Чур. Сказка для дочки Маши (Окончание)

Глава восьмая. В муравейнике

Осторожно переступая по грязному, захламлённому полу, чтобы не наколоться обо что-нибудь, Маша подошла к двери. Сначала потянула на себя — ничего, потом толкнула — дверь и открылась. Вода уже схлынула. Маша вышла. Домишко Карачуна стоял на маленьком островке, окружённом болотом.

Маша обошла вокруг дома. Ничего и никого. Неподалёку от дома она обнаружила глубокую яму, на дне её булькала вода. Обойдя яму, девочка приблизилась к кустам и наломала веточек, у которых листья росли погуще. Затем, вынув из волос ленточку, связала их вместе. Получился веник. С этим веником она вернулась в дом.

И принялась за уборку. Для начала она собрала и вынесла из карачуньего убежища все сгнившие доски, змеиную кожу и грязные ветки с пожухлыми листьями. Подумав немного, подтащила их к яме и бросила вниз. Затем стала усердно подметать пол в избушке. Скоро у двери образовалась огромная куча сора. Около печи Маша подобрала совковую лопату, которую приметила раньше, и изловчилась носить на этой лопате мусор к яме. Туда — обратно, туда — обратно, и снова туда — обратно. Ходить ей пришлось много раз, долго. Потом она сгребла весь хлам, который нанесла к порогу домика вода, и тоже сбросила в яму. Однако на этом не успокоилась. Вернувшись в избушку, сняла с крюка котёл. С трудом, но всё же сняла. Доволокла до болота и тщательно выполоскала и вымыла его. Набрав в него воды, казавшейся почище, она волоком дотянула котёл до дверей дома. Оставила там и пошла к лежанке, на которой похрапывал Карачун. Приглядевшись повнимательнее, она нашла то, что искала: лежавшую в изножье у старика довольно ещё прочную тряпку. Намочив её в котле, Маша взялась мыть пол и очаг. Три раза ей пришлось менять воду, но всё же она добилась своего: обиталище старика стало таким чистым, каким, наверно, никогда не бывало. Заодно постирала она свой белый фартучек-передничек и положила на печку сушиться. Тараканы, глядевшие со стен на её работу, попрятались в щели.

У Маши ещё хватило сил снять с лавки тыквы и тыквочки, сгрудить их в одном из углов и уж после этого лечь на лавку. Руки и ноги девочка сполоснула прежде, а мыть лицо болотной водой ей не захотелось. Она очень устала, но была довольна, представляя утреннее недовольство Карачуна.

«Но, может быть, — успела подумать, засыпая, девочка, — ему понравится жить в чистоте и он исправится, станет хорошим. Во всяком случае меня им в грязнулю не превратить! А завтра посмотрим. Утро вечера мудренее».

И она заснула. Ей снилось, что она снова у себя дома, заходит в папину комнату, подбегает к его письменному столу, дёргает ящик — ящик не заперт. Открывает его и видит, что он пуст. Во сне Маша понимает, что Элиза утащила Книгу. И папа про это ещё не знает — он на работе. И мама на работе. А Тыковкин, конечно, уже в Книгу пишет про своё величие. Маша хорошо знала, что в Книгу можно только правду писать. Но вдруг это правда, что Тыковкин станет главным среди людей и примется над всеми издеваться и шутки шутить? От такого предположения Маше во сне сделалось страшно и захотелось сбегать в соседний дом, к дедушке Эрнесту Яковлевичу… Он что-нибудь посоветовал бы, во всяком случае слово бы ласковое сказал. Она выскакивает в коридор, но кто-то хватает её за плечо. Обернувшись, она видит Тыковкина. Он кричит: «Думаешь, Чур тебе поможет? А вот и нет! Не справиться ему со мной!» Маша попыталась вырваться, дёрнула плечом, извернулась, чуть не упала, открыла глаза и поняла, что лежит на лавке в домишке Карачуна, а Тыковкин трясёт её за плечо и вопит:

— Ты что наделала, проклятая девчонка! Разве тебе это было приказано? Ведь в такой чистоте Карачун работать не сможет. Какое уж тут колдовство! Совсем старик заболел из-за тебя. Лежит на печи и только охает. Лет он преклонных, к чистоте не привык. А привычки стариков уважать надо! Ты что, не знаешь этого?

Маша, конечно, знала. Но чувствовала, что эти вообще-то правильные слова в устах Тыковкина звучат совершенно лживо. И она сказала, садясь:

— Отпустите, пожалуйста, моё плечо. Ничего плохого я не делала. В чистоте все должны жить. Потому что в чистоте и мысли добрые и хорошие приходят.

— Кому нужны твои добрые мысли? Мне они не нужны! — выкрикнул Тыковкин, но плечо Машино всё же отпустил. — Карачун работать должен, колдовать, а не на печи отлёживаться. Эй! — позвал он, и в дом поспешно вошли Советник и три слухача-шпиона. — Берите старика да в болото его, где погрязнее, окуните. Авось, в себя придёт. Да жаб для него наловите, лягушек, головастиков, гадючек разных. Пусть пожуёт, полечится. Давайте шевелитесь! Тыковкинские прислужники сняли с печи охающего и стонущего Карачуна и понесли на улицу. А он жаловался тоненьким голосом:

— Просыпаюсь — в глазах темно от этой чистоты стало. А я ведь с ней как дедушка Ворчун, не как старик Карачун обошёлся…

— Слышишь, неблагодарная девчонка? Ну скажи, какого наказания ты за это заслуживаешь?! — бесновался Нолик. — И как ты смела тыквы мои трогать! Не тобой положено, не тобой возьмётся! Ясно? Тыква — не какой-нибудь заморский плод! Мой родовой знак! Круглая, как ноль! Жёлтая, как солнце!

— Да я ничего против тыквы не имею, — возразила Маша. — Если она спелая и не гнилая, то из неё мама вкусную кашу готовит…

— Ты… ты… ты… — задохнулся от обиды тараканий атаман . — Кашу!

Я тебя!.. Кашу!.. Ты фамилию мою унизить хочешь! И он заорал в открытую на улицу дверь:

— Эй вы! Схватите эту негодную девчонку — и в муравейник её! Может, там опомнится и поймёт, как со мной себя вести должна. Уж муравьи-то искусают — не помилуют!

— Почему вы такой злой? — не удержалась от вопроса девочка, хотя её уже волокли из карачуньего домишка. — Неужели вас никто Добру не учил?

— Учили всякие, ничего про меня не зная, — заулыбался вдруг Тыковкин. — Да я-то с самого детства понял, что Зло посильнее Добра будет. Тебе разве Элиза не говорила этого? Смышлёная девчушка, такая нигде не пропадёт! Вернётся с победой — пойду Книгу писать. Тогда ты мне не нужна будешь. Глядишь, я тебя и до утра в муравейнике оставлю. Посмотрим, как тебе доброта поможет с кусачими муравьями общаться.

…Конечно же, была тропочка через болото, только еле приметная. Этой тропочкой и побежали, держа Машу за руки и за ноги, Мерзин и шпионы-слухачи. Около знакомого Машиного дуба они свернули в лес и долго шли, пока не добрались до того самого муравейника . Как раз именно этих мурашей и топтала вчера Элиза. «Ох, отомстят они мне за неё! — с испугом подумала Маша. — Ведь наверняка они в девочках не разбираются и одну от другой отличить не смогут».

Куча прелых листьев и земли — муравьиное жилище — словно ожила. Мураши забегали, предчувствуя недоброе. Слухачи на минуту как бы зависли над муравейником. И сверху увидела Маша, что в самой середине его есть глубокое отверстие.

— Ну вот, — облегчённо вздохнул Советник Евсейка, — добрались, дотащили тебя. Это славно, что ты босая. Ух, как тебе ноги искусают! Распухнут — стоять не сможешь. Думаю, Нолик применил правильный воспитательный приём. Теперь послушнее станешь. Ну, раз-два, взяли!..

И длинноухие, повинуясь его приказу, забросили девочку на самую вершину муравейника. И она провалилась в то самое отверстие, которое увидела сверху.

— Счастливо оставаться! — радостно захихикал Мерзин, увидев, как она ухнула внутрь муравьиной кучи.

Маша услышала, что враги уходят. А сама она осталась стоять в глубокой узкой яме, скрывавшей её с головой, со всех сторон окружённая растревоженными муравьями.

— Здравствуйте, — сказала девочка поспешно, но вежливо. — Меня зовут Маша. Сюда меня запихнули плохие. Я не хотела вас беспокоить. Поэтому, чур, не кусаться.

Она с опаской смотрела на муравьёв, на мгновение, пока она говорила, замерших, будто слушавших, а потом побежавших снова по своим делам. От тесноты и невозможности пошевелиться тело её цепенело и деревенело. Её голые ножки мало того, что затекли, ещё дрожали, ожидая муравьиных укусов. Но то ли подействовало значительное слово «чур», то ли мураши догадались, что не она топтала их накануне, во всяком случае никто её не кусал. Хотя муравьиная суета вокруг неё усилилась. Каждый из местных обитателей тащил при этом на себе какой-нибудь груз.

Вдруг Маша ощутила, что может шевелиться. Двинула рукой, переступила с ноги на ногу и поняла, что муравьи незаметно расширили для неё свободное пространство, утащив куда-то свои постройки. Теперь она могла даже сесть.

— Спасибо вам, мурашики, — сказала она и села на землю, скрестив ноги по-турецки.

«Неужели Золушка тоже так мучилась?» — думала Маша. До этих своих приключений она почему-то помнила из сказки только то, что у Золушки были хрустальные башмачки, что ей помогала добрая фея и что в неё влюбился прекрасный принц… А сколько приходилось ей работать: прибираться в доме, готовить еду, шить и гладить наряды мачехе и злым сёстрам, как болели её ноги, исколотые об уголь, которым она топила очаг, как уставали руки и спина, оттого что она всё время мыла пол, отжимала тяжёлую тряпку, стирала и полоскала бельё, как жила она впроголодь, как неуютно и обидно было спать в золе и выглядеть замарашкой — об этом девочка раньше не задумывалась. Она вспомнила, как мама однажды играла на пианино и пела песенку Золушки, но тогда Маша не захотела даже слушать — слишком грустной она ей показалась. Но сейчас эта мелодия и эти слова сами приходили в голову, и она тихонько запела:

Меркнет в печке огонёк…
Всё одна я да одна…
Догорает мой денёк —
Ночь угрюма и длинна.

Если б фея вдруг пришла
(Так, как в сказках говорят),
Чтобы сбросить я могла
Свой запачканный наряд.

И в карете золотой
Понеслась бы к замку я,
Где давно уж ждёт меня
Королевич молодой…

Где веселье, свет и смех,
Зала чудная в цветах…
Где была бы лучше всех
Я в нарядных башмачках.

Гаснет в печке огонёк,
Смотрит в окна лунный свет.
Королевич мой далёк,
Доброй феи нет как нет!

Допев, она совсем загрустила и подумала: «Всё правда, всё про меня. Феи нет, а мой принц, мой Ёжик далеко. И не в королевском замке, а в тюрьме, в темнице. Добраться до него невозможно. Волшебник Чур даже не знает, где я. Только злой Карачун здесь вовсю расколдовался. Сестрёнка Ирочка где-то прячется. А мама и папа даже не подозревают, что их дочка… их две дочки, — поправила она себя, — в опасности. Мы в Тараканске уже второй день, а ведь в нашей квартире, может, и минуты ещё не прошло. И все думают, что мы в своей комнате играем… А я, усталая и голодная, сижу в муравьиной куче. И хотя муравьи добрые, но от их запаха всё время чихать хочется. А я боюсь их обидеть и напугать своим чиханьем. Приходится терпеть и ждать. А чего ждать?»

Девочка посмотрела вверх. Прямо над ней свешивало свои ветки хорошее, прочное, такое сучковатое лазательное дерево. Если бы хоть до одной из веток можно было дотянуться, тогда Маша наверняка бы выбралась из муравейника. Но она видела, что это невозможно, даже если встать на цыпочки. Она задумалась и вдруг вспомнила вчерашний совет Эрнеста Яковлевича. И прошептала: «Чур меня. Чур за меня. Чур со мной». Но ничего не произошло. Никто к ней на помощь не пришёл. И тогда она склонила головку к плечу и уснула.

Этот сон был добрее, чем в домике Карачуна. Ей снилось, что она в квартире Эрнеста Яковлевича сидит на диване, ест пряник, глядит в дедушкино морщинистое, похожее на печёное яблоко лицо и слушает его рассказ. На душе у неё тишина и покой. А сосед дедушка Чур рассуждает:

— Вот, к примеру, знаешь ли ты, что разлюбил я колдовать. Когда я, Машенька, молодым был, думал я колдовством людей осчастливить. В школу Волшебства и Тайнознания поступил. Экзамены там строгие были. Но я всё выдержал, всё на «отлично» сдал. И приняли. Хотя мы, волхвы, не очень-то знатными считались. А туда обычно аристократов брали — детей и внуков Змея Горыныча, Бабы Яги, Лиха Одноглазого… Теорию они плохо понимали, да и колдовали не очень. Но семейные, видишь ли, традиции… Одного такого я даже приятелем своим посчитал, почти другом. Тоже в родне у него знаменитые колдуны водились. Про царя Кащея слыхала? То-то. Старший братец моего приятеля…

— Дедушка, ты ведь о Карачуне говоришь, — догадалась Маша.

— Ох, конечно, о нём… Да уж, много мне этот Карачун потом бед принёс. Всё завидовал, что я в науках больше успеваю. На всякие пакости сманивал, а я не поддавался. Тогда он меня перед начальством оклеветал. Пришлось мне из школы раньше времени уйти. Так что Карачун смолоду завистливый и злопамятный был. Всё не мог людям простить, что Кащея они погубили. И мечтал, как бы ему повелителя людям создать, чтоб через него управлять всеми. Вот и создал Тыковкиных, себе на беду. Хотя как-то раз с их помощью умудрился меня в тюрьму засадить…

— Эрнест Яковлевич, а как с плохими бороться?

— Главное — не поддаваться им. Это и будет победой. Злые себя сами погубят. Они ведь друг друга ненавидят. Каждый старается над всеми другими властвовать. Для того чародейные силы себе на помощь призывают. А я понял, что хороший человек для себя всё сам может сделать. Пусть ошибается, пусть не сразу получается… Рано или поздно получится! Вот я и говорю, что колдовством счастья не добудешь. Хотя доброму помочь немножко — не грех, а для того и поволховать, и почудесить… А ещё лучше — подсказать, посоветовать, когда человек своей силы не сознаёт и кажется ему, что он пропал. Волшебные предметы, конечно, есть: палочки, кольца, зеркала… Их самые древние волшебники создали. Но ты помнишь, как добрая фея наколдовала Золушке красивое платье, карету, лошадей, кучера и отправила на бал. А к полуночи всё пропало. И бедняжка  снова превратилась в плохо одетую, замаранную в золе девочку. А принц всё равно полюбил Золушку — не за красивое платье, которое ей наколдовали, а за ум, миловидность, доброту и приветливость. За её собственные достоинства.

