Владимир Кантор

Российская университетская жизнь знала и Магницких, и Грановских, и студентов Полежаевых. Какие традиции мы изберем?

Петр Чадаев любил мистификации, но самой большой из них стала его посмертная судьба. До 1905 года — фактическая неизвестность сочинений, после 1917 года — приписывание революционных интенций и, казалось, извечное бытование сакраментальным «другом Пушкина». Но Владимир Кантор подчеркивает иное: мистификации продолжаются.

О «разбойничьей засаде» на одной из трудных защит диссертаций в СССР — наши постоянные авторы.

«Предисловие», «Словарь», «Приложение» — всего несколько слов для описания чистоты советского абсурда. Владимир Кантор и Анатолий Шаров.

Новая серия зарисовок советской повседневности от философа В.К. Кантора.

Мы продолжаем серию воспоминаний Владимира Кантора. На этот раз — портреты «философствующих» функционеров развитого социализма, по-своему неравнодушных.

Был ли Герцен грандом провокации, аристократом изгнания, зовущим Русь к топору? О перипетиях создания Герценом публичного образа революционера — В.К. Кантор.

С любезного разрешения редакции журнала «Вопросы философии» мы публикуем мемуары писателя и литературоведа Владимира Кантора о его отце философе Карле Канторе.

Советологи иногда комичны, скажете Вы? В том случае, если драма — часть советологии.

«В большинстве это — политиканствующие элементы профессуры»: возвращаясь к истории Философского парохода.