Система: как работает власть в современной России

Новая книга Алены Леденевой объясняет, что такое «система» — сложная паутина неформальных методов, неписаных правил и личных связей в России.

В июне Станислав Белковский написал, что Путин «никогда не строил вертикаль власти». Наоборот, путинская система — это «ризоматическое» государство («ризома» — корневище), горизонтальная сеть, «состоящая из бесчисленного множества центров силы».

Путин стоит в центре этой сети, но он изолирован. Обо всем Путин узнает последним или вообще остается в неведении. В этой сети каждая точка, где сливаются воедино деньги и административные ресурсы, — это то, где «рождается, живет и время от времени умирает» русская власть. Последствия того, что Россия — это ризоматическое государство, ясны: мы должны оставить вертикаль ради горизонтали, если мы действительно хотим знать, как управляется Россия.

Я вспомнил о провокационной статье Белковского, когда читал отличную и информативную работу Алены Леденевой «Способна ли Россия модернизироваться? Система, сети влияния и неформальное правительство» (Can Russia Modernize? Sistema, Power Networks, and Informal Governance). Эта книга — сиквел ее работы «Российская экономика услуг: блат, связи и неформальные взаимодействия» (Russia’s Economy of Favors: Blat, Networking and Informal Exchange, 1998) и ее анализа постсоветских методов в книге «Как работает Россия на самом деле: Неформальные практики, сформировавшие постсоветскую политику и бизнес» (How Russia Really Works: The Informal Practices that Shaped Post-Soviet Politics and Business, 2006).

Can Russia Modernize? — не столько сиквел, сколько внешняя оболочка для этих предшествующих «подпольных» разработок. В то время как первые две работы концентрировались на социологических исследованиях неформальных связей, новая книга освещает их присутствие внутри структуры российской власти.

Как и Белковский, Леденева видит Россию как сетевое государство, огромную паутину, состоящую из денег и власти, скрепленную посредством неформальных методов, кланов и личных отношений и управляемую при помощи неписаных правил и кодов. Эта сложная схема образует «систему», где царствует Путин — и где он такой же пленник, как все.

Что такое «система»?

И все же, как утверждает Леденева, было бы недальновидно рассматривать российскую «систему» просто как вертикаль коррупции. Систему характеризует двойственность и парадоксальность. Это одновременно и положительная, и отрицательная сила. Она тормозит эволюционирование России в современное правовое государство в долгосрочной перспективе, и в то же время неформальные связи способствуют ее модернизации в краткосрочной перспективе, хотя и с непомерными финансовыми затратами.

Кроме того, хотя система вызывает повальную коррупцию (на самом деле, она держится на взятках), ее негласные правила и кодексы при этом сдерживают элиты. Это клей, который скрепляет российское общество. Таким образом, система — это парадокс. «Она позволяет российскому обществу справляться со своими проблемами, одновременно подрывая его».

Россия не может жить с системой и не может жить без нее.

Что такое «система»? Это размытая, туманная и все же вездесущая форма правления в России, состоящая из формальных и неформальных правил. Леденева определяет путинскую систему как «созависимость паразитирующих властных элит и паразитирующих масс».

Если советская система была системой «блата» — использования личных связей для получения дефицитных ресурсов, то в путинской России дефицитом являются деньги. Блат обрел денежное выражение. Доступ к власти имеет свою цену, и правила системы требуют, чтобы бизнесмены давали взятки, чтобы обойти законы, нормы, налоги и бюрократию.

«Система» — это также «социальный контракт» между элитами, опускающимися до откатов с общественной казны, взяток со стороны частного бизнеса или захвата частных предприятий, и «послушной толпой», которая наживается в результате просачивания благ от российских нефтедолларов сверху вниз. Система запечатывает все население страны в коррупционную сеть, но в наибольшей степени она благоприятствует силовой элите, которая правит в соответствии со своими собственными негласными правилами и связями во властных структурах.

«Система» везде и нигде. Ее присутствие или отсутствие отражено в прилагательных, которые Леденева использует для ее описания:

неуловимая,
размытая,
мутная,
скрытая,
непрозрачная,
неписаная,
тайная,
секретная,
абстрактная.

Из-за того что ее нет на поверхности, систему невозможно уловить макрологическими средствами — ее структура слишком фрагментирована, чтобы постичь всю ее совокупность, слишком радикальна, чтобы локализировать ее точный источник.

Таким образом, работа Леденевой сосредоточена на микрологических примерах, которые образуют структурный скелет системы. «Мясо» вокруг позвоночника системы проглядывает лишь местами. То есть Леденева — больше художник-криминалист, чем живописец, изображающий ландшафты. Ее метод постижения загадки системы больше похож на деконструкцию и анализ дискурса, чем на солидные эмпирические методы социологии.

Закулисная сеть Кремля

Один из таких примеров леденевской деконструкции микрологического — ее исследование важности «вертушки», или «кремлевки» (сленговое название телефонной сети Кремля), как выражения материальной культуры системы. Превращение «вертушки» из чисто бюрократического артефакта в символ, который включает в сферу своего влияния также и частных бизнесменов, — знак монетизации блата.

Разработанная в советский период «вертушка» была закрытой телефонной сетью, контролируемой службами безопасности и связывающей лидера страны с ключевыми людьми. Например, если Брежнев хотел связаться с партийным боссом на Дальнем Востоке, ему нужно было набрать номер, привязанный к определенному телефону. Если звонил телефон «вертушки» партийного босса, он знал, что это Брежнев и только Брежнев. Считайте, что это блатной телефон Кремля. Обладание или необладание «вертушкой» определяло положение бюрократа в иерархии власти.

