Интеллектуальное движение «Платформа выбора». Манифест. Часть первая

От редакции: Выступление в Русском институте.

Движение «Платформа выбора» выступает не против конкретных лиц, а против использования техник «этически обусловленного исключения» в российском обществе.

Несмотря на постоянные заверения в единстве тех или других сообществ, общество значительно, если не полностью, разобщено.

Нет единства во власти, нет единства в среде интеллигенции/интеллектуалов, нет сформировавшегося представления о единстве, на которое более чем голословно предлагают равняться, в массовом сознании.

Единство должно быть разведено с разовыми мобилизациями «за и против» или с заблаговременным единством относительно «ценностей и основ».

Единство — не идентичность мнений по поводу очередного «кризиса» или «предотвращения катастрофы» (значит — ненагнетаемый социальный страх).

Единство для нас — уничтожение техник взаимного исключения, постулирующих неприкосновенность того или другого сообщества перед лицом «внешних» (по отношению к нему) моральных оценок.

Единство — купирование техник создания «изначально правых» и «бесповоротно виноватых».

Единство — установка на «исключение исключающих» внутри РФ.

Единство — то, что достигается через коммуникацию, мысль из элементарных! Но насколько она трудна в России, где исключение противоположной стороны диалога постоянно идет по двум фронтам: исключение из коммуникации тех, кто подспудно обвинен как заклейменный, и исключение тех, посягать на критику кого, как на священное, себе дороже, а то и вовсе запрещено.

Общественная жизнь стала напоминать церемониал, где по простым знакам «благонадежности» предложено заранее угадывать, каковы границы коммуникации, тогда как содержательная часть коммуникации соскальзывает в лунку якобы окончательно состоявшегося выбора, предъявляемого как запрет на выход за те или другие «единственно возможные» представления о политике и морали. Что действует в этом случае, как не запрет на подлинный выбор, исключающий серийное производство ценностей, как и поиск сторонников, осуществляющийся простым делением, как у амеб?

Наша цель — преодоление фальшь-единства громогласно провозгласивших, но в действительности не дорожащих единством сообществ, дающих пример единства по большей части в ситуации атаки — в положении своеобразного «нападения-защиты», назовем ее так.

Позиция «нападения-защиты» (как правило, представленная в виде моралите, описывающих взаимодействие большинства и меньшинства) на данный момент позволяет больше, чем могли бы позволить простое нападение или простая защита.

Это чисто политическая техника, предполагающая, что «фундаментальные» ценности (как бы те ни толковались, они выступают для подобных коалиций-сообществ как фундаментальные) нужно защищать, не останавливаясь перед издержками личных нападок или даже постановки под вопрос суверенитета другого гражданина в том случае, если общим интересом диктуется отстаивание «своего» перед лицом катастрофы, а мобилизация на нападение числится категорически неизбежной — актом всеобщего спасения, исключающим признание существования любого, но, главным образом, этического меньшинства.

Единство якобы создается «своим», как воздух кислородом. «Свое» же подразумевает гражданское единение высшего уровня, как и защиту высшего толка, — изначальное исключение «своего» из критики, апологетические выкрики до того упора, когда личное и общественное становятся неразличимыми, коль скоро катастрофа — то меньшего, то большего порядка — якобы грозит всем [1].

«Свое» и «фундаментальные ценности» в такого рода сообществах нельзя ни принимать, ни отрицать самостоятельно. Только то и считается признаком сообщества, что обусловлено признанием ответственности за ценностный выбор только «единого» сообщества — как монолита, целиком.

Но что это означает практически?

То, что это своеобычное единство — и утверждается оно особым образом.

Искомое единство не достигается ни компромиссом, ни договоренностями, ни диалогом, ни вполне себе миролюбивым поощрением выбирать «из этого — то». Это вообще не единство, основанное на консолидации, сколько бы к той ни призывали, — отнюдь.