— Дедушка, — прервала его рассуждения Маша, — ты бы всё же помог папе Книгу сохранить, а мне моего Ёжика спасти. А то я не знаю, как. Чур задумался, голову опустил, потом сказал:

— Чем же помочь? Ты пока сама всё правильно делаешь. Сама и дальше справишься. К примеру, ты за муравьёв заступилась, и они тебе добром отплатили. Думаешь, они не понимают, что ты для них сделала? Всё понимают! А совет тебе я дам. Ты ведь хочешь есть? Сними свой любимый фартучек-передничек, который ты даже у Карачуна ухитрилась выстирать, расстели перед собой и скажи: «Чур-чур, только не чересчур». Увидишь тогда, чем голод утолить. Но про то, где я живу, никто знать не должен.

— Не бойся, я никому не скажу, — пообещала Маша. И проснулась.

Она по-прежнему сидела поджав ноги в середине муравейника. Только муравьи ещё больше расчистили для неё пространство, чтобы ей было удобнее и чтобы она случайно не раздавила какого-нибудь любопытного или зазевавшегося мураша. Солнце уже стояло высоко, но в тени дерева ей не было жарко. Она, как научил её дедушка-сосед, сняла свой фартучек, аккуратно расстелила его перед собой и молвила:

— Чур-чур, только не чересчур!

И сейчас же на фартучке-передничке появилась тарелка с тёплой овсяной кашей, бутерброд с сыром и стакан чая. Маша поела и попила. Почувствовала, что голод пропал, а сил у неё прибавилось. Фартучек опустел, будто ничего на нём и не стояло. И девочка, стряхнув с него крошки, опять его надела.

Немного подкрепившись, она принялась вспоминать, как хорошо ей жилось дома. И она сказала:

— Послушайте, мурашики. У вас наверняка есть детки. Вы их соберите. Пусть они сядут в рядок, а я что-нибудь им расскажу. Ну, сели? Тогда слушайте. Понимаете ли, мурашики, бывают такие случаи, когда человек сам уже ничего не может сделать, чтобы спастись. И тогда ему помогают хорошие и добрые друзья или сестрёнки. Вот я сижу с вами, и, хотя вы хорошие, мне, конечно, надо бы отсюда выбраться, пока плохие не пришли. Во сне дедушка-сосед мне посоветовал, как можно поесть, но про то, как вылезти, он сказать не мог. Потому что здесь совета мало, здесь надо делом помочь. Эх, если бы сестрёнка моя Ирочка была рядом, у нас бы мигом всё получилось. Но я не знаю, где она, а она не знает, где я…

— Отчего же это не знаю? Уже знаю. Ты говори, говори, продолжай говорить. Я на твой голос иду! — раздались совсем близко бодрые, с ликованием произнесённые слова.

— Ира! — чуть не вскочила Маша от радости, но вовремя вспомнила, что надо быть осторожнее и не раздавить мурашей.

Она ловко встала на ноги и распрямилась, никого не потревожив.

— Ага! — всё таким же ликующе-счастливым голосом отозвалась Ирочка.— Это я. Я тебя давно уже ищу. Ты это здорово придумала рассказывать, чтоб я тебя услышала.

— Это я не для того, — честно призналась Маша. — Мне одиноко было и грустно. А теперь помоги мне. А то скоро могут за мной слухачи или руконогие прийти. Хоть ещё и не вечер, но вдруг!.. Вот если б ты могла с дерева спустить мне верёвку потолще, я бы мигом вылезла…

— Сейчас что-нибудь придумаю. Верёвки-то у меня нет. Но ты не беспокойся, они не скоро придут. Время у нас ещё есть. Они все у тыковкинской конторы чего-то ждут… Так что я успею и на дерево взобраться, и тебя вытащить. Это хорошее дерево, родственник того дуба, который ты с нашим папой лечила…

— Только осторожнее! — предупредила Маша.

И тут же увидела, что дерево — молодой, но уже высокий и крепкий дуб — успокаивающе машет своими густыми ветвями.

— Не бойся, — отвечала Ирочка, — лучше полюбуйся, как я умею.

И правда, Маше приятно было смотреть, как ловко и сноровисто цепляется её сестрёнка за сучки и ветки дерева. И скоро она уже сидела в удобной развилке прямо над муравейником.

— Готово! — сказала Ирочка. — Теперь я с себя платье сниму, вниз опущу, ты за него уцепишься, а я тебя тащить буду.

Так она и сделала. Но сколько она ни тянула, сколько ни напрягалась, силёнок у неё всё же было маловато, чтобы вытащить Машу. А Маша боялась ногами упираться в стенки ямы, чтобы ненароком не разрушить муравейник и не погубить его обитателей. Она в отчаянии выпустила из рук Ирочкино платье.

— Не получается, — тоскливо проговорила она.

— Сама вижу, — мрачно отвечала Ирочка.

Девочки были в растерянности. Но вдруг услышали доносящийся издали шуршаще-хрипловатый голос Советника, что-то приказывающего руконогим.

— Машка, давай! Давай ещё раз цепляйся и — ногами по стенке ямы…

Ну что делать? Другого выхода нет!

— Не могу! Ты же сама знаешь, что так нельзя! — почти плача возразила Маша. — Так я муравьёв подавлю!

Внезапно две толстые нижние ветки молодого дуба безо всякого ветерка согнулись, словно приглашая девочку ухватиться за них. Не понимая ещё, что последует дальше, она всё же крепко уцепилась за ветки ладошками. А они вдруг резко распрямились, выдернув Машу из ямы. И через секунду она уселась в развилке рядом с Ирочкой. Голос Советника звучал уже совсем рядом.

— Лезем наверх, — шёпотом сказала Маша.

И они принялись, насколько могли тихо и насколько могли быстро, карабкаться вверх по стволу. Конечно, они понимали, что враги, заметив Машино исчезновение, примутся её искать и могут обнаружить обеих на дереве. Но тут им на плечи опустились ветки и листья, покрыв девочек с головы до ног, словно плащом-невидимкой. И вовремя! Около муравейника появились шесть руконогих во главе с Советником.

— Ну, живо проявите свою спортивную и боевую подготовку!.. Взбе-жа-ли на муравьиную кучу! Дев-чон-ку, как репку, выдер-ну-ли! И на-азад! — командовал своим хрипловатым тенорком Мерзин. — Что там? Почему медлите?

В ответ руконогие молча принялись пожимать плечами.

— Нет? Девчонки нет?

Руконогие закивали подтверждающе.

— Ну и дела! — охнул Советник. — И эту упустили! Причём самую нужную, клянусь Тараканом! Нолик мне за неё, пожалуй, тыкву разобьёт… Спрашивается, куда делась, куда могла деться? Муравьи её вряд ли так быстро съели… А вдруг съели?.. Нет, не может быть… Надо искать, искать надо! Эй вы, бескопытные мои оборотни руконогие, дружки заплечные — тараканы запечные, давайте-ка за работу! По кустам надо пошарить, под коряги заглянуть. А времени мало. Даю на всё про всё вам десять минут. Ну, вперёд!

Руконогие оборотни поспешно ринулись вниз и разбежались по кустам, выполняя приказ. А Советник стоял, вращая головой, и глазки его шныряли в разные стороны. Потом он вдруг как-то уж очень пристально стал вглядываться в дерево. И даже двинулся по направлению к нему. Девочки задрожали. Но тут несколько самых больших муравьёв вскарабкались по его башмакам и нырнули ему в штанины. Взвыв от неожиданной боли, Мерзин отскочил от дерева и принялся подворачивать брюки в поисках кусавших. Но муравьи скрылись среди опавших листьев и хвойных игл. На вопль Евсейки сбежались руконогие, ожидая новых приказов. А он яростно расчёсывал покусанные места и бормотал:

— Нет и не надо! Не больно-то и хотелось. Всё равно Элиза уже, наверно, вернулась и Книгу принесла. Нолик пока доволен. Небось, сидит и пишет сейчас. И ругаться не будет. Он же нам только проверить приказал, как там Машка в муравейнике. Мы и проверили. А если Элиза не принесла?.. Ведь он Машку затребует, Таракан сохрани меня и помилуй. Ну, тогда и будем искать, шпиончиков пошлём. Пусть где хочет прячется. Если Нолику надо будет, найдём! Он повелительно махнул руконогим, и все они отправились прочь.

А Маша и Ира перевели дыхание. Пока что опасность миновала.

 

Глава девятая. Освобождение друга

Посидев ещё некоторое время на дереве — на всякий случай: вдруг вернутся враги! — девочки осторожно спустились вниз — с той стороны, где не было муравейника. Но к муравейнику подошли.

— Спасибо, мурашики, — поблагодарила Маша.

Муравьи слышали её слова, но, разумеется, не ответили. Они суетились, приводя в порядок своё жилище.

Девочки посмотрели друг на друга, и Ирочка воскликнула:

— Наконец-то мы вместе, две сестрёнки! — Она уткнулась лицом в Машино плечо. — Я ведь твоя сестрёнка, да? Ты всегда так говорила.

— Ещё бы! Самая лучшая на свете!

— Но пойдём, пойдём отсюда. Я покажу тебе ореховый куст. Там полно спелых орехов. Ты ведь, наверно, голодная…

Маша отрицательно помотала головой, таинственно улыбнулась, огляделась по сторонам и ответила шёпотом:

— Сыта. Думаю, ты голоднее меня. Давай и вправду пойдём куда-нибудь и под куст спрячемся. Я тебе кое-что покажу.

Они уселись под ореховым кустом. Ирочка нарвала спелых орехов.

А Маша расстелила на траве свой фартучек-передничек и произнесла:

— Чур-чур, только не чересчур.

И сей же час на фартучке, как на скатерти, появились две тарелки с жареной картошкой и котлетами, вилки, хлеб с маслом и две чашки сладкого чая.

— Откуда это? Как это?.. — пролепетала изумлённо Ирочка.

— Давай поедим, а потом нам надо рассказать друг дружке, что мы по отдельности делали, — рассудительно сказала Маша. — Я старшая, я первая начну.

Маша была уже не голодна, поэтому ела не торопясь, рассказывая про свои приключения.

— Меня Карачун к себе утащил. В свой страшный, грязный и противный дом. Он хотел, чтоб я туда ещё больше грязи и мусора натащила. Потому что плохие в чистоте жить не могут. А пока он спал, я всё в доме прибрала и пол вымыла, как мама обычно делает. И Карачун наутро от этого заболел. А меня Тыковкин велел в муравьиную яму засунуть. Там мурашики меня пожалели, место мне освободили, чтоб я сесть могла. И я уснула. А во сне мне Эрнест Яковлевич мой фартучек-передничек заколдовал. Он, конечно, не просто дедушка-сосед. Но об этом пока надо молчать. Теперь рассказывай о своих приключениях, и поспешим спасать принца.

— Какого принца? Взаправдашнего? Не Ёжика?

— Именно его. Мне Карачун проболтался, что Ёжик Карлуша — не просто Ёжик, а принц. И в давней вражде с Тыковкиным. Но не то важно, что он принц. Важно, что он наш друг. Друзей в беде не бросают. Мы же искали его, не зная, что он королевский сын… Ладно, теперь рассказывай ты.

Ирочка сделала последний глоток чаю и ответила, довольно и хитро посмотрев на раскрасневшуюся и разнервничавшуюся Машу:

— Хорошо, конечно, быть бесстрашной и отчаянной Ниночкой, но быть Машиной младшей сестрёнкой тоже неплохо. Но всё же вот что я тебе скажу. Хоть и жалко мне Карлушу, но прежде нужно идти с Тыковкиным воевать. У нас замечательные союзники появились. Просто удивительные! Я сама спасалась, а вдруг нашла, что и не ожидала. Когда я от Тыковкина из окна выскочила, долговязый Агафон заметил, что я убегаю. И послал за мной в погоню своих приятелей в чёрных куртках. А сам к своему мотоциклу бросился. Он бы меня на нём и по лесным тропинкам догнал. Ему дождь помешал. Мотоцикл заглох, а руконогие его сразу от дождя куда-то попрятались. Ты знаешь, я думаю, Чур не только тебе, но и мне помог. Это, конечно, он дождь устроил. А дождь спас меня от агафоновских руконогих в чёрных куртках. Меня, правда, вода закрутила, я чуть не утонула, но потом меня потоком вынесло к тому дубу… Помнишь?.. К тому самому, который ты, то есть мы вместе с папой лечили. Я за ветки уцепилась, вскарабкалась… И знаешь, что обнаружила?

— Дупло, — невольно ответила Маша, захваченная рассказом сестрёнки, забыв просьбу дуба никому об этом не говорить.

Она спохватилась. Прижала палец к губам. Ирочка понимающе кивнула.

— Так ты знала? — спросила она. — Ну, конечно, знала. Просто при Элизе не хотела рассказывать, да? Ты её уже тогда подозревала? Ну да ладно, об этом после. Ты всё равно не можешь знать, кого я там встретила. Настоящую курицу Хохлатку! Наш дуб её в том самом дупле от руконогих утаил. А она там шесть воробышков высидела. Они уже летать учатся по ночам. Тараканы о них даже не подозревают. Ведь Карачун обещал всех птиц истребить. И ему это почти удалось. А эти — уцелели! И вот с ними-то мы неожиданно на тараканов и нападём!

— Не получится, — покачала головой Маша. — Во-первых, всегда нужно сначала друга спасать. А во-вторых, без Ёжика победы не будет. Только он может руконогих сдуть.

— Что-что? — не поняла Ирочка.

— Сдуть, ну, превратить опять в тараканов. Только ежиной иголкой и можно лишить их человечьего облика и вернуть снова их тараканий. Все эти руконогие, когда людьми становятся, то есть тараканьими людьми, начинают ужасно важничать и в начальники лезть. Вот и надо из них спесь выдувать, сдувать их. Они перед Тыковкиным, Евсейкой и Карачуном унижаются, а перед остальными важничают. Ускользают от всех как тараканы…

— Но они же и есть тараканы, — рассмеялась Ирочка. — И людей боятся…

— Это обычные тараканы. А руконогие в начальники лезут, хотят людьми управлять. И это им удаётся. Поэтому они нас презирают. Взрослые же рассказывали, что к начальнику нельзя прийти с просьбой или вопросом — сразу ускользнёт. Им на человеческие проблемы наплевать. А Ёжика они боятся. Ведь против их надутости не всякая ежиная иголка годится — только от настоящего принца. Теперь поняла? Ведь если воробьи даже всех тараканов поклюют, с руконогими-то они не справятся. А уж кто Тыковкина и Карачуна одолеет? Уж не знаю, сумеет ли это даже принц?.. Но, кроме него, некому.

— Поняла, — согласилась Ирочка. — Только как мы к Ёжику прорвёмся, чтобы его освободить?

— Утром, — пояснила Маша, — ворота в виварий были не заперты. Я думаю, так и осталось. Ведь если Карачун болеет, то запереть их некому.

— Идём! — поднялась на ноги сестрёнка.

Девочки добрались до ворот. Они вправду были открыты. Огляделись: кругом никого. И рядом с избушкой Карачуна тоже никого. Тогда, пригнувшись, он подбежали к кирпичному мрачному виварию. Там они упали плашмя около его стены, чтобы их никто не заметил.

