Время, вперед? Преамбула к дискуссии о «подавляющем большинстве»

Ища параллели нашему политическому развитию, находишь неожиданные сходства, например с раннефашистской Италией. Эклектичная доктрина с конфликтующими заимствованиями то справа, то слева, заведомое отсутствие кодификации идеологии; упор на «активизм», физическое развитие, «идеализм», «духовные и эмоциональные ценности», упор на нежелательность «упаднического» либерализма, нерешенность отношений Дуче с его же собственной партией: трудность выбора, делать акцент на государственном или партийном строительстве?

И там, и здесь заявленные факторы возрождения нации — язык, традиции, образ жизни, религия, территория. И там, и здесь — культурный национализм, ищущий политических форм. И там, и здесь — увязка «личного достоинства» (превращенного в политический спектакль еще Кавуром) с «национализмом» и «патриотизмом» в роли особых скреп морали и модернизации. И там, и здесь — смесь идеалов обороноспособного государства и индивидуалистического общества. И там, и здесь — отсутствие решающего акцента на расовых и этнических вопросах при понимании национального развития как следствия развития исторического [1]. Нация в этой рамке достигает высших стадий «духовного» развития через утверждение национального суверенитета — через т.н. «сильное государство» [2], Stato forte. Соединение еще ельцинской по истокам концепции «сильного государства» с формированием официального морального консенсуса [3] в этом смысле — характернейший тренд.

Есть и другой интерпретационный ход: «полицейское государство» [4]. Вполне узнаваемая «забота» о физическом и нравственном здоровье нации — одновременно, великодушие попечений об общенациональном благосостоянии наравне с особой любовно-родственной концентрацией на «народе». Как не вспомнить Фридриха Великого: «Народу, как больному ребенку, следует указывать, что ему есть и пить».

Но редакции хотелось бы предложить дискуссию не столько о промежуточном состоянии режима, его непрерывных бросках из стороны в сторону, сколько об усилившихся в этот период его манипуляциях с т.н. «подавляющим большинством».

Основной корпус вопросов к дискуссии:

Не оперирует ли президент в лице «подавляющего большинства» с каким-то новым большинством? Не мыслится ли «подавляющее большинство» как приводной ремень некоторой новой системы контроля?

Попробую предварительно представить следующую версию событий.

В течение 2011–2013 гг. к «путинскому большинству» стремительно достраивается еще один концепт: «подавляющее большинство». Под жесткими бинтами кремлевских технологий отныне прощупываются два, а не одно «большинство». Разыгрывается ли карта второго большинства всерьез? Вовсе не очевидно. Но ясно одно: его возникновение в точности совпадает с возвращением Путина в лидерское кресло.

Впервые массированно о «подавляющем большинстве граждан страны» В. Путин заговаривает с сентября-октября 2011 г. — это ключ к его предвыборной кампании начиная с речи в Череповце [5].

«Подавляющее большинство» — один из давних его оборотов. Но теперь он прицельно используется на встречах с активом «ЕР», «Народным фронтом», работниками региональных избирательных штабов, кандидатскими доверенными лицами [6].

Это предвыборный концепт.

Последнее обращение за два дня до выборов (2 марта 2012 г.) умело подсказывает, что кроме «подавляющего большинства» иной опоры власть не знает:

«Широкая поддержка подавляющего большинства граждан в самое трудное время помогла в борьбе с терроризмом, восстановлении территориальной целостности страны, экономики и социальной сферы, в преодолении последствий мирового экономического кризиса»[7].

Неустанна тревожная ритмика путинских повторов:

«Я не сомневаюсь (А), что если мы с вами взялись за дело, то подавляющее большинство граждан России (B), понимает… что от их выбора зависит будущее страны. И в этих условиях у меня нет сомнений (A1), что подавляющее большинство граждан (B1) нас с вами поддержит» [8].

Примечателен и супер-тавтологичный ночной Манеж:

«Благодаря подавляющей поддержке подавляющего числа избирателей мы одержали чистую победу. Мы будем работать честно и напряженно» [9]

«Путинское большинство» было большинством «консенсуса», оно все еще используемо Кремлем для демонстрации позитива, стабильности власти, ее одобрения. Тогда как «подавляющее большинство» — большинство «диссенсуса» — это пока не кремлевская социология, но уже рычаг психологического внушения.

