Марина Фадеева
Русское студенчество: жизненный мир
Следуя замыслу рубрики «Профессора», интернет-журнал ГЕФТЕР представляет преподавательские и ученические опыты в рамках российского исторического сообщества. Как стать в России 2010-х историком-профессионалом? Несколько подсказок от декана исторического факультета НИУ ВШЭ Александра Каменского и его студентки Марины Фадеевой.
© Студенты и преподаватели Императорского Санкт-Петербургского университета, 1903 год.
Комментарий научного руководителя Марины Фадеевой, доктора исторических наук, профессора, декана исторического факультета НИУ ВШЭ Александра Каменского
В массовом сознании русский студент конца XIX — начала XX века предстает обычно в образе вечно голодного чахоточного юноши с лихорадочным блеском в глазах и с душой, исполненной самых благих революционных порывов. Однако стоит лишь всерьез задуматься, как, даже без обращения к специальной литературе, становится ясно, что, подобно многим прочим ходульным образам, составляющим массовые представления о прошлом, этот также не выдерживает критики. Ведь, если бы все русские студенты той эпохи умирали от чахотки и были бы озабочены не учебой, а исключительно планами борьбы с самодержавием, в России начала прошлого века не было бы блестящих ученых, инженеров, адвокатов, врачей и людей всех иных профессий, которых готовили российские университеты. Да и в период революционных потрясений и Гражданской войны русское студенчество оказалось почему-то по большей части отнюдь не на стороне большевиков.
Организация высшего образования в царской России, университет как ученая корпорация и многие иные связанные с этой проблематикой сюжеты, конечно же, неслучайно в последнее время стали одним из весьма заметных направлений исторических исследований. То, что сегодня нередко называют кризисом отечественного образования и науки, имеет глубокие и отнюдь не только экономические корни. Исследователей волнуют проблемы организации научного сообщества, его структуры, системы внутренних отношений, норм научной этики. В этом контексте обращение Марины Фадеевой к истории российского студенчества видится вполне логичным и естественным. Однако как ее научный руководитель смею утверждать, что она пришла к ней совершенно самостоятельно. Став сама студенткой факультета истории Высшей школы экономики, она, по-видимому, и, может быть, даже сама не отдавая себе в этом отчета, испытала любопытство к феномену студенчества, которое, в конечном счете, и привело ее к этой теме. Любопытство же, как хорошо известно, — это главная движущая сила науки. Начав же однажды заниматься изучением русского студенчества столетней давности, Марина, естественно, обнаружила в этой теме немало далеко не решенных вопросов и всерьез ею увлеклась.
История русского дореволюционного студенчества обеспечена хоть и не слишком объемной, но достаточно представительной историографией. В частности, в последние десятилетия весомый вклад в нее внесен несколькими монографиями А.Е. Иванова, справедливо считающегося лучшим знатоком этой темы. Работа Марины Фадеевой, однако, в очередной раз доказывает, что в науке не существует раз и навсегда «закрытых» тем, а каждое новое поколение историков задает прошлому новые вопросы и получает на них новые ответы.
Марину Фадееву как исследовательницу, только начинающую свой путь в науке и принадлежащую к самому юному поколению российских историков, отличает одновременно уважение к своим предшественникам, чьими трудами она активно пользуется, и здоровое недоверие ко всему, что она в них находит, стремление перепроверить каждый «исторический факт», документально его подтвердить. Представляемая здесь ее курсовая работа мало похожа на обычную студенческую курсовую, значительно превосходя ее не только по объему (более 120 страниц!), но также по разнообразию затронутых в ней сюжетов и используемых методов. Не говоря уже о том, что в написанной на втором курсе курсовой не часто встретишь ссылки на архивные источники! Еще одна отличительная черта представляемой работы — ее системность.