В действительности оно создается ценностным перехватом — упразднением прав личного выбора всего заявленного «фундаментальным» [2]. Его конвертацией в сферу проявления этического диктата «большинства». В целом, под любой ссылкой на «фундаментальное» мы подразумеваем все более кристаллизующуюся заявку на выбор особого типа. Выбор, навязывающий «общую» идентичность как символическое насилие — Final Solution того или иного неприкасаемого большинства.

«Фундаментальным» в России 2016 г. все больше оказывается то, что идет по контуру ущемляющего личный выбор (что резко обнаруживает себя в процессах, обрушившихся на сферу образования и искусства, в требованиях радикального изменения всего спектра представлений о правозащите и защите веры), а «своим» — все, что, воплощая собой «фундаментальное» как заведомо состоявшийся «общий выбор», меняет природу любого социального конфликта, рождает новые типы «правых» и «виноватых»:

— «правых» безотносительно к выигрышу или проигрышу в конфликте, а исключительно в силу символической принадлежности к избранному большинству;

— «виноватых» в силу выпадения из символического порядка — фиксации на «своекорыстном» интересе в противовес «общему интересу» большинства.

Итак, еще раз. Мы выдвигаем в центр внимания практики обозначения символической принадлежности к большинству и символического его предательства.

Эта символическая пристежка, тем не менее, требует еще более ощутимых, чем всего несколько лет назад, доказательств лояльности.

Небольшой фрагмент российских новостей:

«Прежде чем поучать лидера патриотического движения России, ему бы [Дмитрию Пескову] следовало выполнить прямое поручение президента и вернуть всех членов семьи на родину». Кроме того, Кайгородов посоветовал официальному представителю Кремля «позаботиться о смене американского гражданства своих близких родственников». «После этого с ним можно дискутировать по проблемам будущего России и ее культурных ценностей. А сейчас не видим смысла», — резюмировал лидер уральского отделения мотоклуба».

Попробуем понять, с чем еще придется столкнуться обществу, если такого рода примеры «патриотизма» будут приниматься за чистую монету. Рассмотрим текст Кайгородова всего с одной позиции — с точки зрения изучения предлагаемых им стратегий выбора.

Что стоит за необычайной уверенностью Кайгородова в своей правоте? По-видимому, складывающаяся в России идеология «общего выбора». За этим текстом стоит подчеркнуто коллективная позиция — новый коллективный суверен. Одна из сложившихся в России ценностных групп [3] запальчиво требует беспрекословного, по возможности более демонстративного (вплоть до нагнетания аффекта) отказа от личного выбора всех «патриотов» — и представителей высшей элиты в том числе.

Пескову популярно объяснено, что ему понадобится для осуществления выбора нового типа:

— отказ от личного выбора (плюс демонстрация новой поведенческой стратегии) относительно гражданства и мест проживания родственников;

— отказ от самостоятельного решения, стоит ли в РФ «поучать» лидеров патриотических сил (их авторитет — вопрос не его уровня);

— отказ от любых бездоказательных (не подтвержденных поддержкой образа жизни большинства) суждений о проблемах будущего и культурных ценностях России;

— отказ от независимого суждения, какое именно касательство к его семейной жизни имеет «прямое» (sic) поручение президента.

Ультиматум сквозит в каждом следующем откровении Кайгородова… Выбирать нужно не личное, а общеобязательное! Соблюдет Песков правило «общего выбора» — тогда поговорим!

Одновременно условием «общего выбора» у Кайгородова всегда оказывается директива. Отсюда — все эти нервически-недоверчивые «следовало выполнить» и «вернуть всех членов семьи»… Но нас интересует, скорее, комплексное видение им выбора — в его целом. Нет «общего выбора» — Кайгородову и говорить не о чем. Помощника президента вообще не существует на карте «всея Земли».

Строго говоря, Песков начинает существовать в качестве компатриота, только будучи лишенным выбора — принимая заранее согласованный выбор «всех».

