О жизни, ничему не научившейся.

Философия как провокация на руинах больших проектов — опыт Бориса Гройса.

О пользе и вреде истории для жизни: ответ Томасу Фридману.

Что такое «серьезность» и «честность»: произнесено вслух.

На перекрестках споров о консерваторах в России не найдешь ни одного консерватора: они слишком радикальны.

Невозможность крупных обобщений в исторической психологии выводит нас к неожиданному пониманию чувственности.

Уже «в первом приближении» мир позволяет мысли чувствовать, а чувству знать. Свод философских достижений в изложении Жана-Люка Нанси.

Изобретение имперских пространств сменяется тяжбами о постимперских перспективах — переходные процессы с точки зрения исследователей империй.

Империя пустоты — вызов созидательной воле: гефтеровские идеи в толковании Глеба Павловского.

Лихорадочные попытки запустить механизмы империи — но в каком состоянии сами эти механизмы?

Отсутствие публичности в России обернулось кризисом публичности на постсоветском пространстве — а в России исчез язык социального и экономического выбора.

Из выступления на круглом столе интернет-журнала «Гефтер», проходившем в рамках конференции «Пути России» (Московская высшая школа социальных и экономических наук, 22 марта 2014 года).

Феноменология российской территориальности во всемирную эпоху потребления.

Управление страхом, вызывающее к жизни ужас, — к исследованию революционной эпохи.

Мышление, искушающее себя банальными мнениями и историческими мифами? Или эхо великой войны, тревожащее великий ум?

Воля к социальному достоинству требует разумного пересмотра рутинных самооценок.

Ригористский разговор об историческом методе: как ум и проницательность историка получают обоснование внутри научного знания.

Продолжение разговора о степени и мере красоты.