— Ну, и что дальше делать? — шёпотом спросила Ирочка. — Ключей у нас нет, да ещё надо узнать, в какой камере этой тюрьмы наш друг…

— Поползём потихоньку вдоль стены, — предложила старшая сестрёнка. — И будем прислушиваться. Карлуша всегда стихи любил. Если он там один, то наверняка стихи читает.

И девочки поползли. Но до них доносились только отдалённые глухие и жалобные стоны, вздохи и плач. Казалось, стонам этим не будет конца, и понять, чьи они, было невозможно. Внезапно они замерли, услышав знакомый голос, читавший стихи. Голос был чистый, ясный, но грустный…

Я ненавижу свет
Однообразных звёзд.
Здравствуй, мой давний бред, —
Башни стрельчатый рост!

Кружевом, камень, будь
И паутиной стань:
Неба пустую грудь
Тонкой иглою рань.

Будет и мой черёд —
Чую размах крыла.
Так — но куда уйдёт
Мысли живой стрела?

Или, свой путь и срок
Я, исчерпав, вернусь:
Там — я любить не мог,
Здесь — я любить боюсь.

«Он ли это? — когда голос умолк, подумала с недавних пор осторожная Маша. — Или кто-то другой?..» Ира вопросительно посмотрела на неё. Она не знала, что сказать. Помедлив минуту, голос продолжал всё так же грустно:

Я блуждал в игрушечной чаще
И открыл лазоревый грот…
Неужели я настоящий
И действительно смерть придёт?

— Принц! Мой принц! — не удержавшись, крикнула девочка. — Это я, Маша! Я нашла тебя! Я слышу, я чувствую, что это ты… Это должен быть ты! Ответь, пожалуйста…

После небольшой паузы раздался вежливый, но недоверчивый, невесёлый и осторожный ответ:

— Какой я принц? Я бедный узник, которого ждёт нечто худшее, чем гибель…

— Что такое? — испугалась за него Маша. — А, ты узнал, что у тебя хотят похитить твои иголки!..— вспомнила она угрозы Карачуна. — У них ничего не получится! Я тебя спасу!

— Если ты та самая Маша, — послышался тихий вздох узника, — то скажи, в каком обличье ты меня знала…

— Что значит — в обличье? — не поняла сначала Маша. — А, ясно. Ты — Ёж, колючий Ёжик, ты мой замечательный и любимый Ёжик Карлуша! И иголки, которые у тебя хочет похитить Карачун, ежиные. А сюда тебя Карачун заманил. Нашептал, что я в беду попала. Я и попала. Пошла тебя искать и… попалась. Меня Тыковкин в плен захватил, потом Карачуну отдал в служанки. Но я в доме прибрала, и колдун от чистоты чуть не умер. Тогда Тыковкин приказал меня в муравейник посадить, а муравьи меня пожалели, не стали кусать. Тут пришла Ирочка и вытащила меня оттуда с помощью дерева. Ты помнишь мою сестрёнку?

— Помнить-то я помню, — прервал её строго принц. — Но говори потише! Тебя и враги могут услышать.

— Ты сердишься? — расстроилась Маша. — Я это случайно…

— Нет, не сержусь. Просто боюсь за тебя. Я так рад тебя слышать.

Здравствуй, Машенька! И Ирочка пусть здравствует, если она с тобой.

— А где же мне ещё быть, как не с сестрёнкой! — решительно вмешалась Ирочка. — Привет! Ты прав, нам не надо разговоры разговаривать — мы спасать тебя пришли. Вот и скажи нам, как это сделать. А уж мы сделаем!

— Думаю, это невозможно, — ответил узник. — Стены крепкие, решётка в моей камере прочная, а где ключи от тюрьмы, никому неизвестно. — Он помолчал, затем сказал решительно: — Самое лучшее для вас — это вернуться домой. Постарайтесь добыть у Тыковкина золотое кольцо. С его помощью вы…

— Нет, у Тыковкина это кольцо ни за что украсть не удастся. Он его прячет и следит. Он даже у меня его отнял, когда я вернулась… Хотя я ему Книгу принесла. Не удалось его притараканить.

А у меня это колечко так красиво на пальчике сидело и очень мою нежную ручку украшало.

Вздрогнув, они обернулись. Потряхивая нерасчёсанными кудряшками, поблёскивая синими глазками, в розовом с оборочками платьице, стояла перед ними Элиза и глядела на них как ни в чём не бывало. Она словно не замечала враждебного к ней отношения её бывших подружек.

— Я за вами давно крадусь, — весело и победоносно пискнула она. — Ещё когда вы под кустом сидели и на Машином фартучке ели то, что из ниоткуда появилось, я вас заметила. Правда, ничего не слышала, ну, Машиных волшебных слов. А уж как вы с Ёжиком разговаривали — это уж я подслушала, будьте спокойны!

— Ты нас предашь? — напрямую спросила Маша.

— Чего зря спрашивать! — прошептала яростно Ирочка, дёрнув Машу за рукав и шагнув навстречу Элизе. — Надо её просто связать и рот ей кляпом заткнуть, предательнице этой!

— Что вы! — замахала на них ладошкой Элиза. — Я вас больше не предам и никому не выдам. Даже Тыковкину. Давайте я опять буду вашей подружкой, а вы мне за это что-нибудь подарите.

— За что — за это?! — аж поперхнулась от возмущения Ирочка.

— За то, что я снова с вами играть буду, — объяснила Элиза, — и никому не скажу, как вы тут с Ёжиком о побеге сговаривались. Ведь меня Нолик послал Карлушу постеречь, пока Карачун нездоров. И тут же ему сообщить, если что замечу подозрительное. А я не сообщу. Смешно получается. Когда-то этот Ёж был со мной колючий-колючий. А теперь от моей милости зависит. Хи-хи! Я теперь за вас. Ведь Нолик очень сейчас сердится и нервничает, жениться на мне больше не хочет. И говорит, что королевы из меня не выйдет. Приказал дать мне титул княжны Таракановой. Пусть я пока с этим титулом поживу, а там он посмотрит. Неприятности у него. Всё, что он в Книгу записывает, сейчас же пропадает. И он злится, что Машу упустил. Думает, что она знает тайну, как в Книгу писать надо, чтобы написанное сохранялось. Говорит, что у него отныне один выход — возглавить тараканью войну против людей, раз его имя не заносится так, как ему хочется, в Книгу человеческих судеб. Даже меня чуть не побил! И не покормил. Я теперь голодная хожу. Ты, Маша, расстели свой фартучек-передничек, а я поем.

Добрая Маша заколебалась. Как не накормить голодного! Ирочка молчала. Ёжик тоже. Но жадная Элиза сама себе всё испортила.

— А ещё лучше — подари мне его насовсем, — пожелала она.

— Ну уж нет! — воскликнула Маша и отодвинулась невольно.

— Ты самая бессовестная! Таких бессовестных свет не видывал! — возмутилась Ирочка.

— Ну и что? — возразила Элиза. — Какая есть. Всё равно вам полезнее меня подружки не найти!

Ёжик даже охнул от такой наглости.

— А потому я вам полезна, — продолжала, не смущаясь, Элиза, — что знаю, где ключи от вивария хранятся. Вот! И могу поменяться. Маша — мне свой фартучек-передничек, а я за это ключи потом принесу. И ещё никому про вас не скажу.

— Тогда ладно, — растерявшись, согласилась Маша. — Ради спасения друга я согласна. — И принялась снимать фартучек.

Но её ухватила за руку Ирочка:

— Остановись! Пусть сначала ключи принесёт, тогда отдашь. А то она хапнет, точнее сказать, утараканит — и поминай как звали! Ей нельзя верить. Сколько раз она нас предавала — помнишь?

— Помню, — сказала Маша и перестала расстёгивать пуговички на своём фартучке-передничке.

— Как хочешь! — фыркнула Элиза, потом передёрнула плечами. — Кому что нужнее. Тебе — твой Ёж колючий, или мне — фартучек. Я-то без фартучка могу запросто обойтись. Хотя мне, конечно, хочется его иметь. И я бы, наверно, честно принесла вам ключи. Подумаешь — ценность!.. Я к Нолику Ёжика охранять не нанималась. Вот! Зачем он мне? Не зря говорят, что из ежиной кожи шубы не сошьёшь. Так что ключей мне для вас не жалко. Но я боюсь, что, как только их принесу, вы их у меня отнимите — вы же вдвоём сильнее, — а взамен ничего. Нет, я сначала фартучек-передничек от вас получу, а уж когда его надену — пойду за ключами. Мне Нолик доверился, показал, где они хранятся.

Ирочка насупилась. А Маша снова согласилась:

— Ничего не поделаешь. Ведь освободить Ёжика — сейчас важнее всего на свете! А фартучек мне, конечно, жалко. И всё же я его отдам.

— Ох, Машка, — не верила Ирочка, — обманет она!

Но та уже сняла свой фартучек-передничек и протянула Элизе. Та быстро схватила его и надела на себя.

— Пускай, — махнула рукой Маша, — всё равно другого варианта у нас нет. Значит, надо верить и Элизе.

— А я возьму и не обману. Вот! — И Элиза показала Ирочке язык. — Что тогда? Извиняться тебе передо мной придётся, девочка Ира. Только пусть Маша мне ещё расскажет, как этим передничком пользоваться. А иначе зачем он мне… Не такой уж он и красивый.

— Очень просто, — объяснила девочка, стараясь не обращать внимания на обидные слова о своём фартучке. — Надо расстелить его на чистом месте и сказать: «Чур-чур, только не чересчур». И появится еда…

— Так тебе Чур помогает?! Вот Нолик рассердится, если узнает! — радостно хихикнула Элиза. — Но ты не бойся, я ему не скажу. — Она помотала нечёсаными кудряшками. — Ты мне только шепни, чтоб я поняла, на чьей стороне мне выгоднее быть.

Маша плотно сжала губы и сердито посмотрела на бывшую куклу-подружку. Потом произнесла:

— Слишком долго мы болтаем. Либо ты нам помогаешь, либо отдавай назад фартучек.

— Да иду я, уже иду. Жаль, что ты не захотела мне правды сказать. Вот как! Выходит, я сама должна догадаться, за кого мне стоять. Хм! Я попробую. Но уж тогда пеняй на себя… И почему это — не чересчур? А я всегда хочу чересчур! Через чур прыгать всегда интереснее! Через деревянный этот столбик. Да не бойся ты, принесу я ключи! Вы только никуда отсюда не уходите. Ждите меня. Я мигом!

— Ты будь осторожнее, не испачкай фартучек: здесь всюду такая грязь!

А грязный он не будет действовать, — предупредила напоследок Маша. Элиза остановилась в нерешительности.

— А я нарочно уже второй день не умываюсь, — с некоторым беспокойством в голосе сказала она. — Нолик не любит чистюль. Ладно, я тогда фартучек отдельно от других своих вещей буду держать.

И тут девочки обратили внимание, что выглядят они много чище всегда холившей себя Элизы. А ведь им туго пришлось: и на дереве скрываться, и в кустах прятаться, и от руконогих убегать, вдоль вивария по непросохшему асфальту ползти… Ирочка ещё и тонула, а Маша избу Карачуна прибирала, в муравьиной яме сидела… Да, сильно Элиза переменилась. Кудряшки её были спутаны и не мыты, на личике около губ — остатки засохшей еды, розовое платьице в пятнах, руки грязные и под ногтями чернота.

— Думается мне, — не удержался Ёжик, молчавший во всё время разговора трёх подружек, — что для Тыковкина дело не в том, чтоб руки и одежду запачкать. Для него важно, чтоб душа была грязная.

— Тебя не спрашивают! — отрезала Элиза. — Ты сиди и жди, как твоя судьба решится. Пока я, может быть, ключи принесу. А души, как Нолик говорит, на самом деле не существует.

— А, извини… — сказал Ёжик. — С тобой, я думаю, уже всё в полном порядке. Дополнительной грязи не требуется.

— Будешь насмехаться — так и останешься здесь сидеть!

— Элиза, это нечестно! — хором воскликнули девочки.

— Честно — нечестно! — возмутилась Элиза. — Ко мне эти слова никак не относятся. Ведь он от меня зависит, от моей милости, а я от него — нет. Пускай терпит! Да принесу я, принесу. Сказала же, что знаю, где ключи лежат. Я ведь за них уже фартучек получила. Только зря вы хотите чистенькими остаться. В этом мире придётся вам запачкаться! Нолик совсем недавно перед руконогими и тараканами с балкона выступал, призывал их завалить людей грязью и отбросами, чтобы тараканам было вольготнее. Это наше оружие, он говорил, и потому мы победим. Так что не очень-то заноситесь со своей чистотой! Ладно, пошла…

Она отдалилась на несколько шагов, потом остановилась и захихикала, будто вспомнила что смешное.

— Кстати, первый военный удар, Машка, будет против твоего папаши. Вот! Нолик хочет заставить его самого в эту Книгу вписать то, что ему, Нолику, нужно. Ну, пока. До скорого. Ждите. Только жаль мне вас, если фартучек у меня работать не будет. Обмана не прощу!

— Да ты… — крикнула было ей вслед Маша.

Но не договорила. Элиза уже вприпрыжку выскочила через открытые ворота. И скоро скрылась за поворотом дороги, ведущей к серым домам.

— А теперь, девочки, будьте внимательны и осторожны! — с тревогой произнёс Ёжик. — Я ей не верю. Скоро начнёт смеркаться. Самое тараканье время. В темноте они чувствуют себя храбрее.

— Я тоже ей не верю. Но у нас нет другого выбора, — твёрдо сказала Маша. — Мы должны ждать. Ирочка, а ты спрячься, — добавила она.

— Нет-нет, я с тобой. Как моя старшая сестрёнка, так и я, — сжала её руку Ирочка. — И вообще, знаешь, я в дозор к воротам пойду. Если увижу, что Элиза не одна возвращается, я тебе крикну.

— Угу, — согласилась Маша, но, когда Ирочка отошла подальше, прошептала: — А если и не одна, всё равно я никуда отсюда не пойду и не побегу. Потому что друзей в опасности не бросают.

— Да, конечно, — услышал её слова принц. — Ты права. Но и я не могу позволить своим друзьям подвергать себя опасности из-за меня…

Маша огляделась по сторонам: на черневший вдали лес, на пустынное пространство перед виварием, на одинокую фигурку Ирочки у ворот, потихоньку окутываемую наступающими сумерками… Да, было неуютно и немного жутковато. Чтобы не испугаться, Маша перевела разговор на другую тему. Да и как не спросить об этом, пока они остались наедине.

— Скажи, — спросила она смущаясь, — а почему ты говорил, ну, в стихах, что где-то там ты любить не мог, а здесь ты любить боишься?

— История невесёлая. Я должен тогда немножко о своей жизни тебе рассказать. Я расскажу, мне давно хотелось это сделать. Но обещай, что если Ира предупредит о приближении врагов, вы тут же скроетесь…

— Обещаю.

Любопытство было сильнее Машиной честности. Да и решила она сразу после ухода Элизы ни за что не покидать своего поста и встретить с принцем жизнь или смерть.