Что перед нами, как не беззастенчивое подражание энциклике? Кайгородов ждет лояльности Пескова не чему другому, как символическому большинству — блюстителям веры в «свое». Новый тип «суперпатриота» настаивает на вероучительной верности, а не политической лояльности. Отличие первой от второй — в степени необратимости выбора. Вероучительный выбор должен быть необратимым. И решающая новация 2016 года — попытки представить выбор необратимым не только для центральных фигур предыдущих путинских призывов — лояльного и патриота, а для «всех».

При этом выбор претерпевает ту неожиданную трансформацию, что сам становится предметом веры.

Формальная сторона дела в этом случае — нечто менее новаторское, чем выход властных и околовластных сил на глиссаду «духовного» экспериментирования. Первая менее одиозна, более проста.

Но сначала — о формальной составляющей происходящего на наших глазах. Что же мы видим?

Помимо усиления административного контроля мы наблюдаем посягательства на контроль малейших траекторий индивидуального и общественного выбора.

Набирает ход замена ранее использовавшихся блоков постсоветских идей демократической «нормализации» на идеи прото- или, в связи с украинско-крымским кейсом, метарусские — концепции не демократического, а органического «развития».

Идеям «демократического строительства» и «суверенной демократии» с их упором на «демократический выбор» и «независимую нацию в глобальном мире равных наций» противопоставляется идея «нации адекватного выбора» — уникальной в своем роде.

Но ведущей инновацией уже с начала-середины 2012 года оказывается привязка общенационального выбора к т.н. «общему делу» — «органическому» или «традиционному» выбору как составляющих страну народов, так и гражданских лиц в РФ.

Вот это-то «общее дело» — главный полигон «духовных» исканий целого ряда конкурирующих сил.

«Общее дело» определяется посредством не столько усиленной акцентировки т.н. «совместной жизнедеятельности», «добрососедства» или даже «служения Отечеству» (одна из опорных идей лично В.В. Путина), сколько «единства» «общего выбора», всегда до вас или помимо вас осуществленного (лучше — предками), и «консолидации» вокруг выбора, который не изменить.

На авансцену искусственно выдвигается выбор, в который верят. Он рисуется парадигмальным, т.е. выбором, который, независимо от желания или нежелания его признавать, бессмысленно игнорировать, — актом выбора, по факту изменившего всех и вся.

Чтобы пояснить, к чему мы рекомендовали бы присматриваться, сошлемся на одну из публичных речей Патриарха Кирилла конца 2016 года.

Ветреное московское утро. Празднование Дня народного единства. Патриарх говорит о выборе, принятом далеко не всеми даже на той площадке, где стоит невероятно пестрое собрание, не говоря уже о выборе святого князя Владимира, никак не ставшем выбором всех. Но Его Высокопреосвященство полагает выбор святого Владимира выбором онтологическим и в этом смысле неминуемым — не чем другим, как выбором всех. Его тезис — истинный выбор всегда есть выбор «всех и вся» (с), принимают его или отвергают. Мало того, Первоиерарх идет еще дальше, настаивая на гипотезе о том, что в России существует «духовная идентичность», потеря которой — «приговор любой стране», «какой бы могущественной она ни казалась».

Кирилл утверждает:

«Этот памятник — напоминание всякому (здесь и далее курсив мой. — И.Ч.) взирающему на него: «А ты так же искренен в своей вере, в своей любви к Отечеству, народу, как и святой князь Владимир? Или ты хочешь дистанцироваться ото всех и вся ради частной выгоды и своекорыстного интереса?»

И далее замечает:

«Памятник князю Владимиру — это символ единства всех народов, отцом которых он является, а это народы исторической Руси, ныне проживающие в границах многих государств».

При всем подчеркнуто уважительном отношении к целям Преосвященного, хотелось бы указать на ряд заведомых парадоксов используемого им подхода. Но прежде упомянем один из ключевых поворотов начала его выступления.