При Путине вертушка уступила место VERTUшке, от бренда Vertu — мобильного телефона, любимого богатыми и влиятельными людьми Европы. Привилегия — это не только сами аппараты Vertu, щеголяющие бриллиантовыми инкрустациями, это еще и доступ к власти, которую они символизируют. Как вертушка в прошлом, VERTUшка определяет, у кого есть доступ к привилегиям системы, а у кого нет.

Элементы путинской системы раскрываются и в других материальных формах. Один из наиболее характерных видов — перемены, произошедшие в незаконном рейдерстве между 1990-ми и 2000-ми годами. Если для ельцинского периода был характерен захват государства частным капиталом, то для путинской России показателен захват государством частного капитала.

Леденева подчеркивает, что новая форма рейдерства — это рейдерский захват системой, или незаконный захват корпораций государственными чиновниками, особенно из сферы службы безопасности, так называемыми «оборотнями в погонах», которые завладевают частными предприятиями при помощи силы, подделки документов или мошенничества. В путинской России это прибыльный и нерискованный бизнес.

Подобные рейдерские захваты демонстрируют вес системы — объединение органов полиции, судов и бюрократии в неформальные сети власти. Ни один предприниматель не может противостоять подобному нападению, и его единственный шанс на выживание — стать частью системы: либо сотрудничать с рейдерами, либо обратиться напрямую к президенту, то есть воспользоваться неформальными связями для защиты. Во всех примерах Леденевой, от телефонного права до откатов и взяток, обширные неформальные связи власти еще раз подтверждают и воспроизводят вездесущность системы.

А что можно сказать по поводу Путина и его связей и неформальных методов правления? Где место Путина внутри системы?

Путин — главное звено в огромном сетевом государстве. Он правит при помощи двух механизмов: лояльности и ручного контроля. Первое — это основа его связей. Вокруг Путина вращаются влиятельные фигуры, связанные с ним лично: бывшие коллеги из КГБ/ФСБ, гражданские сослуживцы из Санкт-Петербурга, родственники, друзья и их дети, а также его близкие приятели из дачного кооператива «Озеро». Все эти люди связаны с Путиным, они «свои», то есть люди из его личного окружения.

Когда Путин стал президентом, «свои» с космической скоростью поднялись на высокие государственные, экономические посты и посты в службе безопасности. Путин доверяет этим людям управлять такой громадой, как Россия. Путин правит страной при помощи «ручного контроля» или персонального управления и микроменеджмента. Он использует свои личные неформальные связи, потому что двойная структура управления в России, администрация президента и правительство премьер-министра, имеет пересекающиеся, накладывающиеся друг на друга и противоречащие друг другу сферы влияния.

Письменные директивы зачастую плохо исполняются, стопорятся или просто игнорируются государственным аппаратом. Неформальные связи Путина позволяют ему лично мобилизовать ключевых людей для решения проблем. Поэтому фоторепортажи, изображающие Путина контролирующим все лично, не просто пропаганда. Ручной контроль является знаком того, что административная структура, т.е. вертикаль власти, не работает.

Все решают личные связи Путина.

И все же Путин также является пленником своей сети. Его «свои» — не просто его главные политические сторонники: его зависимость от них мешает любым попыткам модернизации административной системы и превращения ее в анонимную и подчиняющуюся правилам структуру. В этом смысле Путин борется с теми же проблемами, что и российские лидеры прошлого: с неспособностью сделать Российское государство отлаженной, самоуправляющейся машиной, состоящей из честных, связанных чувством долга гражданских служащих.

Петр I пытался его систематизировать. Николай I пытался его упорядочить. Сталин просто хотел отрубить ему голову и начать все с нуля. Все они потерпели поражение, потому что система выглядит слишком большой.

Леденева утверждает, что ни один лидер не способен реформировать систему. Они все попадают в ее ловушку.

«Чем больше лидер пытается изменить систему, тем больше ему приходится опираться на неформальные средства применения власти и принятия решений, выходящие за рамки формальных процедур.

Чем больше они полагаются на нее, тем больше они запутываются и, в конечном итоге, оказываются связанными силовыми сетями системы. Чем больше лидеры полагаются на институты, то есть чем меньше они вмешиваются в их функционирование, тем меньшую степень доверия завоевывает их руководство. Словно неформальное лидерство — это ключевая характеристика власти в России, которую невозможно достичь, не имея инструментов неформального управления», — делает она вывод.

Может ли российская система модернизироваться?

Можно ли реформировать Россию? Или нужна еще одна революция, чтобы очистить ее от живучих архаичных методов и практик? А может быть, она просто-таки обречена на гибридную современность, где продолжает переплетаться формальное и неформальное управление?

При чтении Леденевой складывается впечатление, что помочь может только еще один социальный апокалипсис. Система просто слишком сильна и слишком глубоко укоренена. Даже самый честный реформатор будет подвержен воздействию ее метастазов. Но на самом деле Леденева так не думает.

Как свидетельствует цитата выше, она верит в то, что Россия не может жить без системы, поэтому ей придется найти способ жить с ней. И единственный способ сделать это — модернизировать неформальные сети посредством самоанализа и постепенного сокращения их использования. Только это сможет «изменить систему изнутри».

Это оптимистичный конец мрачноватой истории. Но он выглядит несколько натянутым. Изменение России изнутри — слишком идеалистичная рекомендация, чересчур сильно зависит от того самого персонализированного руководства, что подкрепляет систему. У России было достаточно своих харизматических реформаторов с хорошими намерениями. Все они по-своему старались. Все потерпели неудачи. Они приходят и уходят, а система… продолжает функционировать.

Источник: Russia Direct