— Ладно, тогда слушай. Я и в самом деле принц, но из почти сказочной страны, где всегда чисто, нет грязи, мух и тараканов, где все люди — друзья, все верят и помогают друг другу. Такой могла бы быть и ваша страна, если б не Тыковкины, не Карачун, не Мерзин и другие злые. Я жил в замке над озером, плавал, читал, стрелял из лука. В нашей стране самый главный спорт — это стрельба из лука. На ежегодном соревновании я всегда был первый. Наконец я вырос, и пришла пора мне обзаводиться принцессой.

Но у нас существует обычай, что принц должен спасти какую-нибудь красавицу, добрую душой, от злых чудищ. И только в неё он может влюбиться, а потом жениться на ней. И я отправился странствовать по свету…

— И нашёл меня? — шёпотом спросила Маша.

В наплывавшей темноте слова Ёжика звучали как самая настоящая сказка.

— Нет, моя дорогая, не сразу… — Помолчав, Ёжик вздохнул, но всё же продолжил рассказ: — Однажды я попал в ваше царство-государство. И сразу заметил, что многие тыковкины уже добрались до кое-какой власти. Они хамили и «тыкали» своим подчинённым, в зоопарках тыкали палками в животных, потому что те были в клетках и не могли растерзать обидчиков. Я увидел много грязи на улицах, неотремонтированные дома, не вывезенные со дворов помойки. И показалось мне тогда, что тут не обошлось без карачуньего колдовства и тараканьей напасти. Но ещё одно случилось. Я встретил девушку, и меня увлекла её необычная судьба. Она называла себя Прекрасной Еленой. И я решил, что встретил свою любовь. Красавица рассказала мне, что до меня она любила не одного храброго героя, все они боролись против тыковкиных, но все они погибли в неравной борьбе. Это выглядело так романтично: подруга погибших героев! И я поклялся, что посвящу ей свою жизнь. И предложил увезти её к себе — в мою страну, в мой замок над озером. Она отказалась. Сначала я не мог понять, почему. А потом — но слишком поздно! — понял. Она предпочла тыковкинские деньги. Ведь на самом деле она служила ему. Как-то, когда я доверчиво слушал её усыпляющий голосок, ворвались враги и попытались схватить меня. А она, Прекрасная Елена, кричала: «Убейте его, чтобы он никому не смог даже намекнуть, что это я его выдала!» В общем, вела она себя вроде как Элиза. Ох, очень они даже похожи. Хоть и не внешне. У зла много обличий. Но суть его одна и та же: подлость и предательство. Хорошо, что я своего сердца этой Елене-Элизе не отдал.

— Правда не отдал? — тревожно спросила Маша, вся замерев в ожидании ответа.

— Сердце отдаётся вместе с душой. Но как отдать сердце и душу тому, у кого нет души? А может, и сердца тоже. Предала она меня известному Тыковкину, отцу Нолика. Кто там ему служил, оборотни или подлые люди, вроде моей Прекрасной Елены, не знаю. Но меня арестовывать во главе целого отряда он сам пришёл. Как же, принц чужеземный попался! Я пустил свою иглу-стрелу в Тыковкина-отца, но так был расслаблен и фальшивой любовью моей красавицы, и её предательством, что рука моя дрогнула, и — я промахнулся. После чего Тыковкин-старший велел своим слугам выбросить меня в окно с десятого этажа, где как раз жила Прекрасная Елена. А та — по его, конечно, приказу — принялась изображать из себя неутешную вдову, которая знать не знает, почему её друг прыгнул с такой высоты и разбился. Зарыдала, стала бить себя в грудь кулаками и причитать: «На кого ж ты меня покинул, сокол мой ясный?!» А враги схватили меня, отворили окно и бросили вниз. Но я успел прошептать старинные волшебные слова (в моей стране ими давно уже не пользуются, нет надобности, но все их знают) — и на землю упал игрушкой, плюшевым ёжиком. А твой сосед Эрнест Яковлевич, он же давний друг нашей семьи, очень мудрый и добрый Чур, пришёл мне на помощь, как я и просил его в волшебном слове. Он незаметно для тыковкинских слуг подхватил меня и унёс к себе домой. И подарил знакомой девочке. Это была ты.

— Да, — прошептала Маша, — подарил. И сказал, что отныне у меня будет верный друг и защитник.

— И я ему обещал беречь тебя. Но сам хотел только одного: поскорее покинуть вашу страну и вернуться домой к своему развесистому дубу над озером, где я сидел в развилке ветвей, читал книги и мечтал о встрече с прекрасной незнакомкой, которой я окажусь полезен. Хотя теперь, после предательства моей красавицы, я не верил больше ни одной девушке. Но смотрел на тебя, слушал твои добрые сказки, которые ты рассказывала своим куклам, и постепенно чувство, не сравнимое с прежним, посетило моё сердце. Я снова полюбил. Я боялся любить, но ничего не мог поделать со своим чувством. И так и жил у тебя дома в обличье ёжика, всё откладывая своё возвращение на родину. А вчера вдруг донёсся до меня слух, что ты в лапы Карачуна и Нолика угодила. И бросился сюда. И сам в ловушку попал. Думал, что они сразу со мной расправятся. Но, оказывается, я им ещё для другого понадобился: чтоб тебя сюда заманить. Как же ты не испугалась неизведанного, когда шагнула в открывшееся перед тобой необычное пространство? Как сумела Тыковкину и Карачуну противостоять? Откуда взялось такое чудо, как ты?

— Никакое я не чудо, — ответила Маша. — Меня мама с папой воспитали. Но я тоже тебя люблю, мой принц. И хочу, чтобы моя любовь не ослабила тебя, а дала больше сил. Чтобы ты стал сильнее и Тыковкина, и Карачуна, и Советника Евсейки, и всех руконогих, вместе взятых!

И в этот момент крикнула Ирочка:

— Маша! Скорее сюда! Я что-то ничего не понимаю!

В сгустившихся сумерках бросилась девочка на помощь сестрёнке, с трудом различая её фигурку у ворот. Ира напряжённо смотрела в направлении серых домов. И точно: было на что посмотреть! Всё пространство перед воротами и между деревьями в лесу стало буро-коричневым. В слабом свете автомобильных фар это нечто буро-коричневое шевелилось, колыхалось, щетинилось усами, хотя и не двигалось с места. По краям и сзади стояли, светя фарами, три грузовика с огромными контейнерами для перевозки отбросов. А почти вплотную к воротам — два самосвала, доверху набитые мусором. В кабинах сидели руконогие. Над кабинами самосвалов были прикреплены плакаты, на которых чёрным по белому были слова: ТАРАКАНЬЕ ЗНАМЯ — ЗНАМЯ ПОБЕД!

— Это они собрались в атаку против нас! — воскликнула Маша. — Хотят, чтобы мы от отвращения погибли. А потом они и с принцем расправятся. Элиза нас обманула, рассказала, где мы.

И точно, Элизы нигде не было видно. Похоже, что она и не собиралась возвращаться. Впрочем, ни Тыковкина, ни Карачуна, ни Советника тоже нигде не наблюдалось.

— Они нас мусором засыплют, если мы не сбежим, — шепнула Ирочка.

А бежать-то некуда. Кругом забор железный да враги.

— Возвращаемся к принцу, — тихо ответила Маша. — Попробуем решётку выломать.

— Вряд ли это получится, — возразила Ирочка, но поспешила за спокойно шагавшей к виварию сестрёнкой.

— Эй, принц! — окликнула его Маша. — Враги у ворот. Элиза нас обманула.

— Это следовало ожидать, — всё так же невозмутимо ответил Ёжик.

— Да проснись ты! — прикрикнула Ирочка. — Машу спасать надо. И меня тоже. И о себе заодно подумай.

Маша перебила младшую сестрёнку:

— Ты не волнуйся только. Главных плохих пока нет. Но решётку мы должны выломать — ведь ключа у нас нет. Давай, ты изнутри, а я встану Ире на плечи и попробую снаружи. Ты не думай, я сейчас сильная!

— Это в тебе сила любви. Но она и во мне, — оживился узник. — Ты обожди, я вначале сам попробую.

Послышалось его напряжённое дыхание, и вдруг затрещала выламываемая из каменных пазов решётка. Секунда — и она упала к ногам девочек. Затем в тёмном проёме окна показалась фигура. Не раздумывая, принц спрыгнул на асфальт, поскользнулся в лужице, оставшейся после вчерашнего дождя, но устоял на ногах и распрямился. Был он невысок, но теперь всё же повыше Маши. Полосатая арестантская одежда, исхудавшее лицо, но иголки на голове топорщились длинные, острые, боевые, а не плюшевые, как раньше. Он с силой вдохнул воздух носом и сморщился:

— Замечтался я. А не время. Чую, что грузовики с мусором приехали В воротах всё вывалят, чтобы нам не выйти, а потом руконогих выпустят. Надо другой путь искать.

— Но какой?.. — удивилась Маша. — Через железный забор нам не перелезть.

— Ну, Тыковкин, наверно, вам говорил, что он хочет у людей полную разруху устроить. Не может, однако, такого быть, чтобы в одном месте разруха, а в другом — полный порядок. Где-нибудь непременно и у него окажутся неполадки.

Запахнув от вечерней прохлады свой арестантский халат, принц в обличье ёжика пошёл вдоль забора, постукивая по железным прутьям, иногда толкая и дёргая их. Девочки следовали за ним. И вдруг один из прутьев при толчке отъехал в сторону. И образовалась довольно широкая щель, в которую можно было пролезть — и сразу же очутиться в парке среди кустов.

 

Глава десятая. Совет в старом дубе и начало битвы

Так они и сделали.

Лес притих, даже листик не шевелился, небо казалось чёрно-серым, низким. Солнце исчезло, а тополиный пух, слабо различаемый в темноте, вяло катился по земле. На асфальтовой площадке, где ещё пару часов назад суетились руконогие, было пусто. Беглецы чувствовали, что надвигается опасность.

— Эй! — окликнула Маша спутников. — А может, атака не на нас готовилась. Тыковкин ведь на папу хочет напасть, на наш дом. Элиза об этом говорила!.. Бедные мама с папой!

— Тогда поспешим, — повернулась к ней шедшая первой Ирочка. — Я здесь, пока среди деревьев и кустов Машу искала, все тропинки изучила. Поэтому самой короткой дорогой вас веду.

— Можно ли, однако, полюбопытствовать, куда? — вежливо обратился к ней Ёжик.

— Куда? — переспросила Ирочка. — Да туда, где куд-куда, — хмыкнула она. — Я же сестрёнке своей старшей всё рассказала. Но она так своего принца спешила спасать, что ничего не расслышала. Ладно, ещё раз повторю, тем более что мой друг Карлуша этого не слышал. Надеюсь, принц, я могу называть вас своим другом?

— Почту за честь, — серьёзно ответил Ёжик.

— Что ж, слушайте. Но не отставайте от меня. А то скоро совсем стемнеет, тогда и я дороги не разберу. Да и вы о корень какой-нибудь споткнётесь и нос расквасите. Жалко носа-то.

И, не замедляя шага, ловко уворачиваясь от хлёстких веток, она снова поведала о своём бегстве, о погоне за ней, о дожде и наводнении, о потоке воды, вынесшем её к древнему дубу, вершина которого, как ей почудилось в грозу, касалась середины неба, и о глубоком, очень глубоком дупле, укрывшем её от врагов. А также о радостном своём открытии — о курице Хохлатке и шести воробышках.

— Понимаете, — возбуждённо говорила Ирочка, — когда по совету Карачуна Тыковкин приказал руконогим уничтожить в Тараканске всех птиц, поначалу кур пощадили. Сам Нолик очень куриные яйца любит, ну, яичницу, всмятку и тому подобное. Но Хохлатка оказалась умнее других несушек. Те решили, что их уже никто не тронет. Продолжали яйца нести и зёрнышки поклёвывать, хотя при случае могли и таракашку склюнуть. До поры до времени Тыковкин им это прощал. И всё же Хохлатка решила скрыться. Убежище нашла в дупле дуба. Как оказалось — на своё счастье и на счастье воробышков. Одна воробьиха погибла, её руконогие из рогатки подбили, а в дупле воробьиные яйца остались. Шесть штук. Хохлатка и принялась их высиживать. И высидела шестерых бойцов. Самых грозных и страшных для тараканчиков. А всех остальных кур казнили — по просьбе тараканьей общественности. Нолик смекнул: хоть курица и не птица , как он сам не раз говорил, но всю его тараканью нечисть поклевать тоже может. Вот Хохлатка и говорит, что, когда к власти приходят существа вроде Нолика Тыковкина, главное — вовремя удрать подальше…

Так незаметно — под Ирочкин рассказ — добрались они до старого дуба. Он стоял мощный, высокий, с густой лиственной кроной, почти короной. Маша, кстати, раньше так и считала, что крона — это на самом деле корона. Увидев подходивших к нему беглецов, дуб, хотя ветра совсем не было, приветливо помахал своими ветками. На его коре видны были зажившие раны и рубцы. Когда-то Маша с папой срезали гниющую кору, очищали ствол от вредных букашек и насекомых, замазывали больные места лечебной глиной, и дуб выздоровел. А теперь помогал добрым от злых прятаться.

Подойдя к дереву, они остановились, и Ирочка спросила:

— Кто первый в дупло полезет? Могу и я.

— Погоди, — остановил её принц, оценивая взглядом длину ствола без веток. — А мы залезем? До веток ведь высоко.

— Ещё как залезем! — обнадёжила его она и, цепляясь за сучки и наросты коры, быстро вскарабкалась и остановилась у края дупла.

За ней последовала Маша, время от времени останавливаясь и помогая Ёжику, не привыкшему к лазанию по деревьям.

— Только учтите, — предупредила Ирочка, — придётся вниз, на самое дно дупла прыгать. Не бойтесь: хоть и высоко, но не страшно. Я-то сиганула, не разбирая, потому что мне погоня всё мерещилась. Я бы ещё и не туда скакнула. Но я верила, что дуб мне плохого не сделает. Так и вышло. Ну, приготовились?.. Все вместе! Раз, два, три!

И они прыгнули. Прыжок был затяжной, почти полёт. Казалось, что они всю жизнь будут вниз падать. Однако всему бывает конец. Они мягко приземлились на кучу дубовых листьев. Встали и невольно наверх посмотрели. Своды потолка из толстых, огромных корней образовывали купол, как в церкви, только с отверстием посередине, которое чернело далёким пятном. Стало понятно, что они уже глубоко под землёй. Но, к их удивлению, здесь совсем не было темно. Они ясно видели друг друга. Огромная зала, в которой они очутились, вся светилась изнутри. Маша пригляделась и поняла, что свечение шло от полированных дубовых стен из корней.

— Понравилось? — гордо спросила Ирочка.

Но, ошеломлённая полётом и открывшимся пространством, её сестрёнка пропустила вопрос мимо ушей и сама спросила:

— А почему тут лестницы нет, хотя бы верёвочной?..

Слегка надувшись, что на её слова Маша не обратила внимания, Ирочка всё же ответила:

— Чтобы никто не мог даже предположить, что здесь — убежище и тайное жильё.

И подняла кверху палец, призывая прислушаться. Из стен сочился глухой шорох, то усиливаясь, то замирая.

— Слышишь? Он подтверждает, — шепнула она.

Маша, как ни напрягалась, никаких слов не разобрала, но всё же почувствовала, что стены и впрямь излучают доброту и готовность защищать попавших в беду.

