Экскурс в непереводимости – 1. Полис и политика

От редакции: Специалистами из Киева и Москвы подготовлен к изданию первый том «Словаря европейских философий: Словаря непереводимостей» под редакцией Барбары Кассен (выход ожидается в ноябре 2014 года), готовится второй. Гефтер.ру представляет избранные цитаты из этого Словаря.

В политических статьях Словаря говорится о том, как можно современными понятиями уловить важнейшие исторические явления:

Трудность перевода слова «полис» — это проблема не столько языка, сколько истории. Дело в том, что античному полису не тождественно никакое современное политическое образование. Чаще всего мы живем в государствах, имеющих правовой суверенитет над определенным сообществом индивидов, семей и классов (оно называется «обществом»), члены которого ощущают свою общность, основанную на сходстве языка, культуры и истории (она называется «нацией»). Греческий же полис обращался ко всем трем этим элементам — правовой структуре, социальной взаимозависимости и исторической идентичности — и при этом все же отличался от того, что мы сегодня называем «государством», «обществом» или «нацией».

Статьи Словаря пытаются уловить не только ту логику, которой позволяет добиться наш метод, но и ту логику, которая была в самом античном сознании:

Итак, полис — и не нация, и не государство, и не общество, причем — не в силу негативно определяемого несоответствия, а позитивно, по определению. В основе полиса лежит тождество сферы власти (которую мы относим к компетенции «государства») и сферы общности (которую для нас представляет «общество»), и именно к этому единству (а не к «нации») ощущает свою приверженность каждый член полиса. Отсюда понятно, как и почему первые политические мыслители воспринимали полис одновременно как объект и как модель: при всей своеобычности полиса они видели в нем понятие «политического сообщества» в целом. Так Протагор, согласно Платону («Протагор» 320с-322d), объясняет, что люди должны жить в полисах, поскольку не имеют биологических свойств, которыми наделены другие животные виды для борьбы за существование, а значит, им следует объединяться, опираясь на качества, необходимые для совместной жизни. Платон выводит полис из потребности людей объединяться и при этом специализироваться в сфере труда («Государство», II, 369b-371e). Аристотель видит в человеке «политическое живое существо» по определению («Политика», I, 1253a 1-38), то есть существо, «живущее в полисе» — понимая под этим не только «общественное животное», но и такое существо, которое может быть счастливо лишь свободно решая, вместе с себе подобными, что справедливо для их совместной жизни. Все происходит так, как будто самобытность полиса, в которой сфера общности совпадает со сферой власти, делает возможной политическую мысль как таковую. Вот почему полис — это и не государство, и не общество, а «политическое сообщество».

Так реконструкция понятийного аппарата античного человека оказывается не только предметом исследования, но и обогащением наших представлений о политике. Политика как «объект» и «модель» — это различение и сходство полезно и при размышлениях о современной политике. Заметим, как связываются «справедливость» и «совместная жизнь», когда единство требует не только «поддержания», но и «приверженности», этического отношения.

Археология терминов в словаре подразумевает, что даже самые отвлеченные понятия из области гражданской жизни уже этически усвоены людьми, как усваиваются поэтические образности. Взрослость, политическая ответственность оказываются не только возрастом характера, но и возрастом речи. Этот возраст достигается благодаря напряженной работе по созданию терминологии. Такую работу вели Цицерон, Данте, отцы-основатели США и многие другие:

Слова civiltà в итальянском, civilité и civilisation во французском, а также «цивилизованность» и «цивилизация» в русском языке имеют общую этимологию. Они восходят к латинскому civis («свободный член поселения, гражданин»), производному от него абстрактному существительному civitas («гражданство, совокупность граждан, город»), прилагательному civilis («относящийся к гражданину, гражданский; относящийся к совокупности граждан, политический; подобающий гражданам; народный, приветливый, доброжелательный, приятный»), civilitas («гражданство, умение вести себя в обществе, учтивость»), наречию civiliter («по-граждански, как подобает хорошему гражданину; в установленном законом порядке; в меру, вежливо»). Во всех этих словоупотреблениях следует отметить наличие двойной коннотации. С одной стороны, это политическая коннотация, отсылающая к особому типу организации жизни в сообществе, каким является античный город, а с другой — духовная и психологическая коннотация, отражающая смягчение нравов как результат жизни в городе. Во втором случае употребляется также слово urbanitas (лат. городская жизнь, культурность, воспитанность, учтивость). Оно связано со словом urbs, обозначающим город в его конкретной реальности в качестве локуса непрерывного взаимодействия между индивидами, благодаря которому манеры и речь теряют свою грубость [фр. rusticité, от лат. rus — деревня]. Городом с большой буквы, Urbs, называли Рим. Такая же смысловая констелляция обнаруживается в семантическом поле греческого языка. Civitas находит соответствие в polis [πόλις], civis соответствует politês [πολίτης], civilis — politikos [πολιτικός] (последнее слово означает не только «имеющий отношение к гражданам», «имеющий отношение к государству», но и «способный жить в обществе», «общительный»). Отметим, что в значении «город как противоположность сельской местности» используется соответствующее латинскому urbs существительное astu [αστυ]. Будучи употребленным без артикля, оно нередко обозначает Афины. Прилагательным asteios [αστειος], то есть «свойственный горожанину», определяется человек, «обладающий хорошим вкусом, культурный, элегантный», а применительно к стилю — «тонкий, остроумный» (asteia — это остроты, остроумные шутки, бонмо). Следует также заметить, что французское слово politesse («учтивость», «вежливость») ведет свое происхождение не от греческого polis, как часто ошибочно считают, а от итальянского polito («полированный, чистый»). Polito в свою очередь восходит к латинскому politus («сделанный гладким, чистым посредством полировки»). Такая двойственность значений наблюдается и в других итальянских и французских (а также испанских) словах, происходящих от этого латинского корня.