«Сегодня мы живем в мире, где размываются истины. Культ, последователями которого многие, сами того не зная, являются, — это относительность истины, это квазирелигия современности: все имеет право на существование, потому что собственной незыблемой вечной истины не существует.

Если бы Владимир думал так же, как некоторые наши современники, он никогда не сделал бы свой выбор. Он остался бы язычником или стал бы христианином лично, на личностном уровне, но не крестил бы Русь. Тогда не было бы ни Руси, ни России, ни Российской православной державы, ни великой Российской империи, ни современной России».

Во всех приведенных фрагментах просматривается нечто качественно близкое тому, что мы обговаривали выше у Кайгородова. Перехват права личного выбора во всем «фундаментально» значимом — области действия новоявленного коллективного суверена, приложения усилий «всех». В цитатах Кайгородова и Патриарха Кирилла — один и тот же призыв к окончательности выбора, но и один и тот же многообещающий вывод. Личный выбор — одно, коллективный — другое. Личный выбор не может оставаться тем же, когда коллективный — необратим. Останься Владимир на личностном уровне, все было бы иначе. Но «разлом» выбора, созданный князем, — учреждающий выбор истинно русского, состоящий в верности «общему выбору», как себе.

Патриарх смело подводит к рецепту «судьбоносного» выбора, в котором окончательность, решительность выбора исключает не что другое, как (дальнейший, иной и проч.) выбор… Но — внимание: только выбор «всех» равноценен выбору «своего» [4].

Между тем посмотрим, о каком выборе он говорит? О выборе ли par excellence и, тем паче, религиозном выборе в их стандартном прочтении? Тогда вопрос: существует ли для Патриарха возможность отказа от выбора, даже если выбор этот — «общее дело», т.е. выбор лучшего для всех?

Нет, не похоже… Цель его торжествующей апологии святому князю Владимиру — доказательство несбыточности отказа от всего заявленного «фундаментальным»! Но хотелось бы понять, насколько для Первосвятителя значим ряд ключевых различений даже не светского и сакрального, а личного и общего, в его интерпретации «своего»… Поиск абсолюта истины не ограничивается у него чисто религиозной сферой. По тем же самым или, скажем мягче, крайне схожим критериям Патриарх оценивает выбор политического пути Руси, России, РФ. Что ни говори, для Патриарха политика — вопрос о «фундаментальном», при всем различии соответствующих режимов и их политических начал. Но в такой интерпретации «фундаментальное» — уже не единство человеческой природы и связанные с ее признанием политические и проч. убеждения, а то, что толкуется в речи опасно расширительно, — принятие «своего», оставляющее где-то далеко позади свободу выбора. Рок, судьба, фатум — это ли выбор русского/православного «своего»?

Поясним еще раз нашу позицию — и претензию. «Фундаментальное» возводится Патриархом в ненадлежащий ранг — автоматически всеобщего. «Автоматически» — поскольку Предстоятеля в принципе не интересует, насколько «фундаментальное» принято социальными акторами, насколько желанно для «всех»… Упоминает ли он о конкретных решениях конкретных народов, является ли святой князь Владимир их «отцом»? Говорит ли о праве «всякого» (см. выше) самому решать, какова должна быть «искренняя любовь» к Отечеству или «искренняя» вера? Независимый выбор граждан, как и независимое самоопределение народов, для Кирилла — еще не выбор. Выбор — область необходимого. Истину не выбирают, убежден Патриарх. Как не выбирают ни «сообщество верных» (единственное в своем роде!), ни символическое его продолжение — народное большинство. Именно в подобной рамке путеводной нитью его полемики с виртуальными релятивистами просто не может не быть императив: выбор сделан, поскольку не мог быть другим.

Если использовать метод repairing reading, можно предполагать, что концепция Патриарха зиждется на расчете на единственно возможный выбор, начатый эпохой князя Владимира и возрождаемый эпохой Путина.