— А как нам отсюда выйти? — не отставала она от Ирочки.

Она не могла забыть, что тараканы шли войной на её родителей. Понимала, что нельзя в дупле отсиживаться… Но люди не птицы. Вылететь отсюда не смогут. И тут вдруг из шорохов, шуршаний, тихого скрежетанья сложились слова, твёрдые и ясные:

— Я помогу.

— Слышала теперь?! — воскликнула Ирочка. — Он, то есть сам дуб, нам поможет.

Пока девочки говорили, Ёжик внимательно прислушивался, приглядывался и принюхивался. Потом подошёл к стене и потрогал её. Шорох усилился, усилилось и свечение.

— Это светляки! — догадался он. — Они здесь живут и с дубом дружат.

И из этой залы должны быть ходы, я чувствую!

— Конечно, есть, — сказала Ирочка. — Тут вы ещё много комнат увидите! У него, то есть у дуба, всего много. Он такой древний, что его корни на весь лес разрослись. Через корни мы потом и выйдем, когда надо будет. Дуб корень отодвинет — образуется ход, мы и выберемся. А теперь я вас со здешними жильцами познакомлю. Идите за мной.

Она подошла к той части стены, которая казалась темнее других. Шагнула в темноту и исчезла. Потом снова выглянула:

— Проход открыт. Можно идти. Смелее!

Маша и Ёжик двинулись к ней и очутились в длинном коридоре. Впереди маячило светлое пятно выхода. Они шли, задевая руками и плечами за корявые выступы корней. Но вот ещё несколько шагов — и они выбрались в такую же просторную залу.

— Здесь что-то вроде вольера, — объяснила Ирочка. — Тут воробышки летать учились.

Они нырнули в следующий тёмный коридор, который вывел их в комнату поменьше. Там от стены к стене были установлены на разной высоте жёрдочки. В одном углу притулился шкафчик с посудой, в другом — ведёрки с водой, в третьем — ящички с зерном; стоял стол, а на столе, нахохлившись и грозно устремив на входящих клюв, — курица Хохлатка. Она топорщила перья и выглядела очень грозной птицей. За ней толпились взъерошенные воробьи, то и дело норовившие выскочить вперёд курицы и первыми встретить незнакомцев. Но курица крыльями отпихивала их назад.

— Хохлатка, это я, и с друзьями, — успокоила её Ирочка.

Курица тут же пригладила свои пёрышки, а воробьи радостно полетели навстречу Ёжику и девочкам. Они садились им на плечи, на руки, на головы и приветливо чирикали.

— Вы так здороваетесь? Конечно, здравствуйте, — сказала вежливая Маша. — Вы можете нас не бояться. Мы не злые, как Тыковкин и Карачун. Мы тоже против них. Я старшая Ирочкина сестрёнка…

— Да они всё про вас знают, — перебила её Ирочка. — Я им всё-всё рассказала. — И, обратившись к курице и воробышкам, добавила: — Ведь правда рассказывала? Это — наша Маша, а это — принц Карл, хоть по виду он и Ёжик. Он был в плену у Тыковкина, сбежал. А теперь мы хотим с Тыковкиным и тараканами бороться. И вы нам поможете!

— Погоди, Ирочка, не торопись, — остановил её Ёжик, — надо сначала сесть всем вместе и побеседовать, обсудить. А Хохлатка нас чем-нибудь покормит. Я ведь в тюрьме ничего не ел. А немного подкрепиться нам бы всем не мешало.

Вот тут девочки пожалели, что отдали Элизе Машин фартучек-передничек. Но сделанного не воротишь. И они посмотрели ожидающе на курицу. Та снова насторожилась, но, помешкав немного, проворчала:

— Я, конечно, вас покормлю. Но это всё, на что вы можете рассчитывать. Ни с кем я воевать не собираюсь и воробышков своих тоже никуд-куда не пущу. Мы здесь спрятались, и нам хорошо. Садитесь куд-куда-нибудь, а я покуд-куда на кухню пойду.

И она скрылась в соседнем помещении, откуда сразу раздался недовольный звяк и стук кастрюль и тарелок. Тем временем гости уселись на лавки вокруг стола. Воробьи покружились по комнате и, посовещавшись друг с другом, устроились на ближайшей к столу жёрдочке. И самый крупный из них, бывший в их компании, наверно, вожаком, прочирикал:

— Ирочка вас представила. А мы хотим сами представиться. Моё имя — Чирик. Я здесь самый старший. Тот, что со мной рядом, зовётся Чик. Дальше по порядку — Чирик-чик и Чик-чирик. И две воробьихи — Рики-чика и Чикирика. И, пожалуйста, не обижайтесь на нашу мать — курицу Хохлатку. Она просто боится за нас. А нам надоело прятаться. На воздушном просторе так хорошо! Мы ведь, чирик-чик, иногда потихоньку вылетаем. Мы, конечно, можем поклевать всех тараканов. Но, если честно, мы опасаемся тех, кого Маша назвала руконогими. Хохлатка нам рассказала про них, они могут любую птицу подбить из рогатки. Если бы не они, мы бы давно уже…

— Мы бы, мы бы… — прервала его, входя в комнату с подносом, Хохлатка. — А что — мы бы?.. Сколько я учила вас поменьше кудахтать — куд-куда там! Не можете куд-держаться!..

Она ворчала, но при этом расставляла по столу тарелки и накладывала в них горячую пшённую кашу. Разложив еду, взлетела на насест поближе к своим питомцам. Уставшим и проголодавшимся беглецам каша пришлась по вкусу. Наконец, насытившись, Ёжик отодвинул тарелку и произнёс:

— Спасибо, уважаемая Хохлатка, за угощение. Ты замечательная хозяйка и вообще очень умная и хорошая. По дороге сюда Ирочка рассказала о твоём предусмотрительном бегстве от Тыковкина и как ты спасла — высидела и воспитала — воробышков. Если мы победим, то Машин папа наверняка запишет твою историю в Книгу судеб.

— Вижу, куд-куда ты клонишь, но курицу на мякине не проведёшь, какой бы ты куд-кудесник ни был! — рассердилась Хохлатка. — Какая ещё там победа! Возможна только беда, куд-куда ты моих воробышков и заманиваешь. Не позволю я им никуд-куда с тобой идти. Да и какая же мать согласится отдать своего дорогого ребёнка — воробьёнка, утёнка, курёнка, — чтобы несытое чучело бедную крошку замучило! Я эти слова от людей ещё раньше слышала. И они правы, потому что несытое чучело по имени Нолик Тыковкин у нас всех курят и утят перевёл. Поел их. Он же хуже таракана!

— А он и есть таракан, только превращённый, как руконогие! — вскричала Маша и выскочила из-за стола. — А таракан — это совсем не страшно! Ты от людей слова слыхала не простые, а из стихотворения. И оно очень хорошо кончается. Я тебе его прочту…

И она, торопясь, чтоб её не перебили, начала прямо с середины:

Но однажды поутру
Прискакала кенгуру,
Увидала усача,
Закричала сгоряча:
«Разве это великан?
(Ха-ха-ха!)
Это просто таракан!
(Ха-ха-ха!)
Таракан, таракан, таракашечка,
Жидконогая козявочка-букашечка.
И не стыдно вам?
Не обидно вам?
Вы — зубастые,
Вы — клыкастые,
А малявочке
Поклонилися,
А козявочке
Покорилися!»
Испугались бегемоты,
Зашептали: «Что ты, что ты!
Уходи-ка ты отсюда!
Как бы не было нам худа!»

— Но вот тут и начинается самое главное, самое-самое, — прервалась на минутку Маша. — Вы теперь внимательно слушайте.

Но воробышки и без того затаили дыхание, даже Хохлатка притихла и не кудахтала. И девочка продолжила:

Только вдруг из-за кусточка,
Из-за синего лесочка,
Из далёких из полей
Прилетает Воробей.
Прыг да прыг,
Да чик-чирик,
Чики-рики-чик-чирик!
Взял и клюнул Таракана —
Вот и нету великана.
Поделом великану досталося,
И усов от него не осталося.
То-то рада, то-то рада
Вся звериная семья,
Прославляют, поздравляют
Удалого Воробья!
Ослы ему славу по нотам поют,
Козлы бородою дорогу метут,
Бараны, бараны
Стучат в барабаны!
Сычи-трубачи
Трубят!
Грачи с каланчи
Кричат!..

— Мама! — завопил вдруг самый большой воробышек Чирик. — Ты слышала? Даже грачи! Я тоже хочу, чтобы меня грачи прославляли.

— И я! И я! И я! — зашумели остальные воробьи. А Чирик сделал круг под потолком и досказал:

— И вообще, таракан — лишь жидконогая козявочка-букашечка! Мы давно это подозревали! И мы их можем поклевать! А от руконогих мы увернёмся! Честное слово!

— Молодец, Машенька, вовремя вспомнила! — Ёжик одобрительно кивнул ей.

— Точно, — согласилась Ирочка, — я знала сообразительных девочек, но такую умницу встречаю в первый раз. И поэт этот хорошие стихи написал, ну, тот, у которого фамилия на Чур начинается. Чур-ковский, кажется. Ладно, нечего улыбаться. Конечно, Чу-ковский!..

Впрочем, улыбки быстро пропали. Курица сидела на жёрдочке, нахохлившись и глядя на пришельцев исподлобья. Потом сказала:

— Я этих тараканов не хуже моих воробышков могу склёвывать. Не тараканы для нас страшны — руконогие. Детишки ещё глупые, я им об этом столько раз куд-кудахтала. Но они всё равно не понимают, что от камня из рогатки увернуться почти невозможно.

Тут встал Ёжик, опёрся левой рукой о стол, правую сжал в кулак: вид боевой и мужественный. Маша с трудом могла представить, что совсем недавно он был обыкновенным плюшевым ёжиком.

— Руконогих я беру на себя, — произнёс он. — Риск, разумеется, есть. Но я обещаю тебе сразить всех руконогих. А когда моя иголка попадает в руконогого оборотня, он сразу съёживается и возвращается в своё тараканье обличье. И это уж твоё дело, Хохлатка, твоё и твоих деток. Клюйте их без пощады!

— А что мы будем делать? — спросили девочки.

— Ваша задача, быть может, самая трудная. Надо как-то Карачуна отвлечь. Если он вмешается в битву, то с ним я не совладаю. Хорошо бы, конечно, здесь Чуру появиться, но чудеса случаются редко. — Ёжик задумчиво провёл ладонью по топорщившимся на голове иголкам. — Мы сами должны справиться.

— А как ты сладишь с советником и слухачами? Ведь они же не оборотни, а, хм-м, вроде как человеки, — хмыкнула недоверчиво и с беспокойством Ирочка.— Разве для них твои иголки опасны?

— У меня найдётся и против них оружие, — уверил её принц. — Я пока вдоль стен ходил, пошептал дубу свою просьбу. Думаю, он мне поможет. А когда эти негодяи увидят, что мы побеждаем, они наверняка струсят и сбегут. С Карачуном сложнее всего. Он, может, чистоты и не переносит, даже болеет от неё, но вообще-то его ничем не возьмёшь. Никто не знает, где его смерть.

— Я, кажется, знаю, — неуверенно сказала Маша. — Карачун сам проговорился. Она у Тыковкина хранится.

— Это навряд ли. Хотя… — Ёжик пожал плечами. — Хотя всё может быть. Нолик хитёр, хитрее всех. Но во всяком случае мы-то всё равно не представляем даже, где он её прячет.

Хохлатка молча слушала их разговор, а потом раскудахталась:

— Эк, куд-куда как размахнулся! Будто мы куд-куда-то согласились идти. А если мы никуд-куда не пойдём?

— Конечно, пойдёте, — мягко возразил Ёжик. — Неужели тебе не надоело в дупле прятаться, вместо того, чтобы на солнышке гулять, в земле червячков искать, с петухом кудахтать, а воробышков отпустить на вольную жизнь?

— Ур-ра! Да здравствует принц! — возликовал Чирик и принялся носиться под потолком.

— Ур-ра! — поддержали его и другие воробьи.

И вся стайка закружилась в радостном воздушном танце.

— Куд-куда, куд-куда какой речистый! Уговорил. Это уж я ворчу так, для порядку-да… — Курица перестала хохлиться, её пёрышки распрямились, и стала она похожа на грозную боевую птицу. — Куд-куда мы денемся! Надо сражаться!

— Тогда план таков. Мы выходим на поверхность там, где всего ближе к тараканьим военным тропам. Они уже в походе, и мы должны их перехватить. Хохлатка и я прячемся в кустах. Воробышки начинают атаку. Но не увлекаются, а постепенно отступают в нашу сторону, заманивая руконогих. А затем быстро скрываются в ветвях и листьях. Пока оборотни опомнятся, я успею своими иголками многих поразить и отараканить. Это будут крупные тараканы, и расправиться с ними сможет только Хохлатка. Тут и воробышки снова появляются, клюют всякую мелочь и тараканий сброд. А я тем временем должен к Тыковкину пробиться. Для него у меня самая острая игла припасена. И всё получится, как задумано, если Карачун не поспеет к этой битве. Поэтому, мои дорогие девочки, найдите всякие слова и хитрости, чтобы его задержать. Говорите, например, что поняли свою вину и хотите ему служить. Может, он и поверит.

— А если нет? — вздохнула Ирочка и, состроив печальную физиономию, добавила: — Тогда нам карачун будет, наверное.

Принц не сразу ответил.

— Должен поверить, — наконец жёстко выговорил он, — должен! Иначе… Иначе вам нелегко придётся, тяжелее, чем нам… Я уже говорил, что ваша задача не только самая трудная, но, быть может, и самая опасная. Вам надо Карачуна продержать, и долго, пока я с Тыковкиным справлюсь. Тогда колдун отсюда сам уйдёт, без Тыковкина ему здесь нечего будет делать. Вот и всё, что я могу вам сказать.

— Вперёд! — засвиристел Чирик.

— За мной! — приказал Ёжик.

Их движение сопровождали шорох и треск светлячков, освещавших им путь. Тяжёлые переплетения корней сдерживали сыпавшуюся под ноги землю. И вскоре они очутились в небольшой комнате вроде прихожей перед выходом на улицу. Там стоял в углу только один стол, и на нём что-то лежало. Светлячки поспешили осветить помещение. И все увидели на столе дубовый лук с тетивой из гибкого и длинного дубового корня, а рядом колчан, полный стрел с оперением из дубовых листьев. Ёжик подбежал к столу, поднял лук, натянул и отпустил тетиву, слушая раздавшуюся музыкальную ноту боя. Потом достал одну стрелу, попробовал остриё и, довольный, засунул её назад в колчан. Обернувшись к спутникам, пояснил:

— Это против Советника и слухачей-шпионов. — И воскликнул: — Спасибо тебе, старый дуб! Я изгоню из твоего леса тараканье колдовство. А теперь выпусти нас наружу.

Медленно, раздирая пласт земли, двинулось вбок и вверх одно из корневищ, посыпались комья земли, и девочки увидели белый утренний свет. Оказывается, пока они сидели в дупле, прошла ночь. Но спать совсем не хотелось. Когда все выбрались на зелёную траву, корень словно всосало назад, и он встал на прежнее место, скрыв тайный ход. Они огляделись. Как будто неподалёку находилась площадка руконогих. Их, однако, видно не было. И — тишина. Как в тот момент, когда девочки впервые вступили на заколдованное место. Хотя какое-то движение, почти незаметное и непонятное, чувствовалось в воздухе.