Указание не столько на победу — неизбежность победы правых над колеблющимися. Указание на силу не столько избирателей — масс. Указание на раскол в обществе, якобы третьестепенный в силу «естественности» путинской победы уже до всякой борьбы.

Обе конфигурации возникают в риторике Кремля попеременно, но вторая из них достаточно нова. Намечу несколько ее отличительных черт.

1) «Подавляющему большинству» в принципе не оставляется прав на волеизъявление — крупнейшее отличие от «путинского большинства». Второе «большинство» — не обладатель самостоятельного голоса, т.е. не является демократическим сувереном. Но оно нуждается в модераторе в лице хранителя «общего блага», не «общей воли» — будущего президента страны.

2) Путин не то чтобы оспаривает демократическое волеизъявление народа. Но он жестко настаивает на «общем благе», понимаемом как единство и общность интересов «всех». Власть в этой рамке — не столько проводник воли народа, сколько страж грозящего быть недопонятым единства — единства «всех».

3) Начиная с 2011 г. В.В. Путиным подспудно, а с 2013 г. уже открыто обозначается тренд формирования, так сказать, большинства «общего блага» [10], претендующего на роль публичного цензора социальных ценностей. При этом само это большинство должно явиться носителем, патроном и первым опекуном «лучшего» во всех.

4) Сразу отмечу, что это вряд ли политическая общность, имеющая политические цели и ориентированная на их достижение. В отличие от «путинского большинства» у «подавляющего большинства» символические функции. Его призвание — представить «лучшее для всех» безальтернативным, коль скоро правота мнений «подавляющего большинства» не подлежит вопросу, а все не совпадающие с его вердиктами позиции — открытое отрицание «единства всех».

5) И то и другое вероятно только в одном случае: если «лучшее» сочтено не итогом консенсуса и даже не итогом политической борьбы, а образцом «единства» по вопросам, являющимся нравственным и политическим достоянием нации. И здесь перед нами — ценностно заданное большинство.

6) Это большинство, усиленно работающее над кодификацией «общих ценностей», но так, чтобы какая-то часть из них оставалась, так сказать, политкорректной. То есть так, чтобы их ни при каких обстоятельствах нельзя было ставить под сомнение, не считать «общим опытом», недооценивать или опровергать.

7) И это же — большинство, формируемое как блюститель морального консенсуса, поддержанного, а чаще и контролируемого, официально.

8) ОНФ и «подавляющее большинство» — два вектора путинского движения вперед. И оба направления создаются на общих ценностных принципах:

«Нас скрепляют ценности, которые выше политических пристрастий, групповых интересов и, разумеется, выше личных амбиций» [11].

В политическую жизнь вводится элемент даже не ценностей, а сверхценностей, рассчитанных на легитимацию всеобщего единства, не требующего согласия объединяемых, и на легитимацию большинства, конкурировать с которым — значит, в каком-то смысле идти против самого себя.

Мне придется достаточно пространно пояснять этот пункт на примерах.

Вот, в частности, один из образцов кремлевских трудов над политическими понятиями общества. В Манифесте ОНФ читаем: «Мы призываем присоединиться к Народному фронту всех, кто за Россию».

Итак, «всех», кто «за»?

Но тогда вопрос: есть ли в стране те, кто «за Россию», но «против» Народного фронта? Или другой: есть ли те, кто «не против России», но не со «всеми, кто за» нее? Впечатляет даже не непомерная претензия на всеобщность — якобы ОНФ призван включить потенциально «всех», а полнейшее исключение вариантов неприсоединения к ним. И — ценностное. Никто не «против» России? Будучи «за Россию», ты со «всеми», ты — за Фронт.

Или посмотрим на дело иначе. Если обрелись те, кто «за Россию», значит, найдутся и те, кто «против нее». Тогда структура политического предложения ОНФ куда как конкретна. Против России не «все», за Россию — только те, кто «за» лучшее для нее (в этом смысле они не «против» России?); а лучшее для России — лучшее для «всех».

А теперь взглянем, какова еще одна ценностная манипуляция.