Автор начала с попытки разобраться в том, что такое студенчество как социальная группа, какое место занимало оно в русском обществе, какими отличительными характеристиками снабжали его современники и последующая историография, переходя затем к его формальным характеристикам (численность, социальное происхождение), а от них — к воссозданию реальности повседневной жизни, которую она справедливо и в полном соответствии с представлениями современной науки рассматривает как основу формирования мировоззрения. Читателю, не слишком искушенному в особенностях современного исторического знания и ожидающему в работе с подобным названием найти, прежде всего, сведения о числе студентов, вдохновившихся трудами Лаврова, Бакунина, Михайловского и Маркса, такой подход может показаться странным, а обилие таблиц и иного цифрового материала и вовсе отвратить от внимательного чтения. Но стоит в нее вчитаться, как с удовольствием обнаруживаешь, как начинают рушиться очередные исторические стереотипы. К тому же, будем помнить: перед нами лишь промежуточный этап на пути в большую науку, хоть и не лишенный определенных стилистических и композиционных недочетов, но представляющий собой очень серьезную и основательную заявку.
Формирование мировоззрения московского студенчества конца XIX — начала XX века
1. Понятия «разночинцы», «интеллигенция»
Понятие «студенчество», как и любое определение, не может быть однозначным. Таким же разнообразным оказываются и смежные с ним понятия. Разночинная составляющая студенчества в понимании современников и сознании исследователей часто заслоняет другие части студенчества, многими студенчество определяется как молодая интеллигенция, а потому, на наш взгляд, в преддверии рассуждений о студенчестве нам стоит определить, что такое «разночинцы» и «интеллигенция».
По-разному разночинца понимала уже дореволюционная историография: если Б. Фроммет определяет разночинцев как «людей без роду, без племени, связанных иногда с народными низами, всегда оторванных от всех классов общества, с большими надеждами и без гроша в кармане, с мечтами о маршальском жезле и без всякого социального положения» [1], то С. Сватиков, напротив, основными качествами разночинца называет «высокое понимание личности и остро выраженное чувство собственного достоинства» [2].
Определение Б. Фроммета схоже с представлениями о разночинцах, преобладающими в культуре. Как пишет Э. Виртшафтер [3], разночинцами называли недворян и образованных простолюдинов — изначально для принижения или осуждения манеры поведения. Например, разночинцы у А.Н. Островского — это недоучившиеся студенты, недворяне.
В советской историографии понятие «разночинцы» тесно переплетается с критерием образования. По мнению В.Р. Лейкиной-Свирской, к XIX веку «разночинцами стали называться получившие чин или звание по праву образования» [4].
Современные исследователи подчеркивают тот факт, что часто попадающие под критерии разночинцев категории населения не использовали этот термин для самоопределения. Э. Виртшафтер также пишет о XIX веке как о переломном моменте в определении разночинцев: изначально бывшие переходной категорией незнатных чужаков, они становятся частью образованной элиты.
Если к интересующему нас периоду разночинцы часто определяются через наличие высшего образования, то интересно будет посмотреть на то, как в исследовательской литературе они соотносятся с интеллигенцией.
Этому вопросу уделяет внимание современная историография. Такие исследователи, как С.Г. Стафеев [5], В.В. Бочаров [6], Е.И. Щербакова [7] и Л.Г. Сухотина [8] либо выделяют «разночинцев» как часть интеллигенции, либо отождествляют эти понятия. Например, Л.Г. Сухотина пишет об интеллигенции как о «разночинной по социальному составу» [9].
В историографии присутствует множество определений интеллигенции, каждый из авторов стремится дать свое, наиболее полное и точное, но никто не преуспел в этом начинании. К.Б. Соколов [10], рассматривая устоявшиеся определения интеллигенции, выделяет три основных критерия, по которым ту или иную часть общества выделяют в единую группу под названием «интеллигенция»: интеллигент как человек, обладающий соответствующим уровнем образования, или как «хороший человек», доблестный рыцарь, «совесть народа», просветитель, защитник, или как диссидент.