— Ну-ка, ребята-воробьята, в воздух, на разведку, без разведки дальше опасно идти, — попросил принц. — Только не дайте себя заметить. Вверх, осмотритесь по сторонам — и немедленно назад.

Воробьи, конечно, и сами стремились в небо — чистое, свежее, синее. Они взмыли к верхушкам деревьев, но почти сразу же вернулись к своим спутникам.

— Что, непривычно на воле? — улыбнулся Ёжик.

— На воле — чудесно, — пискнул храбрый Чирик, — но тараканье войско уже близко. Поэтому скорее прячьтесь!

И точно: поспешить стоило. Едва друзья укрылись в кустах, как мимо них пробежали, проскакали и пролетели удиравшие наутёк жуки, кузнечики, мошки и мурашики. А следом по асфальтовой дорожке и траве надвигалась чернота — бесчисленные ряды чёрных, чёрно-коричневых и буро-чёрных тараканов.

Впереди бежали лёгкой рысцой мелкие таракашки — вроде как лёгкая кавалерия. Серьёзного боя они бы не выдержали, но напугать неожиданным налётом, мгновенным захватом большой территории, ошеломить противника — да, это они могли. За ними — тараканы-битюги тащили стенобитные машины для пробивания тараканьих ходов и щелей в домах. И лишь потом катилось основное воинство — тараканья гвардия: огромные, твёрдоусые, клыкастые, крепкопанцирные великаны. Но страшнее всего выглядели руконогие: тараканьи люди. Одетые в полувоенную — чёрную и коричневую — форму, они не суетились (как тогда на асфальтовой площадке), а шли, воинственно чеканя шаг, самодовольные, важные, уверенные в себе. Их было на удивление много. Старый Карачун постарался, создавая руконогих оборотней. Некоторые из них несли плакаты.

ПЕРЕТАРАКАНИМ МИР ЗАНОВО!

и

ВЫШЕ ЗНАМЯ ТАРАКАНЬИХ ПОБЕД!

И ещё в том же духе. Посередине войска трепетало огромное полотнище, на котором было написано больше всего слов. Ёжик и девочки вчитались. Это была тыковкинская программа жизни людей.

ПРИКАЗ № 1

ЗАПРЕЩАЕТСЯ:
ВЫНОСИТЬ СОР ИЗ ИЗБЫ, А ТАКЖЕ ИЗ КВАРТИРЫ
МЫТЬ РУКИ ПЕРЕД ЕДОЙ
ЧИСТИТЬ ЗУБЫ
ПРИНИМАТЬ ДУШ
ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ПЫЛЕСОСОМ
ПРОЧИЩАТЬ МУСОРОПРОВОД
ПОДМЕТАТЬ КОМНАТЫ
СТИРАТЬ БЕЛЬЁ
ВЫТИРАТЬ НОГИ ПРИ ВХОДЕ В ДОМ

КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩАЕТСЯ:
ТРАВИТЬ КЛОПОВ И ТАРАКАНОВ

ИМПЕРАТОР НОЛИК ПЕРВЫЙ

За руконогими ехала тележка, запряжённая четвёркой толстых свиней. В ней сидели Советник Евсейка и три слухача-шпиона.

— Из этих свинок Нолику торжественный пир устроят, если они победят, — буркнул Ёжик. — Но мы постараемся ему попортить аппетит. А ну, воробышки, начинайте! Да сразу по гвардии ударьте, чтоб вас скорее заметили. Это самые крепкие, они как раз перед руконогими идут. Но как только руконогие возьмутся за рогатки, отступайте к кустам.

И стайка воробьёв, возглавляемая Чириком, внезапно выпорхнула из лесной листвы, взмыла в воздух и с высоты спикировала на тараканью гвардию.

Гвардейские тараканы с перепугу бросились было врассыпную, но воробьи атаковали их с краёв, отжимая к центру, где тут же образовалась тараканья куча-мала, ощетинившаяся усами. Усы, однако, мало помогали против крепких птичьих клювов. Мерзин вскочил в своей тележке и заорал на весь лес:

— Рогатки — на изготовку! Пли!

Оборотни побросали плакаты и выхватили из карманов рогатки, камешки и гнутые железки. Полетели смертельные пули. Воробьи, увёртываясь от них, заманивали врагов к кустам, где затаился принц. Руконогие, уверенные в победе, наступали. Но птицы вдруг скрылись меж ветвей. Только Чирик, самый отчаянный, продолжал кружиться перед врагами. И внезапно упал прямо на руки Ирочке, сражённый камнем. У него было перебито крыло. Ирочка, склонившись над ним, принялась за перевязку. Из кустов стремительно выскочил Ёжик. И, со свистом разрезая воздух, в руконогих полетели его иголки. В кого они попадали, тот моментально сдувался, опадал, сокращался в размерах. И вот вместо тараканьих людей среди травы засновали крупные раскормленные тараканы. Но за них взялась Хохлатка, неутомимо склёвывая одного за другим. Уцелевшие оборотни дрогнули и начали отступать.

С тележки соскочили здоровенные длинноухие слухачи и бросились к невысокому, хрупкому, хоть и колючему Ёжику. Но он мигом сорвал с себя лук, наладил стрелу — одну за одной — и пригвоздил оттопыренные уши шпионов к деревьям.

— Отходим! — охрипшим голосом трусовато покричал Советник. — Надо Нолику сообщить и Карачуна на помощь звать.

Он хлестнул кнутом по свиньям, тележка развернулась и понеслась прочь. За ней побежали тараканьи полчища. Маша от радости захлопала в ладоши. Ёжик на хлопки обернулся, нахмурился:

— Ты почему ещё здесь? Это только начало битвы. Торопись!

Маша покраснела от стыда, что не выполнила своё задание, и со всех ног побежала к домику Карачуна, погладив на прощанье по голове Ирочку и Чирика.

 

Глава одиннадцатая. Появление Чура

Маша не заметила, как выскочила из леса, как миновала ворота, как пронеслась мимо вивария, как по еле заметной тропочке среди болота добежала до карачуньего жилища — так она торопилась сделать то, что должна была сделать. Опомнилась она на пороге перед словно бы нарочно для неё распахнутой дверью. Маша насторожилась, оглянулась — ничего и никого опасного не увидела, помедлила и шагнула внутрь. Там снова было грязно и пакостно, будто и не убирала она это помещение совсем недавно, не мыла его, не чистила. Котёл, снова весь перепачканный, висел над очагом, в котором медленно догорал огонь. Значит, Карачун ещё дома? Успела!

— Ну что, голубушка, — раздался над самой её головой пронзительный, как у комара, и одновременно по-тараканьи скрипучий голосок, — не удалось тебе старичка до смерти уходить? А поди, очень хотелось!

Маша вздрогнула, увидев вдруг перед собой свесившегося с печи Карачуна с двумя болтающимися кисточками волос — на подбородке и на темени. Не успела она отскочить, как из-за головы старика взметнулась его третья рука, ухватила девочку за воротник платьица и подтянула поближе к злоехидной физиономии колдуна.

— Да это я, дед Ворчун, случайно сделала. Хотела как лучше. И не подумала, что тебе от этого плохо будет. Да если б я знала, что так получится, ни в жизнь бы так не поступила. Я ж ещё вчера поняла, что сильнее тебя никого в мире нет.

— Это так, — самодовольно поддакнул страшный старик, — даже Чур со мной совладать не мог. Это да. Ну, а теперь расскажи мне, зачем ты снова явилась? Я ведь уж совсем на выход собрался. Хотел заключённых своих поглядеть, попугать их, потешиться, потом к Нолику заглянуть, узнать, что новенького… А тут ты вдруг… Ну ничего, негодяйку за воротник покрутить да помучить маленько тоже приятно.

— Ой, — вскрикнула девочка, немного испугавшись, но больше делая вид, что испугана. На самом деле она была рада, что всё же удалось ей застать Карачуна дома, и теперь она его сможет задержать.

— Ой, — повторила она виноватым голосом, — я прощения просить пришла. За то, что по ошибке неправильно поступила — пол вымыла и всё вычистила. Я больше так не буду!

— Неужели? — старик пристально всматривался в неё своими маленькими голубенькими глазками, крутя и сдавливая воротником её шею.

У девочки перехватывало дыхание и было больно горлу. Но она, насколько хватало сил, держала карачуний взгляд, будто говорила на самом деле правду.

— Ну конечно! — как можно искреннее выговорила она. — Я, пока в муравейнике сидела, решила к тебе в ученицы пойти. И, как только выбралась, сразу к тебе прибежала. Приказывай — всё исполню. Только своей мудрости научи.

— Ладно, поверю… — Старик отпустил воротник. — Но проверю. Маша перевела дыхание, облегчённо вдохнула и выдохнула:

— Проверяй. Я хоть сейчас у тебя такую грязь разведу, что в ней утонуть можно будет.

— Да ну? — старик покрутил волосики на подбородке.

— Ага, — подтвердила она.

— Ну чего уж, это хорошо. Постарайся, — ухмыльнулся колдун.— А я посмотрю, кто из вас лучше постарается. Кто больше грязи нанесёт, ту и награжу.

— А кто ещё здесь? — удивлённо и с тревогой воскликнула девочка. — Разве ты не один живёшь?

— Кто же, как не я!

На пороге стояла чумазая, вся в саже и золе, сопливая, в Машином, теперь уже грязном, фартучке-передничке предательница Элиза. Правда, её розовое платьице стало ещё замызганнее. В руках она держала помойное ведро, полное болотной жижи. И выплеснула его прямо Маше под ноги, забрызгав её всю снизу доверху.

— Правильно, девчушка! — одобрил Элизу Карачун. — Надо, чтоб вы обе обязательно одинаково грязными стали. Для сравнения это важно.

— А зачем же сравнивать?! — взвизгнула Элиза. — Я стараюсь, стараюсь, всё делаю, что мне велят: предаю, пачкаю везде. А она сразу на готовенькую грязь пришла! А до этого чистенькой хотела быть! Да и вообще, зачем она здесь? Зачем пришла? Ты, дед, спросонья всё забыл и всякую осторожность потерял. Ведь её и Ирку ещё вчера вечером должны были перед виварием мусором засыпать и тараканами затравить. Я ж тогда Нолику донесла, что они с этим преступным Ёжиком переговариваются и думают, как его освободить. Я их обманула, что скоро ключ от вивария принесу. Чтоб они ждали и не уходили. Но она, наверно, удрать успела…

— А ну цыц! — прикрикнул старик. — Ничего я не спросонья. Карачун всё знает, всё понимает. Сюда она явилась, чтоб вроде бы прощения попросить, а самой, небось, хочется у меня что-нибудь выведать. Пусть её!.. Мне важнее, чтоб она у меня перед глазами вертелась. Так оно спокойнее и надёжнее.

— А Ирка? — не унималась Элиза.

— Ну, эта мне и даром не нужна. Где-нибудь в парке прячется. С ней мы в рабочем порядке разберёмся. Мимоходом прихлопнем. У меня всё учтено! — Колдун устремил на Машу свои пронзительные глазки, словно ожидая, что она вот-вот в чём-то признается или хотя бы проболтается. — Думаешь, ей кто-нибудь поможет? Хотя… Тебе-то ведь кто-то помог в муравейнике уцелеть. И с голоду ты не околела…

Маша молчала. В эти дни она научилась молчать, когда надо. И почти ничего не бояться.

— Видишь, она молчит! Конечно, молчит! — вдруг сообразила Элиза. — Хочешь, я тебе всё расскажу, Карачун? Ей Чур помогает! Как же я об этом забыла? Он ей фартучек-передничек заколдовал, чтоб она не голодала. Я подглядела. Она пошепчет: «Чур-чур, только не чересчур» — и сразу на передничке еда появляется. Я у неё этот фартучек-передничек выманила, но мне еду Чур не дал, потому что я за вас! Понял? Ты уж лучше заодно и Машку прихлопни, пока она сюда Чура не подманила!

От этих слов старик свалился с печки прямо в грязь. Но быстро вскочил на четвереньки, глаза вытаращил, на Машу уставился и, подвывая тоненько, залопотал:

— Про всё знал. И что муравьи её пожалели. И что Ирка с ней была. И что иглоносного злодея они освободили. И что в старом дубе отсиживались. Про дуб вообще-то недавно догадался, но ничего, теперь его спилим… А вот что Чур опять в мои дела вмешивается — это опасно… Думал, пусть порезвятся, птичек на волю выпустят, всё равно им ходу отсюда нет и от меня не скроются. Пусть, думал, руконогих пощёлкают, Нолика попугают, чтобы, от страха икая, ко мне за помощью прибежал. Тут бы я всех победил, и снова бы Нолик передо мной заискивать стал, вспомнил бы, что без меня он и взаправду нолик! Но Чур!.. Про него не знал, его не учёл, не входил он в мои планы! А ты, дурацкая девчонка, значит, перехитрить меня хотела?

Маша гордо вскинула голову и ничего не ответила.

Колдун пробежался вокруг неё, перебирая по полу своими пятью конечностями, как паук. Затем поднялся на ноги, встряхнулся, протянул к девочке правую руку и прозудел пронзительно, как болотный комар:

— Так-так, хватит мне из себя доброго деда Ворчуна корчить! Обещал я тебя наградить по заслугам — и награжу. Получишь ты от Карачуна подарочек, который навечно тебе рот заткнёт, чтобы ты до Чура отныне докричаться не могла. Хотела принца полюбить — так сократись в размерах, съёжься и будь ежу подходящей принцессой. Квакай же всю свою оставшуюся жизнь! Пусть будет моё заклятие нерушимо до самой моей смерти, которую никто никогда не отыщет. И пущу я тебя, принцесса-лягушка, в болото к другим лягушкам и жабам, чтоб нельзя тебя было от других квакушек отличить.

И девочка почувствовала вдруг, как её кожа становится скользкой, пупырчатой и холодной, провисает складками, а руки, ноги и всё тело неотвратимо съёживаются. И вот уже вместо слов у неё изо рта вырывается неразборчивое кваканье. Да, всё так и произошло, как наколдовал Карачун. Лягушка Маша сидела в жидкой, леденящей её кровь грязи, высунув нос, чтобы не захлебнуться, и квакала.

— Брось её в болото! — велел Карачун Элизе.

Элиза заулыбалась и, совершив танцевальное па, послала колдуну воздушный поцелуй, как всегда делала, когда ликовала. Но только она хотела двинуться к Маше и схватить её, как, оттолкнув предательницу, в домишко вбежал Советник. Он был бледен и испуган.

— Беда, старик! — завопил он, потный от быстрого бега. — Кончай здесь свои штучки! Твоя помощь ох как нужна! Ёж наступает! Воробьи тараканов почём зря клюют. А Ёж своими иголками руконогих бьёт и сдувает, превращает их в тараканов, не даёт им за рогатки взяться. А проклятая курица их доклёвывает! Тесть мой Агафон так погиб. А жену мою Мотьку-тараканиху гадкая Ирка ногой размазала. Нолик в своём кабинете заперся! Полный развал! Вся твоя работа, старик, все твои старания насмарку могут пойти!