Лучшее — быть «за» Россию, никто не возьмется этого отрицать. Лучшее — не быть «против» нее, с этим никто не в состоянии спорить. Но кто оценивает, что в политическом, да и в практическом, смысле означают эти «за» и «против»? Народный фронт.

Манифестом последовательно очерчено поле ценностей, которые становилось бы невозможно опровергать. В первом случае сложно не принимать, что ты «за Россию». Во втором — что лучшее для России — лучшее для «всех». В третьем — что лучше быть «за Россию», чем «против» нее. Но все это еще и сплошь моральные вопросы! И предлагаемый ОНФ ход — не идти в их трактовке одновременно и против совести, и против «всех»… но так, как если бы заведомо существовал чуть не всеобщий моральный консенсус, в который ты включен еще до любых твоих решений. Манифест — заповеди нового политического курса. Он до отказа полнится долженствованием («мы должны»), обязанностями («мы обязаны»), необходимостью («мы считаем необходимым»), но в нем нет ни единого слова, почему все предлагаемое им якобы общеобязательно.

Ты заведомо включен в консенсус тех, чей выбор изначально верен и корректно совершен. Строго говоря, ты не можешь не выбирать лучшее. Постольку поскольку кроме лучшего и выбирать нечего! От добра добра не ищут — лучшее и так близко, понятно всем. Все «мы» любим Россию, все «мы» — патриоты, ищущие «служения» ей? Тогда — внимание: все «мы» призваны «продемонстрировать пример государственного единства на основе традиционных общих ценностей», «мы» ставим целью укрепить «уникальную российскую цивилизацию», «мы» требуем «сберечь народ» [12].

«Мы» размыто. Оно предельно аморфно, социологически неразложимо, как вековечное целое национального духа. Зато четко представлена безошибочная заявка документа — заведомо предрешенный моральный выбор «всех»: всегда в пользу лучшего, никогда не «против» России. Аргументация по принципу так-не могут-не действовать-все.

Манифест ни в коем случае ничего не требует — аккуратно намекает. И все же это виртуозный образчик ценностного шантажа, благодаря которому ты должен отдельным образом подтверждать, что ты за Россию, хотя мог бы этого не делать. За кадром — уловка: твой выбор, судя по всему, будет одним-единственным, безальтернативным. Аморально идти «против» «всей России». Ненормально не оставаться со «всеми» «за нее»…

«Сплоченное общество», «единый народ», «солидарное общество» [13] — не только горизонт ожиданий авторов Манифеста, а их моральное требование! Соответственно, и будущее в нем — исключительно за ценностным, патерналистским по отношению к общеобязательным эмоциям и «общим ценностям» большинством.

«Мы объединяемся вокруг общих ценностей, которые составляют суть нашего национального характера и нравственной основы нашей жизни. Это стремление жить по правде и справедливости, в согласии со своей совестью. Это любовь к своей Родине, служение России. Мы убеждены, что патриотизм — это ценностная основа, создающая энергию совместных действий. Мы считаем необходимым в принятии принципиальных решений опираться на мнение большинства граждан и поддержку народа (выделено мной. — И.Ч.)» [14].

Не случайно легчайшей аранжировкой к тексту приправлен еще и микроскопический, анекдотичный пока намек. Народный фронт — совершенно в курсе нововведений. Они в следующем: «общие ценности» — «общее дело» — «общее благо» — «общая ответственность за исторический успех России в XXI веке» — «общее стремление служить России» — «общая историческая судьба» [15].

Потенциально ОНФ становится инстанцией суждений о том «общем», что в частном порядке не опровергается. И вовсе не потому, что личность не способна сделать выбор за себя, а оттого, что «принципиальные решения» (см. цитаты выше) требуют принципиального отношения всех.

А как же к ним относятся «все», растерянно спросите Вы? Как «подавляющее большинство».

Или второй из годных для прояснения примеров.

Декабрь 2011 г.: «И, опираясь на подавляющее большинство наших граждан (здесь и далее выделено мной. — И.Ч.), мы должны вести диалог с теми, кто оппозиционно настроен, дать им возможность высказаться, использовать конституционные права на демонстрации, на высказывания и формулирование своего мнения. Но, опираясь на подавляющее большинство граждан, которые не хотят никакого хаоса в стране, правоохранительные органы должны все это организовать в рамках действующего закона и Конституции нашего государства» (В. Путин на заседании Федерального координационного совета Общероссийского народного фронта) [16].