Не было бы ни Руси, ни Империи, ни современной России, не существуй выбора, не знающего компромиссов. Собственно, «адекватный» выбор — отрицание компромиссов не в отношении тех-то и тех-то событий и обстоятельств, а картины мира как таковой. Только при таком раскладе для Кирилла начинает возникать поиск истины. Однако что это, как не истина веры, а не знания?

Стоило бы назвать вещи своими именами: для Патриарха выбор Владимира, как и выбор путинской России, — часть и предмет веры. Но означает ли это, что субъект превозносимого им выбора — верующий: «верный» или «оглашенный»? Так ли это в современной России? Так ли это всегда? Считает ли Патриарх, что верная картина мира сама по себе порождает «верных», притом в религиозном и политическом отношении одновременно? Или что сомнения, элементарные неувязки с признанием правильности выбора святого Владимира — та самая «неискренность» ©, которой противостоит «искренность» как степень уже не столько убежденности в очевидном для «всех и вся», а абсолютной невозможности не видеть очевидного, если ты встаешь перед выбором веры?

Всякому ли близка вера, даже если это истина «всех и вся»? Всем ли доступен «общий выбор»? Является ли патриаршая «неискренность» двоедушием, но весьма характерным — изменой «общим» целям? Но главное, формируется ли вера по принципу плебисцитарного большинства: чем легитимнее вера, тем больше «своя»? Все эти вопросы объединяет один — многоаспектный. Что предпочтительнее в выборе веры — личный выбор или общественный вердикт о вере якобы «всех и вся»?

Приводной ремень выступления 4 ноября — не столько то, что избравший веру в версии Его Святейшества обретает якобы поверяемую (?) и стабильную (?) «духовную идентичность», чему противоречит, без преувеличения, вся аскетическая традиция от ранних до поздних веков. Сочтем это нелепейшей ошибкой спичрайтеров Патриарха (все прочие версии для всех остаются за кадром) А то, что от верующего, по-видимому, больше не требуется личная вера, а только символические жесты принятия коллективной судьбы.

Посмотрим, разве эта позиция не проведена в речи более чем последовательно? Общественный выбор для Преосвященного — прямая директива выбора личного. Но социальная жизнь не может развиваться в «порядке общей очереди», тогда как личный выбор не в состоянии быть безальтернативным. И если уж рассуждать в христианских терминах, именно личный выбор — залог спасения и суда. Для верующего сознания — убийственный нонсенс, что Христос будет судить на Страшном суде коллективы и оценивать всепобеждающий выбор большинства. Между тем 4 ноября 2016 года именно Христово требовательно свободное и требовательно личное «веруешь ли?» было отдано в жертву описанию «общей природы», заведомо понятой как долг не выбирать…

Патриарх счел нужным ориентировать паству на отказ от личной позиции и — следующий шаг — на «автоматическую» верность социально-церковному идеалу, месседж которого — сродни тому, с чем мы сталкивались у Кайгородова: верность некоторому изначальному или, вернее, «учредительному» выбору, никогда не зависящему от групповых, этнических или личных предпочтений в той мере, чтобы была подвергнута строгой рефлексии окончательность, необратимость выбора «всех».

Речью Патриарха Кирилла, как и речью Кайгородова, в первом приближении пальпируется новый суверен — символическое большинство. Мы предполагаем, что его время опасно близко… На основе безальтернативного видения прошлого (и еще точнее — выбора, произведенного «всеми за всех» в «общем» прошлом) должны получать право на эндшпиль инициаторы деперсонифицированного, резко подчиняющего себе все личностное выбора «всех».

Но тут — парадокс. Патриарх Кирилл и Кайгородов с их «мегавыбором», осуществляемым «всеми», кроме конкретной личности, — выразители, по-видимому, гораздо более широкого общественного ожидания… Аналогичные тенденции возникают в последние годы на прямо противоположных политических флангах. По сути, в России обкатывается сразу несколько схем функционирования сообществ веры в произведенный, как заклятье, в табуирующий внесение в него и грана изменений «общий» парадигмальный выбор [5].