Он вопил, а словно бы и не очень переживал гибель своих тараканьих родственников и разгром армии Нолика, будто и иная какая мысль таилась в его глазах. Лягушка Маша это ясно видела. Карачуна он звал, а сам ведь сбежал, битву покинул, не послал кого-нибудь из руконогих или тараканов, не остался Нолика защищать… Почему? То же и колдун почувствовал. Он с подозрением поглядел на Мерзина и проговорил не слишком дружелюбно:

— Другого слушай, а своему глазу доверяй. Не может хуже быть, чем я ожидал. Но откладывать и вправду неча, пойдём себе потихоньку. А ты, девка-чернавка, — прикрикнул он на Элизу, — передничек-то чужой сыми да мне отдай. Я в него нашу новую лягушку заверну и на страх ворогам нашим с собой прихвачу.

Но, не дожидаясь, пока Элиза выполнит его указание, он поймал её за руку, подтащил к себе поближе и грубо сдёрнул с неё фартучек-передничек. А затем, быстро нагнувшись, ловко схватил лягушку Машу за её холодную скользкую спинку. Напрасно она дрыгалась и отбивалась всеми четырьмя лапками: старик держал её крепко. Завернув её в передник, сунул в карман и вышел из дома. За ним суетливо и юрко, виляя всем телом, поспешил Евсейка. Последней тащилась поскучневшая Элиза, которая всё никак не получала ожидаемой ею богатой платы, а лишь тычки и обиды.

— Послушай, старик, — хрипловато-доверительно заговорил Мерзин, догнав колдуна, идя след в след ему узенькой тропочкой через болото и дыша горячо в спину, — если этот колючий-игольчатый нашего Нолика Тыковкина, пока я сюда бегал, того… сдует, пронзит и сдует, то ты меня сделай главным… Ладно? Мне ежиные иглы нипочём, и ты знаешь, я полезнее Нолика буду, потому что из твоей воли никогда, никогда-никогда не выйду.

Старик, не отвечая, широкими шагами брёл через болото. Вдруг резко остановился и обернулся к растерявшемуся Советнику:

— А если Нолик уцелеет? А если я ему о твоих словах расскажу? А если мне с ним дело иметь выгоднее?

— А могу и я рассказать! — подхватила, приблизившись, Элиза.

— Да вы что, вы что, друзья! — перепугался Мерзин. — Я же предположил только! Да мне Нолик дороже отца родного! Хоть сейчас скажут: «Выбирай — отец или Нолик?» — я Нолика выберу. Он самый могучий и великий! Я просто подумал, что если…

— Вот если это «если» произойдёт, тогда и разговаривать будем, — сердито прозвенел комариным своим голоском Карачун и зашагал дальше.

Советник и Элиза поплелись за ним. А Маша повторила тихо: «Плохие сами себя погубят. Правильно мне кто-то говорил. Может, папа…»

Карачун шёл быстро, и ещё через несколько минут они добрались до места сражения. Оно переместилось во двор серых пятиэтажных домов. Всё пространство было завалено кучами мусора. В щелях и пустотах этих нагромождений таились тараканы. Их выклёвывали оттуда бесстрашные воробьи. Руконогие вели огонь из рогаток, прячась за мокрыми картонными коробками, выброшенными трухлявыми шкафами, столами и стульями. Ирочка, вся в синяках и ссадинах, разбрасывала руками мусор, стараясь обнаружить и открыть таившихся руконогих. Как только кто-нибудь из них мелькал в образовавшемся просвете, в него летела иголка Ёжика. В колчане у него оставалась лишь одна стрела. Руконогие защищали крыльцо КОНТОРЫ ТАРАКАНА, которое вело в кабинет, где заперся перепуганный Нолик. Но штурмующие явно побеждали.

Всё это Маша разглядела, когда Карачун взобрался на кучу мусора и поднял принцессу-лягушку над головой. Держа её за заднюю лапку и глядя, как она беспомощно дёргается в воздухе всем телом, колдун так пронзительно засмеялся, что все сражающиеся замерли и уставились на него. А он крикнул громко:

— Полюбуйся-ка, отважный принц, на свою невесту-красавицу! Полюбовался? А теперь посмотри, как я её сжую и слопаю, прежде чем с тобой расправлюсь!

Но пока Карачун кричал свои злодейски-хвастливые слова и пасть разевал, чтоб заглотнуть лягушку Машу, последняя стрела принца была уже на тетиве и, пронзив воздух, впилась в его руку.

— О-ё-ёй! — взвыл злой старик и от боли разжал пальцы.

Лягушка шлёпнулась на какую-то кипу рваных тряпок, соскочила с неё и быстренько спряталась за перевёрнутый мусорный бак.

— Ах ты, чучело чужеземное игольчатое! В наши дела вздумал соваться! — прошипел колдун, выдирая из раны стрелу и отбрасывая её в сторону (но Маша увидела, куда стрела упала, подобрала и опять скрылась за тот же бак). — Ну берегись ужо! Быть тебе сызнова и во веки вечные плюшевой игрушкой, но теперь по моему, а не по твоему хотению! Ни отмены, ни запрета моему заговору нет, пока я не захочу, а я никогда этого не захочу!

И сразу после его заклятья вместо бесстрашного бойца, метко разившего врагов, оказался среди разного хлама маленький плюшевый ёжик. Будто его по ошибке выбросил вместе с мусором какой-то ребёнок. Воробьи вспорхнули высоко вверх, недоступные для рогаток руконогих, но не улетали, не желая бросать в опасности свою мать-курицу и друзей. Хохлатка же тем временем мигом зарылась в большую кучу помойных отбросов в углу двора. Она помнила, что со злобными руконогими шутки плохи. И Ирочка куда-то скрылась.

— Найди-ка мне нашу принцессу-лягушку! — приказал Карачун Элизе.

Встав на четвереньки, приглядываясь, поползла Элиза среди мусорных и помойных куч в поисках Маши. И добралась почти до перевёрнутого бака, за которым, вся сжавшись, сидела бедная лягушка. Вот уже и её зелёную спинку заметила негодяйка. Но не успела она рта раскрыть и руки протянуть, как сбоку метнулась чья-то фигурка и вскочила Элизе на плечи, и чьи-то исцарапанные ручки зажали рот предательнице. Однако не удержалась Ирочка (это была, конечно, она) и сама воскликнула:

— Никогда вам Машу не схватить, пока я цела!

— Ну, это легко исправить! — услышал её слова Карачун и щёлкнул пальцами. — И на тебя, глупую девчонку, бывшую куклу, кладу то же заклятье, что и на сестру твою по несчастью. Будь же ты, как и Маша, лягушкой-квакушкой до самой моей смерти, которую никто никогда не отыщет. Скачите две квакушки, а вас Элиза ловить будет.

И поймала бы их Элиза, хотя и поскакали лягушки торопливо прочь, прячась за размокшими картонными коробками. Но вышел в этот момент на крыльцо Тыковкин. И Советник заорал восторженно:

— Все — смир-рна! Равняйсь на крыльцо! Да здравствует великий и победоносный император Нолик Первый! В этот величественный и печальный час, глядя на поверженного лютого врага, мы должны оплакать павших в неравной борьбе и воздать должное героям, благодаря которым наше дело увенчалось блистательной победой. И прежде всего я хотел бы, чтобы мы прокричали троекратное «ура» в честь нашего покровителя, самого могучего колдуна в мире — Карачуна Бессмертного. Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра!

Разумеется, уцелевшие руконогие подхватили эту здравицу. А колдун улыбался, довольный собой, почёсывал третьей рукой свою лысую голову и бормотал еле слышно:

— Говорил же я, что подлизываться будет. Но пусть, пусть. Всё равно приятно, когда тебя превозносят.

Нолик поднял правую руку, призывая слушателей к тишине, а левой достал из-за спины портфель, в котором что-то трепыхалось.

— В знак твоих неоценимых заслуг, о мой могучий друг, — начал Тыковкин, — я собираюсь вернуть тебе твою…

Он не договорил. Послышался вдруг не то свист ветра, не то звук работающего пылесоса. Потом ненадолго тишина. И в этой тишине тем отчётливее прозвучали далёкие, но тяжёлые приближающиеся шаги. И через минуту или две над лесом возник силуэт старика, будто даже знакомого двум притаившимся лягушкам. Был он, как всегда, гладко выбрит, лоб в морщинах, только уж очень непривычно огромен. В руках он держал великолепный пылесос. Не обращая ни на кого внимания, поставил он пылесос на землю и, прежде чем включить, пояснил:

— Грязно тут у вас. Уборку проводить надо. Сами не хотите — чур, мне придётся. Я так всю жизнь поступал.

И нажал кнопку. Пылесос загудел, всасывая в себя горы мусора, помойные кучи, всякий хлам, дохлых тараканов. Хохлатку со всех сторон почистил. Но ни она, ни руконогие, ни Советник, ни Тыковкин, ни даже Карачун, ни, конечно же, плюшевый Ёжик и две сестрёнки-лягушки в этот вихрь не попали. И во дворе стало чисто.

Карачун, задрав вверх голову, с ужасом смотрел на огромного старика и дрожал мелкой дрожью. А когда тот выключил пылесос, со страхом и злобой колдун выкрикнул:

— Это Чур! Чур меня, чур! Ты же меньше раньше был! Зачем явился? Меня наказать? Не выйдет! Смерть моя тебе неподвластна.

— А мне она и не нужна, — сурово ответил Эрнест Яковлевич Чур. — Всё, что ты плохого делал, сегодня против тебя обернётся. Зато хорошие и чистые победят. Ты же от чистоты корчишься и болеешь… Каково же тебе покажется, когда весь мир от грязи избавится! Совсем худо тебе станет. А теперь приказываю: чур, немедленно оживи принца по собственному хотению — не то я тебя навсегда в жука-плавунца обращу. И будешь, бессмертный, бесконечно по болоту бегать, никому не нужный. И поверь мне: моё волшебство сильнее твоего колдовства. Пока ты злодействовал и пакости строил, я учился и книги читал.

Огромной рукой он поднял за шиворот Карачуна, поднёс к своему лицу и посмотрел ему пристально в глаза. Не выдержав его взгляда, злой колдун дунул в ту сторону, где лежал на земле плюшевый ёжик и, кривясь, проговорил:

— Так и быть. Снимаю мой заговор по моему собственному хотению. Будь, кем ты должен быть. Всё равно от Нолика проку уже никакого.

И принц Ёжик, смелый, быстрый и, главное, живой, вскочил на ноги и воскликнул:

— Спасибо тебе, добрый волшебник Чур! А вы, руконогое племя, выходите на последнюю битву! Это и к тебе относится, Ноль!

Его иголки били оборотней без промаха, а отараканившихся доклёвывали воробьи и опомнившаяся от страха Хохлатка. Нолик, присев на корточки, выглядывал из-за перил, прикрываясь коричневым портфелем. Чур опустил Карачуна на землю и сказал:

— А ты стой и смотри на конец своего злодейского предприятия. Зло злодействует, но добрый и смелый рано или поздно побеждает!

— Меня вам всё равно не одолеть, — проворчал Карачун себе под нос, озираясь по сторонам, куда бы и как удрать. В битву он уже не вмешивался, да и Чур не допустил бы.

Наступил светлый победный вечер. Наконец был отараканен последний руконогий защитник крыльца. Взмахнув луком, принц ринулся к Тыковкину. Но тот, выставив перед собой портфель, как щит, предохраняющий его от ежиных иголок, заюлил:

— Ты погоди, погоди! Ты куда? Я, может, и вообще здесь ни при чём. Почему я? Почему я отвечать за всё должен? Это Карачун во всём виноват! Это он меня создал!

— Увидев, что принц приостановился, слушая его, Нолик даже с корточек встал и укоризненно обратился к колдуну.

— Что же это ты, злодей Карачун?.. Зачем меня втянул в такое плохое дело? Подставил ты меня, старик, подставил. Не ожидал от тебя. Нехорошо это с твоей стороны. Подбивал меня на дурные поступки. И про Книгу Машенькиного папочки всё мне наврал. Уверил меня, мол, то, что я туда запишу, непременно исполнится. И что написать — подсказал. А сколько бы я ни писал, продержится моя запись две минутки и исчезает. Вот ты какой скверный врун! Тебе, колдуну, и расплачиваться за всё надо, раз ты во всём виноват. Вот, Чур, отдаю тебе карачунскую смерть! Держи!

Торопливыми пальцами расстегнул Нолик свой коричневый портфель, вроде бы попытался оттуда нечто достать, но зашебуршилось там что-то, забилось и, минуя Ноликовы руки, из портфеля вырвалась на волю утка.

— Ой, держите её, в ней карачунская смерть! — завопил Тыковкин, нелепо размахивая руками.

И, как всегда, нельзя было понять, случайно он выпустил утку или нарочно дал ей улететь, чтобы на всякий случай сохранить с Карачуном дружбу. Утка взмыла вверх, но не улетала, делая круг за кругом над тем местом, где стоял Карачун. Все растерялись.

— Улетай, дура! — завопил колдун.

Утка взмахнула крыльями, набирая высоту.

— Эх, где моя стрела?! — с досадой воскликнул принц.

Но лягушка Маша уже протягивала ему спасённую и сохранённую стрелу. И вот, сорвавшись с тетивы, она стремительно ринулась вверх, вдогон. И через мгновение пронзённая ею утка тяжело шлёпнулась на землю. Брюхо у неё лопнуло, и из него выпало и покатилось яйцо.

— Не уйдёшь, подлое! — вскочил на ноги притворявшийся мёртвым Советник и, в секунду догнав яйцо, раздавил его. — Я ваш, я всегда был на вашей стороне, — задушевно-хрипловатым и шуршащим голосом объяснил он Ёжику и Чуру свой поступок. — Я просто подчинялся их приказам и придумывал то, что они хотели. А когда можно — я всей душой за правду! Ой! А он жив! — указывая пальцем на Карачуна, сел с перепугу Мерзин на бордюр асфальтовой дорожки перед домом.

— Ты, наверно, на самом деле ещё за них! — выскочила вперёд Элиза. — Поэтому ты и иголку не сломал. А я вот сломаю. Получай, гадкий Карачун! — И, схватив выпавшую из яйца иголку, отломила у неё кончик.— Я всегда была Машиной подружкой, а вы меня в грязи держали. Подличать велели!

Тут произошли некоторые чудеса. Карачун начал бледнеть, таять, уменьшаться и вдруг совсем исчез. Вместо него образовалось маленькое болотце. А со смертью злого колдуна заклятье, которое он наложил на Машу и Ирочку, прекратило своё действие, как он и обещал. Лягушачья кожа упала жалкими ошмётками, и две девочки стояли там, где только что скакали лягушки. Стало видно, как осели стены вивария. Затем они рухнули, и все пленники — ежи, барсуки, лисы, котята, щенята — бросились со всех ног прочь, кто куда.

— Маша! Ирочка! Как я за вас рада! Мы снова вместе! Снова три подружки! — разлетелась к ним Элиза.

Но Ирочка сильно охладила её:

— Встречала я разных девочек, — сухо произнесла она, — но таких подлых — никогда. Шла бы ты лучше к своему жениху Нолику!