Октябрь 2012 г.: «Есть люди, которые с чем-то не согласны, и они имеют право на то, чтобы свою точку зрения выразить так или иначе. Конечно, в рамках закона. Но нельзя сделать вид, что это — все наши граждане. Наоборот, подавляющее большинство поддерживает Путина. И это дает основание заниматься той государственной деятельностью, которой я занимаюсь до сих пор» (В. Путин в программе «Центральное телевидение» на НТВ) [17].

Как и в примере с Манифестом, перед нами — тяга к безальтернативным ценностям. Противостоять «подавляющему большинству» бессмысленно, поскольку оно и само по себе безальтернативно. Только оно со знанием дела, твердо, негадательно различает оптимальный политический выбор «всех». Однако ПБ еще и носитель здравого смысла, обязательного к учету и гражданами, и оппозиционерами, и руководством страны. Путин более не руководит — он скромно подчиняется вердикту морального большинства и его выбору, задаваемому общими ценностями (Ср.: «…не хотят никакого хаоса в стране»; «…в рамках действующего закона и Конституции нашего государства»; «…выразить так или иначе… конечно, в рамках закона»). Однако ничто не мешает транспонировать эту ситуацию из предлагаемой президентом моральной в политическую плоскость. Какой вывод должен сделать, слыша все это, т.н. «ответственный гражданин» — один из героев обновляемой идеологии? Какие бы препятствия «подавляющему большинству» ни чинились радикально настроенными маргиналами, ситуацию ни под каким видом не сдвинуть. Поддержка власти неизменна.

«Подавляющее большинство» — с нею? Все решено.

Но решено заранее! Где есть «подавляющее большинство», там личный выбор излишен, а общий якобы уже состоялся (напомню, что «подавляющее большинство» — пока что только риторическая фигура). Однако осуществляет его уже не столько «путинское», счетное и электоральное, а новое — ценностное и, как подразумевается, «неисчислимое» большинство.

В целом путинская риторика — заявка на право действовать от лица «всех» и во имя наиболее ответственных избирателей, не одиночек. Но «подавляющее большинство» — не просто выражение всеобщности поддержки. Это способ определения принадлежности «всех» к большинству — полного исключения меньшинств. Таков парадокс…

Внутри «подавляющего большинства» не может быть лояльных и несогласных, включи оно хоть большую часть населения. В идеале (подчеркиваю это) оно не дифференцирует, а объединяет — моделирует, координирует, создает «единство» общества, как Крез золото, из того, что под рукой.

В каком качестве?

В качестве первейшего выразителя стремлений к «общему благу», пожалуй, недопонятому частью населения, но изначально всеобщему, этически детерминированному, а главное, не терпящему конфликтности, политической борьбы.

Где есть «подавляющее большинство», там все решено, бороться незачем, но не потому, что конфликт исторгнут из политики, а потому, что он якобы бесполезен.

Не случайны сентябрьские, всего за сутки до рокировки, диалоги ведущего кандидата в президенты с А. Макаровым о своеобразнейшем мире политики, где конфликтность — архаизм:

«Но что меня порадовало, и я говорю это совершенно откровенно и честно, что подавляющее большинство, как иногда говорят, «капитанов бизнеса» было готово пожертвовать своим личным имуществом для спасения предприятий и рабочих мест. Это все-таки говорит об изменении качества нашего бизнеса и его отношения к обществу».

«Задача власти — не только мед наливать в чашку, но и горькое лекарство преподнести. Но делать это нужно всегда честно, открыто, и тогда подавляющее большинство людей поймет эту власть и поддержит ее» [18].

Чуть только неудобная тема — вводится давящее виртуальной массой «подавляющее большинство». Но его появление — политический маркер: конфликтность — в прошлом, единство — главная ценность, проблемы власти — проблемы всех.

«Подавляющее большинство» — уже вовсе не путинское большинство, по идее рассчитанное на все виды конкуренции. У него нет и не может быть конкурентов. Если оппоненты системы этого не понимают, то тем или иным образом обязываются к пониманию: «подавляющее большинство» — это «мы» все.