Уходит в прошлое эпоха согласных и несогласных. На смену ей грядет эпоха правых и виноватых, авангард которой — агрессивно конкурирующие за монополию в сферах «гражданской селекции», понимаемой как отделение козлищ от овец. На политическую сцену выступают коалиции директивно провозглашающих те или иные общие ценности (организации, круга, сообщества, политического направления и т.д.) — всеобщими, независимо от того, принимают или не принимают, выбирают или отвергают их пресловутые «все». На наших глазах идут рейдерские захваты «личного» и подмена его «общим» для «всех». Пожалуй, при одном уточнении в отношении этого рода практик со стороны властной элиты. В отличие от системы обеспечения лояльности на первых сроках Путина, поиск «единства» встает на место прежнего, хоть и намеренно искусственного, поиска «консенсуса», однако приоритетом Кремля стала не столько система властных и околовластных мобилизаций, а безапелляционное декларирование единства, от которого все труднее отмахнуться, — с якобы заблаговременно состоявшимся и не требующим специально организуемой лояльности («общепринятым», «традиционным», «цивилизационным» и проч.) выбором «всех».

Но подобная мания всеобщности — диагноз не одной власти. Ключевые преференции в России-2016 получают глашатаи общеобязательного выбора, относимого в ведение якобы изначально доминирующей инстанции — символического (этического) большинства. Вопрос в этой связи — не только то или другое понимание этики, а парадоксально растущая в стране тяга к установлению этического диктата большинства. Более того, вопрос не в том, что этот этический диктат становится все более нетерпимым, а в том, что он является практикой исключения зачастую вне зависимости от тех или иных политических или социальных «провинностей», устанавливает в обществе систему селекции по «душевно-духовным» свойствам, рассчитанную на очень аморфные критерии оценки.

Еще раз выделим наш тезис. За «общеобязательным» выбором будущего стоит «гражданская селекция» настоящего, подпитываемая новым исключением — не просто моделированием вариантов маргинализации «несогласных», а указанием на предание ими, если уж искать точности формулировок, «всех» в «самих себе» — общества в его наиболее идеалистическом выражении.

Следующий шаг подобного политического скетча — не маргинализация, а помещение под запрет…

Несогласные-1.0 не случайно оказываются то выродками, то предателями — мы слышим нарастающий гул описаний безвозвратной утраты известной группой лиц «себя». Не общества, а себя! Эта когорта якобы идет уже не против каких-то форм социальной жизни, а против «всех и вся», но одновременно — «всех в себе» (на этой основе замешано обличение их в своекорыстии). Новые несогласные противостоят чуть не архитектонике вселенского мироздания: космосу, истине, обществу, истории, самим себе.

И здесь — SOS! Новое исключение посягает на всю социально-политическую, культурно-историческую, духовную сферу человека. Оно бьет на политическое описание исключения как неприятия… «природы возвышенного» (саблайма) в жизни тех или других сограждан, природы их идеализма — их возрастания в бытии.

Но вернемся к прикладному значению происходящего: в стране идет конкуренция за версии «мегавыбора», не принадлежащего личности в той степени, в какой он принадлежит большинству.

Диапазон общественного выбора насильственно сужается до выбора, который якобы нельзя не сделать («мегавыбор»).

Общеобязательный выбор — это и есть предел постсоветских мечтаний о «нормальном» выборе начиная с 1990-х гг.?!

«Нормализация» 1990–2000-х гг. давно подвергнута забвению — и уже не связывается с посттоталитарным учреждением «цивилизации» и «демократии». Но только в последнее время, в 2015–2016 годах, «учредительный выбор» начинает рисоваться столь «фундаментальным», сколь выбирать «фундаментальное» — не «субъективная» прихоть, а долг. Насаждается идея, что «фундаментальное» не поверяется желаниями — его не выбирают! «Свое» никто не отрицает, а «фундаментальное» всех роднит — чего там решать!