— Какой он мне жених! Надутый болван — вот кто он такой! — отреклась от Тыковкина Элиза.

— Ах ты, гадкая! — вне себя от злости и обиды выкрикнул Нолик со слезами на глазах. — А говорила: «мой золотой»! Говорила, что лучше и умнее меня никого на свете нет. Я тебя княжной Таракановой назначил, а ты клялась судьбу мою разделить, во всём мне помогать.

— Конечно, клялась. Так и ты тогда собирался королём стать. А теперь ты кто?.. — презрительно отмахнулась от него Элиза. — Ноль без палочки.

— Да я тебя…— взвыл Тыковкин и внезапно прыгнул с крыльца, сбив с ног свою бывшую невесту. — Я тебя задушу!

Он повалил её на землю и схватил за горло. Беспомощная девочка затрепыхалась в его жестоких руках. Какая ни была Элиза предательница, но не мог принц Карл допустить, чтобы обижали — да ещё в его присутствии! — беззащитных. Метко пущена игла, и — нет Нолика Тыковкина, только юлит и мечется гигантских размеров чёрно-бурый таракан, норовя найти какую-нибудь щель. Но плотно окружали его враги. Хохлатка боком подступала к нему, примериваясь как бы его склюнуть. Со страху таракан начал пухнуть, принимая совсем уж не тараканьи — необъятные — размеры. И вдруг — отыквился!.. Теперь перед нашими друзьями лежала толстая, тупая, твёрдокожая, жёлтая с чёрно-коричневым отливом тыква. Рядом блестело золотое кольцо, оброненное Ноликом в момент его превращений.

— Бедный Толик-Нолик, — промолвил, подходя, волшебник Чур, сам уменьшаясь при этом до нормального человеческого роста. — Всё ему не впрок пошло: и человечий облик, и власть… Отыквился. Как когда-то один жестокий римский император. Ведь на Элизу он накинулся от отчаяния. И себя погубил. Впрочем, ничего другого он не заслужил. А кольцо я подберу. — Он наклонился. — Негоже волшебным кольцам без призора валяться. Тем более что кольцо это моё. Его у меня Карачун похитил, а у того — Тыковкин. Ну да ладно, теперь нам другой вопрос решить надо. Что с оставшимися делать — с Элизой и Советником? Да ещё со шпионами, которых принц к деревьям пригвоздил… Кому решать? Машеньке?

Он стоял совсем спокойно — их бывший сосед по квартире, в таком своём привычном, мятом сером костюме, из-под пиджака виднелись подтяжки, ворот клетчатой рубашки, как всегда, расстёгнут, — и улыбался Маше. И странно так было, что он ещё и могучий волшебник Чур, оказавшийся сильнее злого Карачуна. Казалось, что он сейчас скажет: «Что-то ты, Машенька, в парке загулялась. Пора домой. Там, наверно, родители уже беспокоятся. Пойдём, я тебя отведу». Эрнест Яковлевич кивнул ей, и девочка поняла, что он догадался о её мыслях. Она обернулась к Элизе и Евсейке-советнику, которые застыли, понурив головы и даже не пытаясь никуда скрыться.

А младшая сестрёнка тут как тут:

— Конечно, Маше решать. Она справедливая.

Ёжик Карл поддержал её, улыбнувшись. Но Маша спросила сначала o друзьях:

— Ты мне расскажи прежде, как наши раненые воробышки?

— Не волнуйся! — затараторила Ирочка. — Всё в порядке. Убитых нет, а раненым я лазарет в старом дубе устроила. Чирик уверяет, что завтра уже летать сможет. Очень ему хотелось всех тараканов поклевать, чтобы ослы ему славу по нотам пели…

— Хвастунишка он у меня, хоть куд-куда! — закудахтала Хохлатка, вроде бы осуждающе, но и с гордостью за храброго сынка.

— Ну что ж, Хохлатка, он прав. Маша ведь ему обещала, — сказал Чур. — Я завтра соберу в лесу всех птиц и зверей, которых Карачун с Тыковкиным повыгоняли, и тех, которые разбежались, когда виварий рухнул. Пусть они воробьям величальные песни споют.

— А этих? — Ирочка указала пальцем на Элизу и Советника. — Была бы моя воля, я бы просто их прибила!

Маша отрицательно покачала головой.

— Нет-нет! Злые злых предали и уничтожили, а мы, добрые, должны по-другому поступать. Надо так придумать, чтоб Добро не уничтожало, а как-нибудь исправляло Зло, делало его если и не Добром, то хотя бы для всех безвредным. Только я не знаю, как это устроить, — добавила она грустно. — Разве что их самих спросить. Пусть, например, Советник скажет, что он хочет сделать, чтобы исправиться.

— Я сразу же в нескольких газетах под разными именами статьи опубликую об обязательной для всех стрижке «под ёжик». И, чур, тем самым вину свою искуплю! — заискивающе, но и нахально предложил Мерзин, почти уверенный, что его услугами воспользуются.

— Ни в коем случае! — сурово ответил волшебник. — Обойдёшься без чура. Мне совсем не хочется, чтоб всех стригли под одну гребёнку. Почему это ты сочиняешь только неприятности для людей? Может, ты и в самом деле неисправим?

— Тогда здесь меня оставьте, — торопливо пожелал Советник, — раз в людском мире теперь негодяйство не в цене. Я туточки поживу, обожду. Авось, ещё кому пригожусь. И шпиончиков со мной оставьте. Одна у нас судьба. Может, мы и исправимся…

— А куда вам деваться — исправитесь! — усмехнулся Чур. — Потому что моё задание вам придётся выполнить: болото и все мелкие болотца осушить, а на их месте фруктовый сад вырастить. А я через пару лет проверю, как работа у вас идёт. Так что не надейся — снова негодяем тебе стать не удастся. Но вот что с Элизой делать?..

— А чего я? Я теперь хорошая, я опять Машиной подружкой буду, — как ни в чём не бывало сказала Элиза. — А вам за это расскажу, где Нолик Книгу Машиного папы спрятал. Я знаю. А вы меня не станете наказывать. Вот.

Чур погрозил ей пальцем:

— Это и я знаю. Да и Карачун уже моей силе не мешает, так что мне достаточно руку протянуть, чтоб её получить.

Он поднял ладонь вверх, и на неё вдруг легла та самая Книга. Он отдал её папиной дочке, а в руке у него появился другой предмет.

— Возьми, Машенька, кстати, и свой фартучек-передничек — уже выстиранный и выглаженный. Не удивляйся, это простое волшебство. Ведь добрые дела совершаются легко, ты сама о том ведаешь. Но как нам с этой сквернавкой Элизой поступить — ума не приложу.

— А я как будто придумала, — задумчиво произнесла Маша. — Мне кажется, что Элиза была раньше Прекрасной Еленой, которая Ёжика предала. На это и Карачун намекал, говорил, что она до того, как куклой стала, злым служила. А потом облик свой переменила, ко мне в дом попала, подружкой притворилась. Наверно, ей злой колдун помогал. Теперь его нет, и всё равно лучше её снова в куклу превратить, но уже навсегда. Чтоб она не могла никогда ожить. А с куклой Элизой я ведь могла играть, хоть она порой и вредничала.

— Что ж, так и сделаем, — согласился Чур. — Смотри: раз — и она уже кукла целлулоидная, только глазами хлопает… Хочешь — ты бери, а хочешь — я её себе в карман суну?.. Понаблюдаю за ней, повоспитываю, а потом как-нибудь, когда к вам в гости приду, верну тебе… А?

— Берите вы, Эрнест Яковлевич, мне пока и смотреть на неё не хочется, — ответила Маша. — А из тыковкинской тыквы вы можете мне страшилище сделать, с фонариком внутри, вроде тоже как игрушку? С глазами, ртом, носом. Чтоб я никогда не забывала о Тыковкине и о том, что Зло всё же и на самом деле на свете бывает.

— И это можно. — Чур сунул под мышку круглую жёлтую тыкву. — А принц и Ирочка? Ведь они раньше тоже игрушками были… Ты спроси у них, что с ними дальше будет.

— Спроси-спроси, пожалуйста, у нас спроси, — повторила весело слова волшебника раскрасневшаяся Ирочка.

Расцарапанная, веснушчатая, некрасивая, она всегда была любимой сестрёнкой и самым надёжным другом. С неё Маша перевела глаза на ёжика Карла и охнула. Ничего ежиного не осталось в нём. Перед ней стоял не колючий Ёжик-принц, а прекрасный юноша с зелёными глазами, в зелёном, под цвет глаз, шёлковом камзоле, лиловой накидке с серебряными звёздами, на боку шпага, через плечо лук и колчан со стрелами, на голове бархатный берет с павлиньим пером — одним словом, настоящий принц! Преображение произошло так мгновенно, что Маша растерялась, не зная, что сказать.

Сказал принц:

— Сердце моё и душа полны любви, о моя дорогая невеста. Ты полюбила меня в ежином обличье, вынужденно принятом мною. И своей верной дружбой и любовью спасла меня, не испугавшись злого колдовства и всяческих угроз, не поддавшись на соблазны. Враги разбиты. И теперь я спокойно могу принять мой настоящий образ. Лучше тебя никого нет. Я в этом ещё раз убедился, когда ты решала, что делать с побеждёнными врагами. Мой отец-король тоже всегда говорил: «Побеждай Зло Добром». Но я должен вернуться в своё отечество. Долг зовёт меня. А тебе ещё расти и учиться. И ты учись и расти. А я тебя буду верно ждать. И ты жди меня, жди своего принца. Придёт назначенный судьбой час — и я за тобой приеду. А пока вместо себя я оставляю плюшевого ёжика, который тебе так полюбился. Когда соскучишься или затоскуешь обо мне, шепни ему, и я в ту же ночь явлюсь к тебе во сне. А уж если моей невесте опасность какая грозить будет, про это я сам узнаю, сердце сердцу весть пошлёт, и тогда я ещё быстрее вернусь, быстрее сна.

И он протянул ей плюшевого ёжика — точную копию себя прежнего.

А девочка заплакала.

— Ты что, Машенька? Что с тобой, моя радость? Машка, ты что это ревёшь? — заговорили сразу все вместе: и Чур, и принц, и Ирочка.

— Мне так хотелось после победы поплыть с принцем по реке на лодке, и он мне это твёрдо обещал.

— Но так и будет! — воскликнули Чур и принц. — Сейчас и река, и лодка будут. Это само собой.

— Откуда река? Откуда лодка? — всхлипывая, недоверчиво спросила Маша. — Здесь ничего такого нет.

— А ты перестань плакать и оглянись, — улыбнулся ей ласково дедушка-сосед.

Маша оглянулась. Прямо от места, где прежде стоял виварий, протянулась длинная, голубая, похожая издали на её ленточку для волос полоса. Это была река. А рядом с берегом покачивалась на лёгких волнах вёсельная лодка, такая красивая, будто нарисованная, и ждала пассажиров. Сине-голубая лента реки вливалась прямо в Машин дом, который вдруг стал отчётливо виден, в её окно. Принц приблизился к ней, поклонился, потом взял свою невесту под руку и повёл к лодке.

— А как же Ирочка? — остановилась Маша. — Я не хочу её оставлять одну, она моя сестрёнка.

И шагнула назад, к Ирочке, вырвав у принца свою руку. Сестрёнка в этот момент шепталась о чём-то с Чуром.

— Погоди, Маша, — сказала она. — Я, конечно, с тобой поеду. Только опять буду тряпичной игрушкой. Волшебство пока кончается. Это, оказывается, Чур меня оживил, чтобы я могла тебе помочь. Для всех я по-прежнему останусь некрасивой куклой. Но ты-то помни и не забывай, что я твоя сестрёнка. И учи меня всему, чему сама будешь учиться. Только учись хорошенько, чтобы всё правильно мне пересказывать. Мы так с дедушкой Эрнестом Яковлевичем решили. А когда твой принц вернётся за тобой, вы и меня возьмёте, и тогда я оживу в его стране. И снова стану весёлой девочкой, твоей младшей и дорогой сестрёнкой.

Маша заплакала, но делать нечего — она уже держала в руках свою старую любимую куклу Ирочку. А волшебник Чур ей говорил:

— Не расстраивайся, Машенька. Всё хорошо кончилось. Лучше и в сказках не бывает. А теперь тебе надо к маме с папой торопиться. Волшебное время прошло, и они скоро начнут беспокоиться. Папе ты ещё и Книгу должна отдать. Да и мне пора домой. Сейчас кольцо своё золотое на палец надену, и… до встречи!

Сказано — сделано. Чур растворился в воздухе, а принц с Машей и куклой поплыли по изумрудно-сапфировой реке. И над тихой рекой в тёплом и ясном вечернем воздухе зазвучала песня:

Мы по реке плывём,
Нам хорошо вдвоём.
В этот час
Всё для нас:
Свет луны,
Вздох волны.
Нежны его слова…
Кружится голова…
Этот сон, Светлый сон —
Сон ли он?
Явь ли он?

Так и вплыли они под эти слова и их нежную мелодию в Машину комнату. И девочка увидела, что ничего в её комнате не изменилось, будто и не пережила она всех своих необычных приключений. И поросёнок Хрюша, и зелёный пластмассовый Чиполлино, и толстый Карлсон в коротких штанишках, и Ослик Филя, и высокая кукла Мира, и румяная кукла Настя с беленькими волосами, заплетёнными в косички, — все сидели за столом и словно бы ожидали Машиного возвращения, как после недолгого гулянья.

Но тут — пропали и река, и лодка, и прекрасный принц. В руках у Маши остались плюшевый Ёжик и кукла Ирочка с набитым тряпками туловищем, одним целым, а другим нарисованным по пластырю глазом. Ну и папина Книга, конечно. А песня продолжалась:

Но тут растаял принц.
Нет никого вокруг.
Снова сижу одна.
Может, позвать подруг?
Только
Мне звать не хочется.
Сердце стучит в груди.
Что же случилось со мной?
Ах, принц, не уходи…

Внезапно открылась дверь, и вошёл папа, расстроенный:

— Машута, я тебя уже спрашивал или нет, не помню, не видала ли ты мою Книгу? Всё перерыл, нигде нет.

— Вот она, — протянула Маша руку с зажатой в ней Книгой. — Мы её от Тыковкина спасли. А помогали мне Ирочка, Ёжик, который и на самом деле оказался принцем, и дедушка-волшебник Чур…

— Замечательная компания! — рассмеялся папа. — Это очень здорово, и спасибо вам всем. Я очень рад, что Книга нашлась.

Тут в комнату заглянула мама:

— Пора ужинать и чай пить. Я из ягод, которые сегодня Эрнест Яковлевич принёс, пирог состряпала. Жду вас на кухне. — И скрылась.

— Пойдём, — сказала Маша. — А в эту Книгу ты запиши мои приключения. Я тебе потом расскажу, какие.

— Новую игру придумала?.. Ах ты моя выдумщица! Но ты же знаешь, что в эту Книгу можно только правду писать. Никакая ложь в ней не держится, — возразил папа.

— А ты попробуй. Сразу после чая, — посоветовала дочка.

И папа попробовал…

Источник: Волга — XXI век. Литературно-художественный журнал. 2018. № 1-2. С. 155–190.