Невероятно, но факт: при его упоминании исчезают любые политические дифференциации, невозможно различить, например, кто лидеры «подавляющего большинства», кто его сочувствующие или идеологи, какие группы — его костяк и проч. В политику тотчас вторгаются якобы неразложимые людские массы, безличность «нас».

Одновременно «подавляющему большинству» как своеобразному статс-распорядителю «общего блага» отводится роль в корректировке социальных представлений о «наилучшем». Кремль вот уже полтора-два года настаивает: «лучшее» — сфера долженствования, сфера морального соответствия обязательному, единому, неизбежному политическому выбору «всех».

Неслучайно на риторику «подавляющего большинства» исподволь налагается особая функция — жестковатых указаний на непреложное. К примеру, на т.н. «единый» исторический опыт как выбор большинства.

Обществу настойчиво навязывается допущение: «лучшего» не ищут — в особенности в политической борьбе! — ему соответствуют, кто бы ты ни был, человек во власти или креакл с Болотной.

Но всякий гражданин обязан соответствовать «лучшему» в социуме, как существенному в себе.

Схема предложений Кремля пока крайне нечетка. Но некоторые подвижки в его понимании «лучшего» вполне различимы:

— в той степени, в какой каждый гражданин — носитель морали, он должен предполагать наличие ценностей, выходящих за рамки любой политической борьбы. Тогда как задача любого управления — приближение к идеалу «лучшего для всех», всегда реализуемого благодаря единству, а не разобщению;

— идущие против «общих ценностей» идут не против общества, а против себя. Недооценивающие их отрицают саму природу общества. Противящиеся им не понимают, что единство общества — данность, а не предмет политического торга;

— торг неуместен, когда на кону — «цивилизационный» выбор народа, он же — выбор «всех» (верховная риторика «цивилизационной уникальности» 2011–2013 гг. не нейтральна, она преследует чисто политические цели: трактовки «выбора всех»);

— «общие ценности» — не эгоистически навязываемая обществу жажда политических баталий, а константы морального становления, этического быта нации: любовь к Родине, ненависть к ее врагам, преданность народу, память о прошлом, вера в будущее, надежда на лучшее, религиозные традиции;

— любой нормальный человек поймет их, любой колеблющийся, разрушающий их словом или делом предает их в себе самом;

— «подавляющее» в ПБ — не значит претендующее на численный перевес. «Подавляющее» — указание на ценности, которые никто не решится отрицать;

— ПБ — своего рода органическое большинство, «в нормальном порядке» подтверждающее безусловные ценности. Тогда как отрицать их — значит, отрицать себя, свой народ, быт, историю — естественный мир России, как она дана;

— «лучшее» (как и его защита «подавляющим большинством») — всегда естественно, но всегда и своеобычно;

— естественно оно в той мере, в какой отвечает абсолютно целевому требованию здравого смысла. Так, например, неестественно идти против своего народа, быть иностранным агентом, опираться на меньшинство нации, нарушать общественное спокойствие, оскорблять чувства верующих, вовремя не рожать [19] и т.д.;

— своеобычно оно в той мере, в какой обусловлено всем чувствительно-близким, дорогим, «своим». Моралью и традициями (кстати, каковы и суверенитет, сильное государство, народность), религиозными практиками в их особом качестве: «отечественных» и «уникальных»;

— «лучшее» — «уникальный цивилизационный» выбор РФ, и его творит «народ»;

— ПБ — коллективный представитель «народа», его цель — реализация единства моральным авангардом общества, оградительные меры против неверного понимания «общего» — достояния большинства.

В целом, курс освоения «лучшего», взятый Кремлем, — это настойчивое движение к созданию совершенно необычной ценностной динамики между частным и общим, так трактуемой и представляемой, чтобы возникало идеализированное большинство.

Пул кремлевских экспертов быстро схватывает направленность этого тренда, лихорадочно, нетерпеливо угадывая, где будут стоять акценты. Отныне ориентир — этически добронравное большинство. Как бы мы его ни именовали — «подавляющее» либо «моральное» — во властной и околовластной риторике идут перекрестные процессы: начата выработка конструкций безальтернативного для «всех» (при полнейшем исключении меньшинств), якобы заведомо политкорректного «идеального большинства».

Процитирую автора термина «молчаливое моральное большинство» (ММБ) Сергея Маркова, обратив внимание на предложенные им ценностные операции.

