Михаил Гефтер

Выступление М.Я. Гефтера в гамбургском театре «Талия», опубликованное в 11-м номере журнала «Знание — сила» за 1993 год.

Общество, как и Россия нынешняя, возникает, превозмогая ношу пространства. Жесткая зависимость: без демонтажа властной вездесущности не пробиться к многоукладности, без последней неизбежны пароксизмы социума власти.

Всю ночь на сегодня бродила мысль о кодексе гражданского сопротивления — сочетающем порыв с мерой, отказ с альтернативой, личное достоинство с единением всех партий и «фракций».

Вот один треугольник — государство-общество-нация, внутри же на пересечении связывающих углы линий — личность с вопросительным знаком. Другой треуголник — власть-народ-интеллигенция, а внутри пересечения — человек с вопросительным же знаком. Ибо он, искомый, — проблема, а суть, где он — человек, который не-раб. Там, где личность с вопросительным знаком, можно с таким же вопросительным знаком поставить «свободу».

Если речь идет о демократии всерьез, то неизбежно возникает проблема меньшинства, охраны его прав, предоставления ему голоса, даже просто учета его мнения… Но дело в том, что есть действительная потребность в том, чтобы меньшинство было и оставалось — альтернативным меньшинством.

Как выучиться работать с несовпадением и даже несовместимостью (способов человеческой жизнедеятельности, центральных ориентаций, традиций и нравов), закладывая их в фундамент мирового порядка? Это — поприще ВЫБОРА. Не антагонист конвергенции, а альтернатива ей.

Можно сказать, что память — она же совесть, если вслед мудрому Альберту Швейцеру признать, что «чистая совесть — худшая выдумка дьявола». Ибо совесть угрызает (по самому смыслу и назначению своему) даже тогда и больше всего тогда, когда к этому, кажется, нет никаких поводов, но есть глубочайшая причина: невосполнимые утраты, досрочно оборванные жизни.

Единая Европа отсчитывалась от Освенцима. Штаты — от Хиросимы с Нагасаки. Мы же… От Колымы? Не тянет. Скорее — от недосвершившегося СВОЕГО домашнего Холокоста.

Аушвиц — не преступление. Много страшнее: род покушается на родовое. В чем, в ком оно — новое Сопротивление, спасающее смертью переоткрываемую жизнь? Призрак бродит по Миру, признак этноса с привкусом крови и с то и дело вырывающимся наружу позывом к смертному отторжению не-своих.

Моя странная, мною владеющая ТРОИЦА: Истина — Человечество — Равенство. Свобода обращена к человеку в том смысле, что каждый = один («жизнь» contra «общежитие»), СВОБОДНЫЕ НЕ МОГУТ БЫТЬ РАВНЫ.

Совесть, если не «угрызение», – звук пустой. Грех показан человеку. Ибо грех – вызов. Но могла ли быть жизнь вызовом? Человек запрограммирован. Но не до конца. Щель, зазор. Запрограммированность равнозначна родству. Освобождение через Свободу, а не к свободе раз и навсегда. Так рождается добровольная несвобода = необходимость.

Ночью подумал: главный автор «перестройки» Сталин. После него нужно иметь дерзость – переиначить Жизнь. Для Запада – тоже самое Гитлер (но они опередили нас на полстолетия. Их перестройка, зародившись в 30-е, началась сразу после 45-го).

Заметка о смерти Осипа Мандельштама в «Известиях» №127 от 1 июня 1992 года.

Статья памяти годовщины восстания в Варшавском гетто, опубликованная в №18 «Литературной газеты» за 1992 год.

Беседа с Михаилом Гефтером, записанная в Ватутинках в 1993 году.

Отрывок из выступления на «круглом столе» в августе 1989 года, опубликованный в третьем номере журнала «Век XX и мир» за 1992 год.

Фрагмент текста Михаила Гефтера, взятый из его книги «Из тех и этих лет», опубликованный в №8 «Век XX и мир» за 1991 год.

Интервью политолога Глеба Павловского с историософом Михаилом Гефтером.