Споры между европейскими нациями оказываются и спорами о том, у кого язык был «взрослее», кто раньше повзрослел и кто возьмет ответственность за состояние языков в Европе:

Около 1860 года Ф. Уголини писал: «Civilizzatione; оставим это слово французам, поскольку нам довольно наших incivilimento (ит. просвещение, распространение культуры), costume (ит. нравы, обычай, привычка) и vivere civile (ит. нормы общественной жизни), civiltà (ит. цивилизация, культура, вежливость). Мы владеем этими словами еще с тех времен, когда у французов не было ни слова civilisation, ни явлений, этому слову соответствующих» (Ugolini F. Vocabolario di parole e modi errati, p. 86). В основе этого несомненно провокационного утверждения лежит идея усилившегося в тот период итальянского национализма, но в то же время оно связано и с более старыми идеями, эквивалент которых обнаруживается и в Германии. Все дело в образе и в том, что Франция воспринимается как родины Просвещения, а позднее — как мать Революции. Ей ставят в упрек ее политический, идеологический, языковой экспансионизм и, глубже, ее сухой рационализм, ее концепцию прогресса, основанную исключительно на научных, технических и экономических ценностях, утрату чувства исторических ценностей, традиции, народных корней. Итальянская же civiltà отсылает к Древнему Риму или по крайней мере к Ренессансу — эпохе, когда Италия служила образцом для всей Европы. Civiltà несет гуманистические ценности и проявляется во всех сферах жизни, от политики и морали до эстетики. Обращенная не в будущее, а скорее в некое воспринимаемое в качестве образца эталонное прошлое, свободная от hubris (греч. гордыня) civiltà делает упор не на овладение природой, а скорее на совершенствование человека как личности и в первую очередь как общественного существа (и поэтому в понятии civiltà столь важную роль играет измерение «вежливости, культурности» [civilité], утраченное французским словом «цивилизация» [civilisation]).

Борьба за язык оказывается победой новых терминов и победой новых форм свободы:

Чтобы понять, почему в данном случае английский язык говорит о гражданских правах [droits civils] применительно и к избирательному праву, и даже к правам гражданина [droits civiques] в тех ситуациях, когда естественно было бы предположить, что речь идет о правах человека (Rights of Man или Human Rights), следует обратиться к американской истории. После Гражданской войны Соединенные Штаты приняли три поправки к Конституции, направленные на искоренение рабства и его последствий. Поправкой №13 отменялось рабство; поправкой №14 гражданство основывалось на праве рождения, и Штатам запрещалось «издавать или применять законы, которые ограничивают привилегии и льготы граждан Соединенных Штатов», а также лишать «какое-либо лицо жизни, свободы или собственности без надлежащей правовой процедуры» [англ. without due process of Law] и «отказывать какому-либо лицу [англ. to any person] в пределах своей юрисдикции в равной защите закона»; наконец, поправка №15 защищала право граждан Соединенных Штатов голосовать без каких-либо ограничений по признаку расы, цвета кожи или в связи с прежним положением раба. Однако через расовую сегрегацию и различные ухищрения, направленные на лишение чернокожих избирательного права под разнообразными предлогами (literacy test [англ. тест на грамотность] и т.д.), юридическое и политическое развитие Соединенных Штатов выхолостило значительную часть содержания этих поправок. (…) Поскольку целью борьбы с различными проявлениями дискриминации было не просто гарантировать права людей, опираясь на новые либеральные установки Верховного суда, но и вернуть этим правам американских граждан их содержательность, то вполне естественно, что эта борьба представлялась как движение именно за права гражданина: речь шла не только о том, чтобы гарантировать права человека, но и о том, чтобы добиться, чтобы чернокожие американцы были действительно признаны полноценными гражданами.

Авторы: Фрэнсис Вольф, Ален Пон, Филипп Рейно.

Переводы цитат Алексея Панича, Изабеллы Левиной, Александра Маркова. Редакция переводов Андрея Баумейстера, Анны Арустамовой, Александра Маркова.