Несколько слов в преддверии цитаты.

«Традиционное большинство» «требует» (С) у власти ничего другого как этического соответствия «лучшему для всех». Но это «лучшее» имеет весьма провокативную политическую сторону: не делать требуемого якобы ни в коем случае нельзя. «Лучшее» безальтернативно:

«Современное российское общество все больше расщепляется на активное меньшинство, ассоциирующееся со столицами, средним классом и космополитизмом; а с другой стороны — молчаливое моральное большинство (ММБ; в американской политологии обычно говорят о “моральном большинстве” консервативно настроенных верующих, которых может быть и не большинство с электоральной точки зрения или, как раз с электоральной точки зрения, о “молчаливом большинстве”), ассоциирующееся с провинцией, бюджетниками, традиционными ценностями. Это молчаливое моральное большинство имеет свои версии происходящего: моральную и заговорщическую. Для них акция Pussy Riot в ХХС — это часть стратегической кампании по осквернению ценностей, святых для русского народа. Конечная цель этой кампании — ликвидация русского народа как субъекта мировой истории. Конечно, речь идет не о физической ликвидации, а о лишении русского народа политической субъектности и цивилизационной идентичности. РПЦ при всех недостатках, которые они прекрасно видят, является для них прежде всего носителем русской надэтнической идентичности, а Путин — символом надежды на возрождение политической субъектности русского народа, понятого, естественно, не этнически, а имперски. И они требуют у власти защитить святыни русского народа от поругания. Эта безъязыкая пока Россия вопрошает Путина: “Ты русский? Православный? У тебя сила и власть? Тогда защити то, что нам дорого”. Это скорее не политическое, а экзистенциальное требование к Путину, которое от этого, естественно, становится только сильнее […] Но представители ММБ воспринимают себя не бездушными карателями молодых женщин, как их пытаются представить в СМИ, а защищающейся стороной. “Оставьте наши святыни в покое”, — требуют они. А от власти — сделать так, чтобы такие нападки не повторялись. Если Pussy Riot будут прощены, то следующим шагом станут более жесткие кощунства, уверены они: в алтаре будут заниматься сексом, испражняться, а священников — оскорблять и унижать, а в церкви — плевать» [20].

С. Марков открыто утверждает, что его большинство и ценности — одно и то же. По крайней мере, большинство представлено им как проекция исключительно позитивных, священных ценностей, безусловных настолько, насколько их реализация самим большинством абсолютна и неоспорима (что сомнительно). Следующий ход — создать из этого уже идеализируемого большинства инструмент политически однозначных интерпретаций. Все будет так, а не иначе, действовать следует одним-единственным способом, иначе мы ставим под удар большинство с его назидательно-благородной яростью, что опасно, поскольку тем самым мы лишаем ценностей страну как таковую: где большинство, там и страна; где моральные ценности, там и невозможность действовать иначе. Отсюда, кстати, и тезис об «экзистенциальном требовании» большинства. У Маркова «экзистенциальное» — то, что уже не может быть иным. Параллельно в статье наращиваются, как недостающая костная ткань, космические по масштабу угрозы — цивилизационной деструкцией, ликвидацией, якобы неизбежностью оскорбления священства и т.п.: вплоть до выпадения из мировой истории (речь и впрямь идет об акции Pussy Riot в ХХС?). Характерно даже не то, что моральное большинство должно быть «защищено» (прямой пас соратника Путину), а то, что отказываться от мнений большинства — значит автоматически отказываться от требований морали. А кроме прочего — поставить страну на грань политического небытия, окончательно лишив ее шансов на будущее невыполнением требований … здесь я теряюсь, либо морали, либо большинства. Между тем защищать ММБ предлагается характернейшим образом: «только так, а не иначе».

Собственно, в числе целей всей властной ойкумены — именно это. С одной стороны, апология якобы безальтернативных действий власти, инспирируемых моральным и потому безальтернативным большинством. С другой стороны, формирование большинства, которому — в силу моральных опять-таки обстоятельств — политически противостоять невозможно.

Неслучайно власть параллельно движется к переопределению отдельных условий политической конкуренции в России.