Большинство определений интеллигенции в рассмотренной нами историографии можно распределить по этим трем группам: об уровне образования пишут В.В. Бочаров [11], Б.И. Колоницкий [12] и В. Живов [13]. Образ «хорошего человека» в основном пришелся по душе советским исследователям (в их работах Н.Г. Чернышевский и Н.А. Добролюбов формировали интеллигентов как людей высочайших душевных качеств), В.Р. Лейкиной-Свирской [14], М.Н. Тихомировым [15] и А.Н. Маслинным [16]. В «диссидентство» интеллигенции верят как дореволюционные, так и современные авторы. Это П.Б. Струве [17], И.А. Ильин [18], П.И Новгородцев [19], Е.И. Щербакова [20], Э. Виртшафтер [21], С.М. Усманов [22] и Л.Г. Сухотина [23].
Сам К.Б. Соколов критикует все три распространенных подхода. По его мнению, «несомненно, что интеллигенция — категория не просто или не только профессиональная. Это не просто люди “умственного труда”» [24], но также, к примеру, и представители деревенской интеллигенции, а потому первый критерий не годится. Автор предлагает представлять понятия «интеллигенция» и «образованный класс» в виде двух концентрических кругов, тогда интеллигенция — это внутренний инициативный, творческий круг.
Также интеллигенция лишь в приступе нарциссизма, по мнению К.Б. Соколова, могла позиционировать себя «совестью народа». К тому же сама определяемая группа никогда не соотносила себя с революционерами, а революция не позиционировала своей интеллигентности.
Таким образом, выделенные критерии, по мнению К.Б. Соколова, не соответствуют действительности. Впрочем, он сам отчаивается в возможности когда-либо раз и навсегда закончить спор об интеллигенции и, похоже, приходит к определенному согласию с филологом В.С. Елистратовым, утверждающим, что в значении этого слова можно найти что угодно, но за любым определением будет подразумеваться лучшая часть России.
Каковы же отличительные черты интеллигенции? Исследователи разных поколений и взглядов выделяют в ней отщепенство (В.М. Живов [25], П.Б. Струве [26], Е.И. Щербакова [27], П.И. Новгородцев [28]), изолированность, отчуждение (П.Б. Струве [29], И.А. Ильин [30], Э. Виртшафтер [31], Л.Г. Сухотина [32]), радикализм (Е.И. Щербакова [33], С.М. Усманов [34]), скептицизм, критичность, нигилизм (И.А. Ильин [35], Л.Г. Сухотина [36], Е.И. Щербакова [37]).
«Нищие, безоружные люди сбрасывают королей с престола из любви к ближнему. Из любви к родине солдаты попирают смерть ногами, и та бежит без оглядки. Мудрецы поднимаются на небо и ныряют в самый ад — из любви к истине. Землю перестраивают из любви к прекрасному» [38]. Такой же разносторонней представлялась исследователям интеллигенция, и, возможно, такой же разноплановой она была на самом деле, не представляя из себя однородной массы. Согласимся с К.Б. Соколовым и, признав, что «в общем, уже очевидно, что ни одно из известных определений интеллигенции не в состоянии охватить и объяснить весь феномен в целом» [39] и речь идет о понятии, «не имеющем четкого детоната и включающем элемент интерпретации уже при его употреблении» [40], обратимся к определению студенчества и выделению характерных черт его российской части.
2. Определение студенчества, его характеристика в российских реалиях
Студент — ученик высшего учебного заведения, университета или академии.
В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка [41]
Студенчество рассматривается как особый социум, формировавшийся вокруг данного учебного заведения и вносящий самостоятельный вклад в общественную жизнь.
Феофанов А.М. Студенчество Московского университета второй половины XVIII — первой четверти XIX в. [42]
Эпиграфами к этой части мы взяли два определения студенчества: данное в Толковом словаре современника рассматриваемого нами периода — В.И. Даля и сформулированное в работе современного нам исследователя. По этим высказываниям видно, что за два века представления об интересующем нас предмете не претерпели значительных изменений.
