Ответ на ответ

В обсуждение моей статьи «Традиция раздора» включился Андрей Десницкий. Прежде всего, следует указать на то, что уважаемый комментатор весьма специфически трактует мое утверждение об отсутствии фактических различий в жизни христианских общин, напрямую зависящих от филиоквической тематики, что может стать базой для развития пневматологии. Он делает вывод, что я говорю о том, что обсуждаемое догматическое расхождение можно преодолеть в ходе низового общения. Между тем мой тезис таков: филиоквические споры — это тупиковая ветвь, а пути живого богословия, прежде всего пневматологии, лежат в совершенно иных направлениях. Здесь, конечно же, мной подразумевается богословское общение, а не экуменизм или антиэкуменизм — бесплодные пасынки секулярной эпохи. Братское сотрудничество и преобразование каждой стороной себя в инструмент Св. Духа через самокритику и взаимное снятие обвинений — таков путь, профетически предначертанный духовидцем Владимиром Соловьевым.

Следует различать догматику как неотъемлемый элемент христианский мысли и догматизм как нездоровое явление, выражающееся в стремлении подавить любые разномыслия и свободу богословского творчества. Я полагаю, что тема филиокве — это догматическое недоразумение, а не богословский вопрос и поэтому его вообще не следует обсуждать, а следует сообща творить иную, неапологетическую пневматологию. Поэтому Десницкий подтверждает мою позицию, доказывая, что тематика филиокве неактуальна. Но в отличие от меня, он доказывает это на основании аргументации «снизу», указывая на то, что массы не знают и не хотят знать этих богословских формальностей. Индифферентность масс в отношении спекулятивного мышления очевидна. Вопрос в другом: почему некогда эта индифферентность была недостатком, а сегодня провозглашается добродетелью?

Характерно понимание Десницким сущности богословия. Он утверждает, что в ходе и результатах богословской дискуссии «все зависит от того, какие именно цитаты подбирать». К сожалению, именно такое, инструментальное понимание богословия ныне господствует и в общественном сознании, и в духовных школах (!), и нельзя отрицать того, что в этом есть определенная доля вины самих богословов. Причины этого глубоки и требуют отдельного разговора. Тем не менее, богословие как творчество, как неидентичное повторение традиции — то, что всегда было и является квинтэссенцией христианства, составляет его суть. Ренессанс — это христианский феномен, который немыслим вне богословской перспективы.

«Неубиваемый» аргумент православных, который заключается, по мнению комментатора, в том, что они могут всегда апеллировать к тому, что филиокве было произвольно добавлено католиками к Никео-Цареградскому Символу веры, является фактологически ошибочным. Постановление о неизменяемости Символа Веры было принято лишь на Большом Софийском соборе в Константинополе в конце IX века (879–880 годы) — последнем соборе, собравшем и Восток, и Запад (в православной традиции он считается Вселенским). Более того, даже римские легаты подписали соглашение, в котором вставка «и от Сына» исключалась из исповедания, что, впрочем, не помешало в латинской литургической практике придерживаться привычной формулы.

Далее указывается на неактуальность языка античной философии, в котором когда-то были артикулированы догматические истины, и говорится о необходимости для христиан выражать свои упования на современных философских языках. Казалось бы, нет ничего более ясного, и тем, кто думает иначе, ничего не остается, как понуро и одиноко брести в тумане вековой ограниченности и тащить за собой кандалы прошлого. Но внезапно мощный луч правды рассекает мрак, ибо нам явлен блестящий образец современной философской антропологии. Десницкий пишет: «Человек — существо рациональное. Если он не видит никакой пользы или удовольствия от определенного действия, он не будет его совершать, даже если его будут заставлять и уговаривать». Интересно уточнить, что же здесь имеется в виду, поскольку, согласно новоевропейской философии, разум есть то, что господствует над любыми желаниями и страстями и направляет волю к должному. Поэтому описываемый человек — это отнюдь не рациональный субъект, а потребитель в мире-супермаркете, чья ненасытная воля не признает никакой объективной истины лишь по той причине, что его возможности выбора должны оставаться максимально широкими. Устойчивая констелляция волюнтаризма, либерализма, потребительства и индифферентизма входит в своеобразный «нигилистический канон» нашей эпохи. И, конечно же, этот канон легко сочетается с христианскими взглядами и убеждениями любого спектра.

Общее «настроение» текста таково, что классическое богословие со всеми его неоднозначностями и проблемами представляется досадной нелепицей, балластом, который нужно сбросить с корабля современности. Кажется, что пройдет еще совсем немного времени и человек, достигнув впечатляющих успехов в технологиях, обретет бессмертие путем замены своего бренного тела машиной.

Тем не менее, проницательный взгляд и беспокойное сердце едва ли могут удовлетвориться тем, что им предлагается. Известный немецкий профессор филологии, чье риторическое излучение пронизывает интеллектуальную культуру и сегодня, несмотря (а скорее благодаря) на свой антихристианский пафос и полемическую страстность, выступает для богословия гораздо более качественным собеседником, чем сонмы унылых «современных» христиан, мерящих все мерой этого момента, этого мира и этой жизни. Его имя — Фридрих Ницше. Недоверие к застывшей мысли, как и к любым консенсусам, презрение к мещанскому благоразумию и жажда абсолютного весьма созвучны богословию. В «Веселой науке» он пишет: «Мы устроили себе мир, в котором можем жить, — предпослав ему тела, линии, поверхности, причины и следствия, движение и покой, форму и содержание: без догматов веры никто не смог бы прожить и мгновения! Но тем самым догматы эти еще отнюдь не доказаны. Жизнь вовсе не аргумент; в числе условий жизни могло бы оказаться и заблуждение».

Итак, комментарий Десницкого не является текстом о сущности вопроса, то есть текстом богословским и даже текстом о богословии. Этот текст представляет собой попытку эксплуатации громкой темы для выражения собственного мировоззрения. Соответственно цели, сформирована и аргументация, которая направлена на то, чтобы быть убедительной, а не доказательной. Его и следует оценивать по экспрессивной силе, которая, на мой вкус, невелика.