Обращу внимание на едва ли дискутируемый до сих пор факт. В отличие от времен изобретения «путинского» большинства Путин 2011–2013 гг. все чаще уклоняется от схем политической конкуренции «победителей» и «побежденных», бестрепетно настаивая на моделях конкуренции «правых» и «виноватых». Вопрос о политической правоте усиленно выводится им либо в моральную, либо в юридическую плоскость. А обе эти сферы, как правило, исключают двойственное понимание «неправоты».

Конкуренция с изначально правыми, с лучшими по определению, с националистами и патриотами по призванию; обеспечение побед «подавляющего большинства» правых раз и навсегда — видимо, таковы путинские идеалы для России третьего срока.

И в этом случае, и в случае с ПБ ориентир для него, по-видимому, — закрепление достижений власти в плоскости их беспроигрышности. В подобном свете формирование концепции ПБ есть создание ряда элементов безальтернативной для всех воли «большинства», но такого, что гарантирует политическую победу при отрицании значения политической борьбы.

Побеждать таким образом можно, но лишь по-староимперски, по-отечески, по-николаевски: следя за «добронравием». Неслучайно спешно создаются списки «общих ценностей», якобы окончательно закрепляющих траекторию уже не столько политического, а морального выбора «подавляющего большинства».

Последнюю их итерацию найдем в приподнято-страстной речи Путина на съезде ОНФ [21]:

«Это свобода и справедливость, права и достоинство человека, гражданская солидарность, любовь к своей стране […] тысячелетняя история России, мужество и героизм наших предков, их свершения, труд, их победы, многонациональная российская культура, Великая Победа 45-го, покорение космоса» [22].

Николаевская Россия XIX века быстрым промельком воскресла и здесь:

«Во все времена, во все эпохи именно народ становился главным действующим лицом истории, решал судьбу своей страны, поднимался на защиту Отечества, если это было нужно, всем миром».

Как бы ни варьировался этот кремлевский список, ценности всякий раз подбираются таким образом, чтобы каждая из них представляла неопровержимую реальность, бесспорный элемент морального консенсуса и главное — «духовную скрепу» (С) нации, не подлежащую оценке кем бы то ни было, отрицающим саму необходимость новых версий социального «единства» («солидарного общества», «гражданской сплоченности», «широкой коалиции развития», «укрепления российской цивилизации» и т.п.), больше не предполагающую политической конкуренции большинства с каким бы то ни было меньшинством.

«Подавляющее большинство» в подобном проекте вполне способно — при соблюдении ряда условий — получать функции «полицейского» общественных ценностных основ.

Но ценностная сторона всего этого — отдельный разговор. Мне хотелось бы зафиксировать внимание на других моментах. Моральные ценности становятся источником политической манипуляции. Возникает ситуация, в которой моральный консенсус в обществе описывается как абсолютный, тогда как известная часть политических решений власти — как обязательная для всех без исключения, просто всех.

Как только решения власти представляются как заведомо моральные (в той степени, в какой они якобы поддержаны «подавляющим большинством»), власть легитимируется уже не столько на электоральных, сколько на моральных основаниях: в поле оценки ее якобы безусловной моральной правоты, подтверждаемой все тем же новым Абсолютом добродетели и естественности — «подавляющим большинством».

Однако, пожалуй, наиболее «естественная» компонента стремительно обновляемого Кремлем мифа большинства — неделимость «общей воли». Там, где царит «подавляющее большинство», общая воля якобы неделима, как неделимо и собственно ценностное большинство, отстаивающее приоритет общенародных ценностей над «условностями» политической борьбы.

«Подавляющее большинство» выступает в идиллическом свете единства власти и народа, в тоге непреходящей «общенародной» правоты. Но это только подчеркивает его чисто мифологический и идеалистический субстрат, примерно следующий:

1. «Подавляющее большинство» — всегда некий скол «народности», но в другом политическом выражении, чем в «путинском большинстве». Если «путинское большинство» — лояльная часть народа (именно в этом смысле оно интерпретировалось в качестве «молчаливого большинства»), то «подавляющее большинство» — народ в совокупности, но не в политическом, так сказать, наличном или практическом, а в идеальном его измерении — народ, правоту которого не стоит доказывать, никогда и никому.

В случае с «подавляющим большинством» вся идея — в правоте, которая непререкаема, безусловна, как сам народ.