Исследовательская литература склонна противопоставлять студенчество и его характерные черты в зависимости от географии изучения: в российском и зарубежном студенчестве не видят большого сходства, кроме факта получения высшего образования. Исключением является позиция Б. Фроммета, который еще в начале ХХ века оспаривал распространенные современные ему утверждения, «будто только в одной России учащаяся молодежь осмеливается претендовать на активное участие в политической жизни страны, [что] без всякого сомнения, неверно или, по крайней мере, сильно преувеличено» [43].
Большинство исследователей, обращавшихся к этому вопросу, склонны противопоставлять российское студенчество зарубежному. Начинается эта традиция с дореволюционных авторов. К примеру, Г.Б. Слиозберг ответ на вопрос, является ли революционность специфической особенностью российских учащихся, видит в «различии в составе студентов» [44]: в Европе высшее образование было уделом элиты, а потому материальный вопрос, игравший столь большую роль в жизни студентов России, там вообще не стоял.
Наши современницы В.В. Пономарева и Л.Б. Хорошилова объяснение такой значительной разнице находят в самой культуре университетов. Российский путь «был путь, противоположный западноевропейскому, где накопившийся в обществе опыт, традиции, культура целиком определяли стиль жизни учебных заведений, у нас же во многом напротив — учебные заведения, создаваемые по чужому образцу, сами, порой на ощупь, творили и традиции, и культуру, формировали опыт, который уже десятилетия спустя ляжет в основание традиций следующих поколений учебных заведений» [45].
Обратимся к более близким нашей теме вопросам и на основе переписей Москвы (1882 и 1902 годов) посмотрим на долю студенчества в общей массе московского населения и на происходящие с этой группой количественные изменения. Сперва приведем данные, позволяющие судить о процентном соотношении мужского населения нужного нам возраста (от 18 до 30 лет — наиболее распространенный возраст студенчества) ко всей массе населения Москвы, а затем соотнесем этих мужчин с числом студентов.
Оговоримся заранее, что нас интересует возраст от 18 до 30 лет и из многообразия всех учащихся только студенты, поэтому в таблицах мы будем приводить исключительно данные по этим возрастам и категориям.
Таблица 1. Распределение по возрастам мужского населения (1882 год) [46].
Возраст | Муж. | Итого |
15–20 | 7,00% | 12,00% |
20–25 | 8,00% | 12,00% |
25–30 | 7,00% | 11,00% |
Всего | 57,00% | 100,00% |
Из таблицы видно, что из всего населения Москвы 1882 года нас будут интересовать 22% мужчин. Соотнесем их с количеством студентов.
Таблица 2. Распределение по степени образования мужского населения (1882 год) [47]
Окон. | Неок. | Итого | |
Университеты | 2785 | 703 | 3488 |
Итак, всего в 1882 году в Москве проживали 432 447 человек мужского пола [48], из них 22% составляли мужчины в возрасте от 18 до 30 лет, т.е. 95 138 человек. Из них 3488 человек значились учащимися в университете. Значит, 0,8% мужчин Москвы были в 1882 году студентами.
Посмотрим теперь на изменения, произошедшие к 1902 году.
Таблица 3. Распределение по возрастам мужского населения (1902 год) [49]
Возраст (лет от роду) | Родившиеся | ||
В Москве | Вне Москвы | Итого | |
18 | 3148 | 15 374 | 18 522 |
19 | 2722 | 14 637 | 17 359 |
20 | 2524 | 16 025 | 18 549 |
21 | 2288 | 15 829 | 18 117 |
22 | 2180 | 17 723 | 19 903 |
23 | 2045 | 16 506 | 18 551 |
24 | 1937 | 15 037 | 16 974 |
25 | 2038 | 16 730 | 18 768 |
26 | 1992 | 14 754 | 16 746 |
27 | 2022 | 16 275 | 18 297 |
28 | 2079 | 16 332 | 18 411 |
29 | 1765 | 12 346 | 14 111 |
30 | 2080 | 16 725 | 18 805 |
Согласно этим данным, из всего населения Москвы 1882 года нас будут интересовать 38% мужчин. Соотнесем их с количеством студентов.