Между тем наличие или отсутствие «своего» — вот и весь наш тест на фундаментальное! С одной стороны, гражданину предлагается в срочном порядке объявить «свое» «фундаментальным» и «фундаментальное» «своим»… С другой — любой микроскопический, ничтожный выбор в России — моментальная отсылка к «фундаментальному». Целые сообщества объявляют начало торгов за право провозглашать свои виды «фундаментального». Образование, культура, спорт, Сирия, мыс Шпицберген… Кто больше? Ваш лот?

Но засилье «фундаментального» — ничто в сравнении с культивируемым в России (если рассуждать серьезно, еще со времен перестройки) катастрофизмом выбора — по сути, окончательной потерей свободы выбора, а не только «личных» его основ.

Любое заметное российское сообщество, какое ни возьми, на большинстве флангов — генератор дискурса катастроф. Фактически все резонансные социальные дискуссии от дела “Pussy Riot” до истории с 57-й школой или флешмоба «Я не боюсь сказать», не говоря уже о боях без правил вокруг #Крымнаш, выстраивались по сценарию однозначности выбора — трактовок выбора как инициации предотвращения катастроф. Скромной добавкой к этому выглядела экспрессия требований (мы уже не говорим о российских ток-шоу!) принять общественное за личное на фоне катастроф…

Не в последнюю очередь благодаря тому в 2014–2016 годах начала очерчиваться область действия правообладателя «мегавыбора» (выбора, который недопустимо не сделать) — коллективного суверена, символического большинства.

Но как его определить — хотя бы отчасти?

Символическое большинство — большинство своеобразно понятого надполитического морального единства.

Это большинство якобы никогда не проигрывает, поскольку мораль всегда выигрышна (изначально свойственна всем, что определяет в данном случае также и тип солидарности), но действия его — всегда эксцесс выбора «большинства» за «всех».

Его перспективная задача — защита ценностей, тотально, от и до меняющая представления о природе и значении политического конфликта. «Спасающиеся» и «погибающие» призваны заступить в РФ место «выигрывающих» и «проигрывающих» — чем не искус формирования легко тасуемых колод политической конкуренции?

Прогнозируемый нами idée fixe его создателей — поверка степени единства, долженствующего существовать изначально.

Его примета — демонстрационность, предъявление силы. Есть предъявление силы — значит, есть сила, нет предъявления силы — …значит, нет единства!

Вот она, занимающаяся заря новой эпохи — первое в истории постсоветской России «воинствующее», а не плебисцитарное, большинство. Мораль моралью, а сжатый кулак Кайгородова — эмблема перемен.

Но пока мы оставляем на этом месте отсечку!

За нами — вторая часть Манифеста, понятого как экзотическое по нынешним временам философствование в эпоху политического брожения в России. Интеллектуальное движение «Платформа выбора» — отнюдь не политическая инициатива. А путь ряда интеллектуальных сил страны — далеко прочь от безальтернативного понимания Родины, к себе домой.

Примечания

↑1. Убийственные схватки вокруг дела 57-й школы в данном случае стали оселком давно созревшей ситуации.

↑2. В этом плане интуитивно точна речь художественного руководителя «Сатирикона» К. Райкина, буквально выкрикнувшего в пустоту, казалось бы, очевидное в другой ситуации. «Душа художника» © способна определять свои же нравственные приоритеты без посредников — помимо власти, цензуры, «борцов за нравственность» в РФ.

↑3. В конце 2016 года это в преобладающем большинстве группы, озабоченные «фундаментальными» вопросами «патриотического воспитания».

↑4. Принципиальны в этом плане слова об уже принявшем христианство «на личностном уровне» Владимире, который, как ни парадоксально, «не крестил бы Русь» в отсутствие онтологического поворота в трактовке «своего» — выбора общесоциального масштаба.

↑5. Удивительно, но схема «парадигмального выбора» воспроизводится, будь то демократический выбор 1990-х, Крымнаш или что-то другое. Но не будем сейчас заходить слишком далеко — обозначим эту проблему как требующую анализа.