти хочет. А до власти только подлец и добирается.

Его пронзительный голосок был такой же едкий и гадкий, как и кушанье, которое он готовил. Запах карачуньего супчика вызывал на глазах слёзы. А старик, почёсываясь попеременно тремя руками, продолжал болтать, длинной клюкой помешивать своё варево, изредка на пробу отхлёбывая прямо из котла. Наконец, решив, что пища готова, дунул в очаг, гася огонь.

— Значит, не хочешь моей похлёбочки отведать? А жаль. Она как лекарство. Съешь — и никакая грязь тебе не страшна. Она как бы частью тебя самой становится. Ты ещё глупая и не понимаешь, что грязь да болото — основа жизни. Болото — оно вроде бы стоячее, но одновременно изменчивое и непостоянное. Совсем как я. Ну, например, сколько я раз кому слово ни даю, сколько ни обещаю — ни разу не сдержал и не выполнил. Скажем, пригласил я как-то дурачка Чура к себе — посидеть, молодость вспомнить, поговорить о том о сём, а сам его предал, сдал прямо в лапы папахена Нолика Тыковкина, а тот его в тюрьму засадил. Я и Ёжика твоего сюда заманил, нашептал ему, что Нолик против тебя здесь козни строит, что я помогу ему их разрушить, он и прибежал. К тому же у него с Тыковкиными давние счёты. Он один раз Ноликового папахена чуть не сдул.

Опасаясь перебить его, чтобы не сменил старик тему и продолжил рассказ о Ёжике, Маша всё же не удержалась, спросила:

— Что значит «чуть не сдул?»

— Ну-у, это просто. Все эти оборотни руконогие гордятся, что они как люди стали, пыжатся, раздуваются от важности. Но если их ежиной иголкой ткнуть, они мигом съёжатся и снова тараканами обратятся. А Тыковкины из руконогих самые важные. Вот твой Ёжик в давние времена своей иголкой едва в старшего Тыковкина не попал! Но промахнулся, к счастью. Его тогда тыковкинская команда сумела скрутить. Хотели иголки из него повыдёргивать. Он, однако, из тюрьмы сбежал. Незадача вышла. А иголки ежиные нам и сейчас на всякий случай нужны. Но не от всякого ежа они годятся. Только от принца. Вдруг тараканам снова в щель надо будет забиться… Тогда без иголок никак! Вот я и ухитрился Ежа Карлушу под замок посадить, а следом за ним и ты прибежала своего принца искать. Вот я какой, деточка!.. Ладно, теперь на лежанку — и поспать чуток, пару-другую часиков. А ты — за дело!

Быстро перебирая пятью конечностями, Карачун взобрался на печь и через минуту пронзительно засвистел носом сонную мелодию. А Маша стояла и думала: «Вот я почти всё знаю и про Тыковкина, и про Ёжика, и как нас сюда заманили, а что толку! Ведь главного-то не знаю: как папе помочь и как Ёжика выручить… И Ирочка неизвестно где. А Элиза, наверно, как раз сейчас Книгу ворует… Но чтобы папе помочь, надо Ёжика освободить, тогда он всех руконогих назад в тараканов сдует… А как его освободить?.. Кажется, я поняла, что мне сначала надо сделать!..»

Продолжение следует.

Источник: Волга — XXI век. Литературно-художественный журнал. 2017. № 11-12. С. 135–154.