Таблица 4. Распределение по степени образования мужского населения (1902 год) [50]
Возраст (лет от роду) | Общее число [учащихся в высших учебных заведениях] | Университеты |
18 | 1742 | 173 |
19 | 1488 | 474 |
20 | 1430 | 800 |
21 | 1389 | 962 |
22 | 1146 | 902 |
23 | 969 | 776 |
24 | 719 | 602 |
25 | 536 | 418 |
26 | 324 | 250 |
27 | 197 | 145 |
28 | 101 | 59 |
29 | 58 | 35 |
30 и более | 158 | 76 |
Итого | 43981 | 5690 |
В 1882 году в Москве проживали 613 303 человек мужского пола [51], из них 38% составляли мужчины в возрасте от 18 до 30 лет, т.е. 233 113 человек. Из них 5690 человек значатся учащимися в университете, значит, в 1902 году 0,92% мужчин Москвы были студентами.
Таким образом, за 20 лет с 1882 по 1902 год число учащихся в университетах увеличилось: с 3488 до 5690 человек и выросло всего с 0,8% до 0,92%.
«Каков же облик русского студента? Несомненно, что русское студенчество представляло собой группу молодежи, проникнутую в громадном большинстве стремлением к выработке принципов для будущей деятельности — группу, которая имела свои общие черты и проникнута была особым настроением» [52], — писал Г.Б. Слиозберг.
Попытаемся на основе изученной историографии, воспоминаний студентов и профессоров, а также сведений официальных отчетов определить эти общие черты и выделить отличительные особенности российского студенчества.
В вопросах определения студенчества споров не меньше, чем в случае с интеллигенцией. Так, по мысли С. Кассова, студенчество отличало «ясное чувство корпоративной идентичности» [53], а также «чувство студенческой семьи» [54]. По мнению А.М. Анненкова, «как отличительную черту в студенческой среде первой трети XIX в. можно выделить свободу мнения и слова» [55], а Г.Б. Слиозберга — «наличность среди студентов разнородных, чуждых по воспитанию и привычкам элементам» [56]. В.Р. Лейкина-Свирская настаивает на том, что «русское студенчество имело демократический характер» [57]. «Характерные для студенчества той поры [конец XIX — начало ХХ века] ожидания благотворных перемен в российском обществе» [58] отмечает А.Е. Иванов. В.Э. Багдасарян уверен в том, что «уход студентов в революцию являлся проявлением кризиса юношеской социализации» [59]. «Профессора так же, как и значительная часть так называемого образованного общества [фактически, интеллигенции], воспитывают в молодом поколении, говоря кратко, революционный дух» [60], — с возмущением констатирует профессор Н.П. Боголепов. «Рост студенческого движения породил в среде учащейся молодежи вузов мощный импульс к самопознанию» [61], — пишет Ю.Д. Марголис, «что касается общества, то в эту эпоху синий околыш студента был патентом на доверие» [62], — подчеркивает С. Сватиков.
Из этого многообразия ярких характеристик становится ясно главным образом только то, что основными чертами студенчества являлись его разноплановость и неоднородность. Каковы же неотъемлемые качества российского студента конца XIX — начала ХХ века?
Нами были сформулированы десять следующих отличительных черт: общность и солидарность; стремление к выработке идеалов и норм поведения; переходность и неоднородность; демократичность; поиски себя; корпоративность; собственные представления о будущем; состояние политических взглядов; приверженность определенным идеям и, наконец, взаимодействие с обществом.
