In loco parentis

Я впечатлен форматом колонки Александра Маркова. Но мои тезисы/параграфы о версии происходящего звучат по-иному.

1. Мы все вроде бы за сильное государство. Но камлающие государственники за много лет не смогли внятно определить это понятие. Я думаю, что речь идет о неартикулированном уподоблении государства человеческому телу (body politic, corps-état), и не в качестве умозрительного описания, а политического идеала. Кургиняновские глоссолалии о СССР 2.0 и прохановские провозвещения о внеочередной империи точно вписываются в общую примету времени — боязнь современного безличного государства как совокупности безличных институтов.

2. Если Король-Солнце и не произносил фразы “L’État, c’est moi”, то Путин вполне может примерить эту формулу на себя, ведь именно с ним и только с ним российское общество отождествляет свое государство. По наблюдению Глеба Павловского, президент вовсе не против такого отождествления («без меня власти не будет») и единения с идеально-типическим народом («подавляющим большинством»). Понятно, что для Лоялиста это отождествление позитивно, а для Креакла — негативно. Конструируя реальность, мы стремимся к конкретности факта, осязательности идеи, воплощенности образа в герое или злодее, консерваторе или либерале. Это понятно. Но разговор не о простой персонификации, а о замещении институтов фигурой Отца. Это замещение характеризует характер государства как патримониальный.

3. В целом, мы сжились с фигурой Отца и уже согласны с тем, что «в нашей политической культуре личность и есть институт». Но личность не есть институт и не может его заменить. Личностям свойственно преследовать собственную выгоду, а институты должны их ограничивать. Конвертировать множество индивидуальных устремлений к личной выгоде в общее благо. Институт — предмет противоестественный и рукотворный. В том смысле, что индивиды по умолчанию предпочитают взаимный обмен и сотрудничество на основе кровных отношений. Эта животная психологическая укорененность (hard-wired) была когда-то необходима для выживания. Преодоление подобной организации общества происходит сначала путем создания сословий-корпораций, а потом безличных институтов.

4. Если в философском выражении «тело без органов» и есть какая-то полезность, помимо красивости, то это описание государства без институтов. Отец заменяет все органы самим собой. В режиме ручного управления. А постоянные реформы почти всех органов не улучшают их устройство, а подгоняют под желаемый результат. Многострадальный Совет Федерации — тому пример. Этот процесс понемногу атрофирует то, что должно быть совокупностью стабильных и работающих институтов, — само тело. Ограниченность институтов означает отмену политики или, по крайней мере, значительное сужение сферы политического. Аппаратные игры и всяческие сигналы, которые нам посылают так щедро, политикой в прямом смысле слова не являются. Как и бесконечные интерпретации всего этого — политической наукой.

5. Национальное и современное государство без органов долго не протянет. У Отца возникает понимание, что широко раскинувшаяся страна перестает быть родной для всех. Политические предметы средних размеров, типа единого культурного кода, правильной истории, духовных скреп и неальтернативной сексуальности призваны скрепить тело. Последние законодательные инициативы демонстрируют как раз инстинкт самосохранения, а не моральный террор или просто неадекватность. Другое дело, что эти предметы — плохая замена органам. И семантические увертки тут тоже не в силе, даже если заменить «скомпрометировавший» себя на Западе мультикультурализм на исконную полиэтничность.

6. Магистральная идея о об устройстве российской государственности повторяет советские мантры. Если «русский народ является государствообразующим», то русские опять станут везде и нигде в таком устройстве, ее правителями и одновременно жертвами. А значит, распада не избежать. Ведь государство заколдовать формулами невозможно. Особенно если вспомнить, как быстро «единая и дружная семья советских народов» от здравиц и застольных тостов перешла к взаимному отчуждению.

7. В XIX веке национализм был на острие государственного строительства. Сейчас в России этнические националисты хотят состояться в качестве сословия-корпорации на вершине общественной иерархии, а не современной партийной силы, въезжающей в Кремль на социальном популизме. Может быть, «русским» и не место в левых лозунгах, но в лозунгах «русских» левая идея распределительной экономики присутствует точно. Формула националистов «хватит кормить», выведенная Крыловым, призывает лишь к перераспределению ресурсов и финансовых потоков.

8. Схожие проблемы и у общегражданских политических партий. Они живут лишь до тех пор, пока здравствуют их собственные мини-Отцы. Нет Явлинского — «Яблоко» понемногу сгнило. Ушел Рогозин — и «Родина» скисла. Что произойдет без Зюганова и Жириновского — примерно понятно. Креаклы в растерянности: у Координационного совета нет своего мини-Отца. Безмерно огорчены и персонажи, страстно желавшие им стать. Именно поэтому во внутренней оппозиционной дискуссии происходит переход на личности. До истерики.

9. Я нахожу синдром Отца особенно сильным у Ретроградов, с их неуемной тягой к сильной руке, раздающей материальные блага своим верным последователям и отбирающей оные у недостойных. Это не их предки конвертировали плоды своего труда в материальный достаток, а им советская власть все дала. Прилепинские откровения обнажают эту болезнь до непристойности. Сапоги Хозяина рыжеют на глазах. В целом, союз Ретрограда и Отца органичен. Ретроград сладострастно предвкушает момент, когда Отец станет Хозяином, Горным Орлом и Корифеем всех наук. Ведь он уже лучший друг всех детей. И поэтому запретил отдавать своих детей другому, плохому Отцу.

10. У Бориса Второго были царские замашки, но не сумма качеств, присущих Отцу. Поэтому бывший небожитель политбюро был всего лишь первым лицом. После кратковременной травмы лихих девяностых все идет к исторической норме. Подавляющее большинство — за Отца, за институт президентства — много меньше. Заоблачные рейтинги, даже со всеми оговорками, указывают на доверие к действующему Отцу с сильным привкусом поклонения. Тому же прямое свидетельство — и низкие рейтинги до обретения политического могущества или после удаления от кормила власти. Тот, кто не смог за четыре года стать Отцом и принести священную жертву, обречен быть Агнцем.