Аутсайдер — человек вопроса. № 1

Яков Драбкин. САМОСТОЯНЬЕ

Драбкин Яков Самойлович (родился в 1918 г.). Доктор исторических наук, профессор. Председатель Центра Германских исторических исследований.

С 1936 по 1941 гг. учился на историческом факультете Московского университета. 1941–1945 гг. — в армии, на фронте. После окончания войны — в советской военной администрации в Германии. С 1963 г. — научный сотрудник Института истории АН СССР.

Автор книг: «Ноябрьская революция 1918 г. в Германии» (М., 1967); «Становление Веймарской республики в Германии» (М., 1978) — обе переведены на немецкий язык и изданы в Германии; «Проблемы и легенды в историографии германской революции» (М.,1990); «Четверо стойких (Карл Либкнехт, Роза Люксембург, Франц Меринг, Клара Цеткин). Документальная повесть» (М., 1985); Редактор, составитель и автор предисловия сб. «Роза Люксембург о социализме и русской революции» (М.,1991).

Гефтер — почти ровесник Октября: если считать по «столичному» календарю, он «опоздал» родиться менее чем на год. Но как провинциал — он родился в Симферополе, 24 августа 1918 г. — «в самый раз», чтобы проблема революции как великого разлома или перелома в российской и мировой истории стала неотъемлемой частью его жизни. Разумеется, он далеко не сразу определился как историк России, всегда рассматривавшейся им в нерасторжимой связи с остальным миром. Однако историю как профессию он выбрал для себя еще в школе — и на всю жизнь.

Студент предвоенного истфака МГУ (1936–1941 гг.), он именно здесь проходил «великое чистилище». Когда он сдавал вступительные экзамены, на двери кабинета декана еще висела табличка «Ц. Фридлянд», когда он их успешно выдержал, таблички уже не было. Вскоре ему стало известно, что имярек был арестован как «враг народа». Житель Центрального студгородка — памятного общежития на Стромынке, 32, активный комсомолец, — Гефтер вскоре выделился и в учебе, и в бурных дискуссиях на собраниях, где нередко решались судьбы не только студентов, но и профессоров. Здесь проявились его качества оратора и «вожака»: строгая логика рассуждений, талант рассказчика, которому не вредила легкая картавость, скупой выразительный жест, подчеркивавший неотразимую убедительность его аргументов. Природой ему было дано сильное оружие, способное в то драматическое время не только увлекать, но и разить. К счастью, оно досталось человеку, который вовсе не стремился к большой власти или к власти для себя. А ведь был среди его ровесников (правда, в другом вузе) некий будущий не только историк — «железный Шурик» Шелепин, который, как утверждает молва, уже тогда рассказывал друзьям о своем намерении стать Генеральным секретарем… (Он достиг «лишь» постов члена ПБ и шефа КГБ.)

Позволю себе высказать догадку. Не память ли о буйных комсомольских «сечах», в которых были и пострадавшие — те, у кого родственники или просто знакомые оказались среди «разоблаченных врагов», не горькие ли воспоминания о пережитых страхах, унижениях и обидах, сокрытиях, умолчаниях и сомнениях, сплетенных с выставляемой напоказ напускной бравадой «людей 37-го года», — не все ли это, вместе взятое, на долгие годы оттесненное глубоко в подсознание, побудило душевно чуткого Гефтера замыслить — полвека спустя — грандиозный план: провести обширный розыск в архивах и публикацию дневников, заметок, писем множества жертв беспощадного, и не только физического, но и морального (еще более массового) террора той поры? Так ли это, спросить теперь уже нельзя. Да и что мог дать такой спрос?

Постепенно очертились контуры избранной Гефтером для себя «узкой исторической специализации», оказавшейся на самом деле весьма широкой: век ХIХ как предтеча века ХХ; Чаадаев, Герцен, Чернышевский, народовольцы и народники как предшественники Плеханова и Ленина; экономическая история как подоплека истории политической и культурной… И в учебе Гефтер был среди первых, получив за успехи в ней сталинскую стипендию. Уже завершались последние госэкзамены и выяснялись возможности «трудоустройства», когда грянула война. Война, давно предчувствовавшаяся и нависавшая. И вместе с тем поразительно неожиданная…

Одним из необъясненных парадоксов тех лет было то, что юноши, поступившие в университет в 1936 г., в отличие от своих предшественников не получили там никакой военной подготовки. Ввергнутые 22 июня 1941 г. в чудовищную войну, они были обречены начать ее «рядовыми необученными». А все рвались поскорее в бой, и обязательно на передовую… Трагические результаты не замедлили сказаться. Многие однокашники погибли уже в первые недели и месяцы на оборонительных работах или в боях на ближних подступах к Москве. Гефтер стал командиром студенческого батальона МГУ, работавшего на строительстве оборонительных сооружений. А в октябре 1941 г. он ушел добровольцем в истребительный батальон Красной Пресни. Затем воевал рядовым в 5-й Московской коммунистической дивизии под Ржевом, после второго тяжелого ранения и контузии был награжден солдатским орденом Славы и в сентябре 1943 г. демобилизован в звании сержанта. К этому времени его близкие погибли — мать и брат были умерщвлены в Симферополе фашистами.

Навсегда в нем осталась жить, терзая и тело, и душу, травма войны. Но позднее эта тема, как ни странно, зазвучала просветленно: «Вот эпизод, врезавшийся в память: Смоленщина, начало октября 1941-го, удивительная голубизна неба и еще более удивительная тишина, бредущий по обочине красноармеец, один-единственный впереди и позади, — и мое упрямое, злое нежелание поверить его словам: там, в роще, немецкие танки… Перед глазами человек, брошенный на произвол судьбы, и он же, этот человек, внезапно, на кромке смерти обретающий свободу распорядиться собой. Именно — свободу… Как очевидец и как историк свидетельствую: 41-й, 42-й множеством ситуаций и человеческих решений являли собой стихийную десталинизацию». *)

————————————————
*) Гефтер М.Я. Сталин умер вчера // Иного не дано. М., 1988. С. 305.
————————————————

Вместе с этим Гефтер навсегда сохранил в себе и пестовал чувство фронтового товарищества. Сильнее других он сопереживал безвременно погибшим друзьям-истфаковцам, не успевшим раскрыть и реализовать свои творческие возможности. Он горячо радел за очищение памяти тех, кто был незаслуженно ошельмован. Жар своего сердца вложил он в издание писем тех однокурсников, которые не вернулись с поля брани, воспоминаний о них. На встрече курса в 1968 г. он произнес слово памяти, вспомнив близкие имена и сказав в этой связи о долге историков: «Порознь мы скромные люди. Все вместе мы память народа, его «зарубка на века». Мы не смеем быть забывчивыми. От нас ждут ответов. И мы в ответе за то поколение, которое может искать и устремляться вперед потому, что наши друзья, могилы которых разбросаны по родной земле и за ее пределами, отвоевали эту возможность». Напомнив о программе Герцена «Vivos voco!» («Зову живых!»), Гефтер заключил: так должны и мы хранить память о наших ушедших. *) Живым памятником не только им, но и ему самому останется вышедшая в свет уже после его кончины книга «Голоса из мира, которого уже нет. Выпускники исторического факультета МГУ 1941 г. в письмах и воспоминаниях».

————————————————
*) Здесь и дальше, где цитаты не оговорены специально, документы из личного архива автора статьи.
————————————————