Выделенные черты студенчества по-разному понимаются историографией и авторами источников: некоторые отмечаются только авторами определенной эпохи, другие принимаются большинством, многие оказываются спорными. Рассмотрим их последовательно.
Сначала обратимся к чертам студенчества, понимаемым схожим образом. Всеми авторами отмечается, во-первых, стремление студентов к общности и солидарности (сведения из «Доклада комиссии Московского университета 1901 года о причинах студенческих волнений» [63], работ С. Мельгунова [64], С. Сватикова [65], С. Кассова [66], П.В. Гришунина [67], А.М. Феофанова [68] и Е. Вишленковой, Р. Галиуллиной, К. Ильиной [69]). Во-вторых, отмечается их стремление к выработке идеалов и норм поведения, провозглашавших идеалами свободу, нравственность, идейную жизнь (информация, приводимая С. Мельгуновым [70], «Отчетом судебной комиссии за 1893/1894 г.» [71], С. Сватиковым [72], А.Е. Ивановым [73], Г.И. Щетининой [74], С. Кассовым [75] и А.М. Анненковым [76]). В-третьих, переходность и неоднородность студенчества, вышедшего из разных социальных слоев и в университете преобразовавшегося в нечто, с одной стороны, совершенно новое, а с другой стороны, сохранившее следы изначальной сословной и классовой принадлежности (данные от Г.Б. Слиозберга [77], В.Р. Лейкиной-Свирской [78], А.Е. Иванова [79], Н.Г. Георгиевой [80], С. Кассова [81], В.Н. Симонова [82] и А.М. Феофанова [83]). В-четвертых, это демократичность студенчества в различных сферах жизни (представления С. Сватикова [84], В.Р. Лейкиной-Свирской [85], А.Е. Иванова [86] и Н.Г. Георгиевой [87]). И, в-пятых, поиски студентами себя (убеждения С. Мельгунова [88], Б. Фроммета [89], С. Кассова [90], Ю.Д. Марголиса [91] и Н.Г. Завадского [92]).
Спорными в интерпретации исследователей оказываются другие пять черт. Это, во-первых, корпоративность студентов, которую большинство называют одним из основных признаков студенчества (Р. Выдрин [93], А.Е. Иванов [94], С. Кассов [95], О.А. Вахтерова [96], П.В. Гришунин [97], И.В. Зимин [98] и Е. Вишленкова, Р. Галиуллина, К. Ильина [98]), а другие, напротив, пишут об уничтожении корпоративности уставом 1884 года (сведения из «Доклада комиссии Московского университета 1901 года о причинах студенческих волнений» [99] и С.И. Мицкевича [100]). Во-вторых, их представления о будущем: неопределенные (в интерпретации Г.Б. Слиозберга [101] и С. Кассова [102]) и уверенность в переменах (А.Е. Иванов [103]). В-третьих, состояние политических взглядов оценивается исследователями по-разному. Они практически поровну разделились в своих мнениях: одни говорят о неопределенности и неоднородности студенческих представлений (Р. Выдрин [104], А. Салтыков [105], В.Б. Ельяшевич [106], М.В. Сабашников [107], С. Кассов [108], В.Н. Симонов [109] и А.М. Анненков [110]), другие пишут о политической дифференциации и активности (Г.Б. Слиозберг [111], В. Линд [112], Г.А. Веселая [113], А.Е. Иванов [114], С.И. Радциг [115], Н.Г. Завадский [116], В.Э. Багдасарян [117]). В-четвертых, приверженность российского студенчества определенным идеям: мы узнаем либо о склонности учащихся к либеральным идеям (А. Салтыков [118] и Ю.К. Рачковская [119]), либо об их революционном мировоззрении (Н.И. Худяков [120], Г.И. Щетинина [121], С.Д. Спешков [122] и Н.Г. Завадский [123]). И, наконец, в-пятых, взаимодействие студентов и общества также расценивается неоднозначно: если большинство склоняется к их взаимному доверию (Комиссия Московского университета 1901 года о причинах студенческих беспорядков [124], С.Д. Спешков [125], Б. Фроммет [126], В. Курбский [127], С. Сватиков [128], Г.Б. Слиозберг [129] и А.С. Изгоев [130]), то остальные пишут о студенчестве вне общества (С. Мельгунов [131]) или о недоверии общества к студентам (в представлениях Судебной комиссии [студенческой] [132]).