«Есть народ — есть правые, нет народа — нет ни правых, ни виноватых», — примерная формулировка новокремлевской концепции.

В этой связи не могу не высказать следующую гипотезу к обсуждению. «Подавляющее большинство» — никак не схема обеспечения «рейтингового» перевеса Кремля. В противном случае его давно бы уже измеряли социологически. Однако на всем протяжении его существования его и в голову никому не приходит считать! Весьма похоже, что Путин ищет другого. Перед нами — схема реабилитации идеальной народности: установления главенства не большинства над меньшинством, а «общей воли», не требующей никаких подтверждений, кроме символических (народное/антинародное), над всеми, кто, якобы «по определению» относясь к народу, эгоистически его не признает.

2. «Подавляющее большинство» — скорее, надэлекторальное. Модель идеального, всегда единого народа, стоящего «за все хорошее против всего плохого». Любой его политический, а тем более электоральный выбор всегда изначально легитимен — достаточен, состоятся выборы или нет. «Общее благо» выглядит в новой рамке заведомо интерсубъективным: оно вообще не зависит от итогов политической борьбы. Кстати, благодаря всему этому идея ОНФ, как и идея ПБ, — эдакое изобретение мирного марша во власть. Кремлем не предусмотрено для ОНФ никаких политических противников. Народный фронт никогда никому не противник и не конкурент, ни с кем никогда не в тяжбе — само олицетворение «правоты»! В такой же степени и ПБ (и в этом — его другое отличие от «путинского большинства») никогда не может проигрывать, тогда как его победа гарантирована: российский народ не может проиграть битву самому себе…

Новация Кремля — следующего толка: ПБ — символическое народное большинство, изначально распространяющееся на всех — включающее в себя оппозицию и несогласных, даже если она этого не признает.

Именно в этом смысле я говорила выше о возникновении «сверхценностей, рассчитанных на легитимацию всеобщего единства, не требующего согласия объединяемых, и на легитимацию большинства, конкурировать с которым — значит, в каком-то смысле идти против самого себя».

Пожалуй, это последний пункт к дальнейшему обсуждению. Следующим сетом мы хотели бы обсудить взаимодействие лидерской власти и «подавляющего большинства».

Из гипотез, предположений, догадок — пока все.

 

Примечания

↑1. Ср. путинский «опыт поколений».

↑2. Напомню наименование одной предвыборной статьи В.В. Путина «Быть сильными: гарантии национальной безопасности для России».

↑3. Общественная палата России отныне, например, обсуждает темы: «Роль литературы в формировании нравственного общества и сильного государства». См.: http://publicpost.ru/theme/id/2417/_nravstvennost/

↑4. http://gefter.ru/archive/7662

↑5. http://government.ru/docs/16366/

↑6. http://er.ru/news/2012/2/29/putin-podavlyayushee-bolshinstvo-nashih-grazhdan-naelis-kriminalom/,http://ria.ru/vybor2012_putin/20120207/559564606.html http://government.ru/docs/16544/

↑7. http://www.vesti.ru/only_video.html?vid=400303

↑8. http://ria.ru/vybor2012_putin/20120207/559564606.html

↑9. http://ria.ru/vybor2012_hod_vyborov/20120305/584616601.html

↑10. См., например, первые пассажи выступления Путина на учредительном съезде ОНФ: http://www.kremlin.ru/news/18328

↑11. http://kremlin.ru/news/18328

↑12. http://www.rg.ru/2013/06/12/manifest-onf-anons.html

↑13. Там же.

↑14. Там же.

↑15. Там же.

↑16. http://er.ru/news/2011/12/8/osnovnoj-instrument-zavoevaniya-doveriya-grazhdan-eto-prakticheskaya-rabota-putin/

↑17. http://www.rbcdaily.ru/society/562949984876082

↑18. http://government.ru/docs/16544/

↑19. http://www.martu.ru/news/society/340/

↑20. http://www.vedomosti.ru/opinion/news/2979001/pochemu_ih_nelzya_prostit?full#cut

↑21. Ср. с приводившейся выше цитатой об общих ценностях в Манифесте ОНФ.

↑22. http://www.rg.ru/2013/06/12/rech-onf-site-anons.html