Таким предстает в источниках и работах исследователей образ российского студенчества конца XIX — начала ХХ века.
3. Соотнесение понятий студенчества, интеллигенции и разночинцев
Выше говорилось об интеллигенции, ее определениях и характерных особенностях, а также об определении российского студенчества и присущих ему чертах. Теперь рассмотрим, как сочетаются эти понятия с точки зрения исследователей разных эпох.
Вне зависимости от времени создания своих трудов, различные авторы единодушны в своих оценках. О студенчестве как о «молодом поколении интеллигенции» [133] пишут С. Сватиков [134], Г.Б. Слиозберг [135], А. Салтыков [136], Н.Г. Георгиева [137], Г.И. Щетинина [138], Н.Г. Завадский [139] и Б.И. Колоницкий [140].
Некоторыми исследователями отдельно подчеркивается, что студенчество было «квинтэссенцией русской интеллигенции» [141]. Такие утверждения мы находим, в частности, в работах Р. Выдрина [142], А.Е. Иванова [143] и К.Б. Соколова [144].
Таким образом, мы показали, как историографией оцениваются разночинцы, интеллигенция и студенчество, какие характерные черты выделяются в каждом случае и как эти понятия сочетаются друг с другом. Для понимания взаимосвязи между тремя этими понятиями и для понимания сути студенчества мы выразили это соотношение схемой.
Схема 1
Кратко поясним устройство схемы. Сначала объясним включение интеллигенции в состав образованного населения только в качестве части. Это объясняется нашим согласием с идеями С.Г. Стафеева, так определяющего интеллигенцию в российских реалиях. Он убежден в том, что «в отличие от западных интеллектуалов, для которых главным критерием их отнесения к этому слою было профессиональное занятие умственным трудом, в России интеллигенцией стали называть людей, отличающихся, прежде всего, двумя характерными признаками: стремлением самоотверженно служить народу, выражать и защищать его интересы и непримиримой оппозиционностью по отношению к политической власти» [145]. Таким образом, в российских реалиях наряду с уровнем образования одним из главных критериев интеллигенции становится ее оппозиционность. Далее, по словам Э.К. Виртшафтер, разночинцы полностью включаются в состав интеллигенции, т.к. являли собой ее наиболее радикально настроенную часть. Что касается студенчества, нам показалось важным подчеркнуть его неоднородность не только в социальном плане, но и с точки зрения убеждений. Ведь еще дореволюционный исследователь С. Сватиков подчеркивал, что «гегемония интеллигентного разночинца была настолько сильна в студенчестве, что облик его заслонил собой иные типы молодежи» [146]. Поэтому на схеме студенчество представлено, с одной стороны, в качестве части интеллигенции и, соответственно, части разночинцев, а с другой стороны, и как часть образованного населения, т.е. лояльных к правительству обладателей высшего образования.
4. Истоки студенчества (XVIII — начало XIX века)
Выбранными хронологическими рамками данной работы является середина XIX — начало ХХ века (1860–1904 годы), поэтому о времени, предшествующем этому промежутку, можно говорить как об истоках студенчества. На основе историографии покажем, как понималось студенчество в эпоху его зарождения, и посмотрим на эволюцию внутри этого процесса, чтобы позже, при анализе студентов избранного нами периода, можно было проследить причины и эволюцию определенных представлений студенчества и его восприятия обществом, властью и самими учащимися Московского университета.
Вначале проследим за количественными изменениями в численности студентов.
Таблица 5. Изменения численности студентов России (1808–1894 годы) [147]
Год | Количество студентов, чел. |
1808 | 150 |
1830 | 1996 |
1850 | 3368 |
1860 | 5453 |
1865 | 5453 |
1872 | 7251 |
1894 | 8193 |
Таблица 6. Изменения численности студентов Московского и Петербургского университетов (1850–1894 годы) [148]
Год/Университет | 1850 | 1880 | 1885 | 1890 | 1894 |
Московский | 821 | 1881 | 3179 | 3492 | 3761 |
Петербургский | 387 | 1675 | 2340 | 1815 | 2676 |
Каковы же изменения в численности студентов в России? С 1808 по 1894 год число студентов возросло с 150 до 8193 человек, т.е. в 55 раз. В Московском университете также увеличилась численность студентов: с 1850 по 1894 год студентов стало больше в 4,5 раза (от 821 к 3761 чел.).
Разобьем время истоков на два периода — XVIII век и начало XIX века — и рассмотрим их последовательно.
XVIII век представлен в историографии следующим образом. Один из дореволюционных исследователей студенческого движения подчеркивает в этом времени тот факт, что «доступное только одному дворянству университетское образование не открывало перед студенчеством особенно заманчивых перспектив, т.к. условия крепостного режима тормозили любое культурное начинание» [149].
Подробно о времени зарождения российских университетов повествуют современные авторы. В книге «Высшее образование в России. Очерк истории до 1917 года» сообщается, что «все типы и виды высших учебных заведений были созданы по инициативе государства и на средства государства» [150], а потому «государство тормозило любые проявления общественных целей, если они не преследовали прагматических задач» [151]. В.А. Змеев отмечает, что «вузы стали реально влиять на изменения социально-классового состава населения Петербурга и Москвы, способствовать решению актуальных городских проблем» [152], а «студенты Московского университета относились к элите столичной молодежи, были законодателями в поведении, проведении свободного времени и установлении моды на одежду» [153].
Применительно к началу XIX века сборник «Высшее образование в России…» характеризует изменения в правительственной политике в сфере образования следующим образом. «Автономия и авторитарность сменялись; признание за высшим образованием самоценности давалось с трудностями как в сфере правительственного, так и в медленно эволюционирующем социуме» [154].
А.М. Анненков подробно останавливается на характеристике студенчества данного периода. Он пишет, что «уже в начале XIX в. молодые люди, поступавшие в университет, видели в нем главное средство для реализации своих способностей и желаний» [155], отмечая, что «большинство студентов учились охотно и серьезно» [156], «однако при всей “жажде знаний” общеобразовательный уровень студентов оставался невысоким из-за достаточно низкой квалификации преподавательского состава и несовершенных форм обучения» [157]. Говоря о быте воспитанников Московского университета, он сообщает, что студенты читали охотно и помногу, а «особой популярностью пользовались книги и журналы, запрещенные официальной цензурой» [158], театр также был видом досуга. «Как отличительную черту в студенческой среде первой трети XIX в. можно выделить свободу мнения и слова» [159], — заключает исследователь. Тему студенческого быта продолжает Н.В. Макарова, подчеркивая, что «студенты Московского университета отличались частым посещением трактиров, которых Москва имела достаточно» [160]. Помимо театра, по ее мнению, «характерной чертой студенческого быта первой половины XIX века были студенческие “сборища”. Молодые люди собирались неофициально, обсуждали университетскую жизнь, профессоров, разные вопросы российской жизни. На этих “сборищах” случались иногда и попойки» [161]. В целом, «студенты первых университетов не отличались благонравием» [162], — заключает исследовательница. Завершают характеристику студенчества начала XIX века Е. Вишленкова, Р. Галиуллина и К. Ильина. Они подчеркивают тот факт, что «в 1830-х годах российский студент обрел четкие идентификационные признаки» [163], стал образованнее и старше.
Примечания
Комментарии